- Не знаю... - голос Сергея на сей раз прозвучал тихо и невыразительно.

Беда Сергея состояла в том, что на самом деле он был в курсе того, какие части перегруппировывались сейчас для удара по окружившим в районе Кореновской первую и третью дивизию красным частям Сорокина. День и час решающего удара он, конечно, знать не мог. Возможно, это и было указано в размытом ныне донесении, а может, эта дата пока даже не была определена.

- Слушай, поручик, я тебе совет хочу дать. Добрый совет. Уж лучше мне сейчас все рассказать, чем потом с нашим комиссаром разговоры разговаривать. У него, понимаешь, все всё рассказывают. Совершенно неожиданно для себя.

Судя по смешкам, зазвучавшим вокруг, и ухмылкам на лицах окружавших его красноармейцев комиссар у них был личностью примечательной. Вот только знакомиться с ним Сергею отчаянно не хотелось.

- Ничего говорить не надумал? - светловолосый краском глядел на Сергея, скрестив на груди руки. - Нет? Ну как знаешь. Вяжи его, Блинов. Да не за спиной, спереди руки вяжи! А то как же наш дорогой гость до хаты дойдет? Глядишь, ещё заблудится. А так мы его под белы рученьки доведём.

Под дружный гогот красноармейцев Сергею скрутили руки длиной веревкой, свободный конец которой один из бойцов привязал к задней луке своего седла. Осознав, как именно ему придется добираться до места, Сергей горько пожалел, что так поспешил избавиться от сапог. Обыскивавший его красноармеец тоже вздыхал, что пленный из Сергея, как из коровы кавалерийский конь: ехать-то можно, да толку мало. Сапоги он потерял, коня не сберёг, маузер, пусть и утопленный, себе, конечно, командир заберёт, так что взять с него особо и нечего.

Наконец, все двинулись в путь. У места, где беглецы бросились в воду, вышла заминка. Там на берегу оставалась вторая половина красного отряда. Проезжая мимо, командир зычно выкрикнул команду "По коням!" Бойцы повскакали с мест и бросились к лошадям.

- А с этим что делать? - один из отдыхавших красноармейцев подскочил к коню краскома.

Сергей проследил, куда указывал красноармеец: на песке, держась руками за простреленную чуть выше колена ногу, сидел Крюков. Бледное лицо его было искажено болью, губы страдальчески кривились.

- Что с этим? Хватит с нас и офицера. Не на руках же его нести! - командир недовольно дернул плечом. - Заканчивай с ним и догоняй.

Сергей дернулся как от удара и вновь обернулся к раненому. Поймав его взгляд, Крюков кивнул и поднял в воинском салюте перемазанную в крови правую руку. От дикости всего происходящего у поручика закружилась голова. "Приговоренный к смерти утешает живого... Неужто мои дела настолько плохи?! Хотя Крюкову, наверное, виднее. Он ведь и сам любитель пленных допрашивать. В смысле, был любитель", - тут же поправил сам себя Сергей.

Веревка, связывавшая его руки резко дернулась, он споткнулся и чуть было не упал. Солдат, к седлу которого был привязан пленник, обернулся и прикрикнул:

- Хватит тут пропаганду разводить! Иди давай!

И Сергей устало поплелся вперед, вперившись пустым взглядом в рыжий хвост коня. Услышав через пару минут одиночный выстрел за спиной, он обернулся, но ничего не увидел из-за кустов и поднявшейся кромки берега. Оглянулся на звук и красный командир. Подняв голову, он прислушался, а потом крикнул одному из бойцов:

- Васильев, у тебя лошадь посвежее, скачи к Коренюку. Передай, что я для него птичку певчую поймал. Скажи, мол, в гости ждем, трели послушать приглашаем.

По перемигиваниям и насмешливым взглядам, которые красноармейцы бросали на него, Сергей догадался, что Коренюком звали того самого комиссара, которым ему еще у реки угрожал краском. В голове его заметались фантазии и догадки одна мрачней другой. От полного морального поражения спасла Сергея лишь навалившаяся на него вскоре дикая усталость, а чуть позже дело довершила боль в стертых до кровавых мозолей ногах.

К небольшому хутору красноармейский отряд подошел уже в сумерках. Как видно, желая покрасоваться перед высыпавшей поглазеть на возвращающихся "краснюков" детворой, а более перед несколькими случайно оказавшимися поблизости молодыми девками, красноармеец, к седлу которого был привязан Сергей, пришпорил коня. Замысел его был прост и очевиден: припустив рысью, заставить пленника бежать следом. Испортил все конь. Испугавшись чьего-то вскрика или просто решив побыстрее добраться до близкого уже стойла, он рванул в галоп. Бегущие по дороге ребятишки с криками бросились в стороны, а Сергей рухнул как подкошенный и, проехав на животе добрую сотню шагов по деревенским ухабам, остался лежать ничком. Командир подлетел к усмирившему, наконец, своего коня бойцу:

- Совсем ума лишился! Угробишь раньше времени, сам его место займешь!

- Да разве ж я нарочно. Это все черт этот скаженячий! Рванул, ни пойми, ни разбери его...

- Ты на коня-то свою дурость не сваливай! - и уже, обернувшись к Сергею, продолжил: - Эй, ваше благородие, цел? Вставай!

То ли от испуга, ли от усталости и ноющей боли во всем теле, а возможно, и от отчаянности положения Сергеем овладело тупое безразличие к происходящему. Никак не отреагировав на обращенные к нему слова, он продолжал лежать на земле. Только услышав, что кто-то из всадников спешился, он повернул голову вбок, разглядел приближающиеся высокие хромовые сапоги командира отряда и собрался было вставать, да не успел. Между ним и грязными начальственными сапогами мелькнул и остановился темный шитый подол, рядом на дорогу бухнулось два ведра и коромысло, а над ухом прозвучал звенящий гневом голос:

- Нэ трожь! Чи люды вы, чи звири, не спознать![2] - девушка отвернулась от красноармейца и склонилась над Сергеем.

- Ты не шуми, не разобравшись! - смешавшийся краском попытался дать бойкой казачке отпор. - Он таких, как мы, немало, небось положил без лишней жалости.

- Вси вы нынче без жалостив стали, як сказились...[3] - тихо, но вполне отчетливо проговорила девушка и обратилась к пленному: - Воды?

Сергей облизнул пересохшие губы и кивнул. Неловко перевернувшись на бок, он наконец сел, подтянув к себе ноги. Молодая казачка оглядела его счесанные напрочь колени и локти, и сбитые в кровь ступни, горестно вздохнула и пододвинула к нему ведро. Сергей потянулся было к нему, но взять со связанными руками не смог.

- Обожди... - девушка сама взяла в руки ведро и наклонила так, чтобы ему было сподручно пить. Когда же пленный напился, она предложила: - Давай солью́?

- Спасибо! - Сергей подставил сложенные ковшиком ладони и с наслаждением умылся.

- Ну всё, закрывай лазарет! - командир отряда нервно постукивал нагайкой по сапогу. - До утра он всяко дотянет, а больше и не надо. Взялась беляков выхаживать...

- Билый, чи красный, а усё людына, усих жаль...[4]

- Вставай, поручик! Отдохнул и будет!

Не желая подводить сердобольную казачку, Сергей поспешно вскочил, но движение из-за связанных рук вышло неловким, он покачнулся и чуть было не свалился обратно в дорожную пыль. Не по-женски сильной и твердой рукой подхватила его под локоть девушка, на миг взглянула ему в глаза и тут же опустила взгляд.

- Ну, добре. Бувай, хлопче![5]

Ловко подхватив коромысло, казачка так быстро отошла в сторону, что Сергей только и успел уже в спину ей повторить свое "спасибо!"

- Пошли! - раздосадованный командир взлетел в седло и, обернувшись, скомандовал отряду: - К мельнице!

Пройдя хутор насквозь, отряд двигался еще с полверсты прежде, чем достиг небольшой полузаброшенной мельницы, стоявшей на берегу узенького маловодного е́рика[6]. Встречать отряд вышли несколько солдат из тех, что не участвовали в сегодняшней разведке.

- Припозднились чегой-то! - пожилой солдат, чинивший во дворе конскую сбрую, поднял голову при их появлении.

- Поздно, да с уловом! - ехавший одним из первых красноармеец лукаво подмигнул сослуживцу. - Добрую рыбину словили. Будет, чем комиссара попотчевать!

Под общий хохот и гомон отряд спешился. Бойцы расседлывали лошадей, шутили, рассказывали остававшимся на мельнице историю сегодняшней погони. Сергей огляделся и заметил, что красноармейцы успели обжиться на мельнице: на самодельном очаге что-то варилось, гордо запрокидывавший голову петух гонял в летней пыли пару куриц.