Маркус тем временем победил двухколёсного коня и успел вовремя поставить ноги на педали. Даже пару раз успел прокрутить, но равновесие подвело ребёнка, и он упал, заработав ссадины на левом колене.

— Давай-давай, у тебя почти получилось! — воскликнула Вивьен.

Маркус расплылся в улыбке, вскочил на ноги и взялся за очередную попытку. Спустя пятнадцать минут, у него уже сносно получалось кататься по прямой, то отъезжая от нас с Вивьен, то возвращаясь обратно.

Теплый ветер продолжал шевелить опавшие листья, а мы не спеша подходили к границе нашего квартала. Городок постепенно начал тонуть в сумерках — солнце пряталось за далекими горами, разукрашивая природу в тёплые оттенки жёлтого и оранжевого. Холодать и не думало.

У сына уже получалось поворачивать на велосипеде, не останавливаясь и не снижая скорости. Томас сладко спал на свежем воздухе.

— Маркус, здесь давай направо, — я выловил момент, когда сын в очередной раз проехал мимо меня, и показал рукой вперед, на перекрёсток, к которому мы подходили.

— Уже домой? Но у меня только-только начало получаться.

— Давай завтра покажешь ещё раз? Мы же пойдём завтра гулять, а у тебя все силы сегодня закончатся, — сказала Вивьен.

— Не закончатся! Завтра новые будут!

— Значит завтра будут новые. А что нужно, чтобы силы были? Покушать и поспать, — добавил я. — Как раз сейчас повернем, и у дома будем. Да и время уже к ужину приближается.

— Ну ладно. Тогда я мигом! — заявил Маркус, и поехал вперёд, свернул направо, и исчез за перекрестком.

Следом повернули и мы. Вокруг — ухоженные газоны, соседские дома, припаркованные машины. Настоящая идиллия.

После ужина вся семья собралась в гостиной — на диване возле телевизора. Диван мы собираемся убрать — дети скоро подрастут, да все больше времени будут проводить в своей комнате, а Вивьен просит поставить в гостиную рояль — играть перед гостями. Удивительно, но все местные жители не являются просто надутыми от денег и собственной важности индюками, а практически являют собой идеал в меру интеллектуального и интеллигентного общества. Вот только сдружиться, по-настоящему я имею ввиду, Вивьен за время своего декрета ни с кем так и не смогла. Называла людей пустышками, с которыми нельзя поговорить об обыденной, приземлённой жизни. Хоть сошлись на том, что четыре года музыкального образования Вивьен здесь ценились — вживую на инструментах умела играть лишь она, чем всегда поражала гостей.

Раз в месяц мы устраивали у себя званый ужин, приглашая соседей с детьми. В эти дни наш дом превращался в настоящий оплот семейных ценностей, искусного гостеприимства и почитания традиций. Вивьен всю первую половину дня проводила на кухне — никак не могла смириться с доставочной едой, говорила, что в ней нет жизни и души повара. А приглашенные гости никогда не приходили с пустыми руками. Удивительно, но моя Вивьен приучила соседских жен приносить самостоятельно приготовленные угощения. Но эти выходные мы проводили в кругу семьи, решив не обращать внимания ни на кого, кроме наших детей и друг друга.

Домашний уют и умиротворение придавали выходному, проведенному всей семьей, особое значение. После ужина вся семья собралась в большой гостиной комнате, среди детских игрушек и книжных шкафов.

Я бездумно смотрел в экран телевизора, не замечая, что там происходит, погрузившись в ощущение домашнего уюта. Томас сладко посапывал в своей кроватке, Маркус спал, пристроившись на плече у Вивьен, стойко старавшейся не заснуть. Тихо вещал телевизор, а на улице начал подниматься легкий ветер.

Утром следующего дня за окном шел проливной дождь, срывая оставшиеся желтые листья с деревьев. Дорога превратилась в речной канал. Казалось, больше воды быть и не может. Похоже, надвигается шторм, значит, из дома мы выйдем нескоро.

Сегодня у нас и у детей была возможность сладко выспаться перед новой неделей. Вивьен занялась завтраком, пока я прибирался в гостиной после вчерашнего вечера.

За завтраком Маркус сидел слегка опечаленный — по такой погоде мы явно не пойдем всей семьей гулять, а он не покатается на велосипеде.

— Вот поэтому автомобиль лучше велосипеда — под его крышей можно ездить в любую погоду. Вот вырастешь, закончишь школу, и мы с мамой обязательно купим тебе машину, — пытаюсь поднять настроение сыну.

— Нет! Я решил — я всегда буду ездить на велосипеде, — заявляет мне Маркус, скрестив руки на груди.

***

Просигналили настенные часы. В полдень в отделе межпланетарных расследований управления правопорядка было пусто — какой смысл держать здесь всех оперативников, если происшествий почти нет, а то единственное, появившееся на серверах управления за последнюю неделю, имеет такой уровень допуска, что большая часть сотрудников о деле и знать-то не должна?

После того, как Николас укатил в никуда, обдумывать материалы дела, Тейлор осталась на месте преступления, чтобы передать подчиненным дальнейшие поручения. Оперативных мероприятий больше не предполагалось, труп сняли с веревки, передали коронерам для дальнейшего обследования, ограду вокруг дома свернули, а гражданскую систему охраны дома — опечатали полицейским шифром. Теперь гражданские ключи недействительны, в дом никто не войдет, кроме работников департамента. И через десять минут двухэтажный дом с аккуратно постриженным газоном выглядел так, как будто и не было утренних событий.

Все собранные данные были загружены на центральный сервер, теперь надо продолжать работу дальше. Тейлор отправила запрос в информационную систему на получение ордера на поиск и допрос жены висельника. Пока система оценивала целесообразность и моральную ценность получения ордера, Тейлор налила себе кружку горячего кофе. Бессонное утро и накапливающая усталость давала о себе знать.

Конечно, ордер на допрос пропавшей — чистая формальность, но без прохождения этой процедуры начать следственные действия и провести опрос коллег пропавшей невозможно.

На глаза попался распечатанный отчет графологической экспертизы — той самой, на основании которой был сделан вывод об авторе предсмертной записки. Сам вывод-то Тейлор читала, а вот по признакам можно было бы пройтись сейчас.

Итак, что тут нам известно? 90% ключевых характеристик подчерка полностью соответствуют самоубийце, за исключением всего лишь двух букв — «о» и «а», которые стабильно отличаются большей вертикальной направляющей и меньшим верхним круглением. Не так-то уж и необычно, особенно для человека, чаще работающего за компьютером, нежели пишущего ручкой.

Однако дальнейший анализ выявил на основании этого расхождения два вида почерка — тот, что есть в блокноте, и тот, что есть в предсмертной записке. То есть как будто некий мнимый, отвергнутый информационной системой злоумышленник тщательно и кропотливо скопировал почерк самоубийцы, кроме всего двух букв. Но различие находилось в каждой встреченной «о» и «а», что в блокноте, что в записке. Чисто статистически, при подделке почерка рано или поздно стиль написания букв должен был бы совпасть. Или наоборот — при полном соответствии почерка, рано или поздно преступник выдал бы себя. Но на зацепку по делу этот факт никак не влиял. Может, сам самоубийца банально подсмотрел за чужим почерком, и машинально начал копировать чьи-то чужие элементы.