В полдень на пристани появились люди в синих одеждах и стали громко выкрикивать:
— Обед! Обед!
Это были слуги из многочисленных таверн, гостиниц, кабаков и трактиров, хозяевам которых было приказано в эти дни кормить строителей и воинов.
Они, прямо на каменной поверхности пристани, разожгли костры, материала для которых вокруг было предостаточно.
У повозок, доставивших провизию и воду для трудившихся в поте лица людей, немедленно образовались длинные очереди.
— Хорошо у них поставлено дело, да? — обратился Георгий к Альберту, когда они, отстояв в очереди, получили по большой миске похлёбки, огромный котелок с водою, и по горсти травы, заменяющей чай.
— Ничего, жить можно, — откликнулся Альберт, пристраивая над потрескивающим костром котелок с водою. — Честно говоря, Жорик, я думал, что Мазергала — отсталая страна, но теперь я так не думаю, вспоминая свою службу в армии... Тут дело, скорее всего, в людях. Они здесь проще, что ли...
— Угу, — промычал Георгий, рот которого уже был занят, и с завистью посмотрел на Кронгруса, который уже расправился с двумя порциями жирной похлёбки и поднялся, выпрямившись во весь свой исполинский рост, для того, чтобы сходить за добавкой.
Забредягин ел молча, ни с кем не разговаривая, да, впрочем, его никто ни о чем и не спрашивал. Ситуация с пребыванием в Мазергале трех пришельцев из России была настолько щекотливой, что Александр Григорьевич старался помалкивать, потому что, отчасти чувствовал себя виновным в том, что два молодых человека оказались здесь, на этой пристани, а не занимались сейчас своими делами в своём родном городке N.
Как ни старался Забредягин держаться независимо и гордо, Георгий порой замечал, что учёный-боцман время от времени тяжело вздыхает, поглядывая на Альберта и Георгия.
"Сказать ему что ли, чтобы не винил себя? — подумал Георгий. — Нет, не буду говорить. Все мы — взрослые люди и обязаны отвечать за свои поступки сами".
Когда наступил вечер и на небе появились первые звёзды, на пристани снова были зажжены костры, для того, чтобы не останавливать работу ни на минуту. Уставших за день людей сменили вновь прибывшие, потому что под вечер число желающих поработать возросло настолько, что Чингару пришлось организовать ночную смену.
Забредягин где-то раздобыл огромный пучок сена и все трое, последовав примеру большинства рабочих, с удовольствием улеглись на эту импровизированную постель около костра, разведённого на достаточном расстоянии от стены, так как там вовсю продолжались строительные работы, где на спящего запросто могли наступить или, ещё хуже, уронить на него что-нибудь тяжёлое.
Лишь один Кронгрус отказался от отдыха. Великан, похоже, ничуть не устал, хотя весь день таскал брёвна в одиночку и заменял подъёмный кран, быстро и легко поднимая брёвна туда, куда, по приставленным к стене доскам, его обычно вкатывали несколько человек.
Засыпая, Георгий, сквозь полуприкрытые веки наблюдал за тем, как гордо вышагивает по причалу Кронгрус с бревном на плече, и у него мелькнула мысль о том, что и здесь без магии дело не обошлось...
На следующий день, лишь только первые лучи солнца озарили поверхность моря тусклым холодным светом, Забредягин растолкал Альберта и Георгия, мышцы которых, как только друзья поднялись на ноги, сразу же заныли тупой болью. Александр Григорьевич, напротив, был бодр и весел, словно проспал часов двенадцать. Лукаво подмигнув своим товарищам, он достал из кармана маленькую прямоугольную фляжку и, сказав, что не понаслышке знает, что такое утро после тяжелой физической работы, предложил Георгий и Альберту сделать по глотку "волшебного напитка, великолепно снимающего боль в мышцах", как он выразился.
На пристань уже привезли завтрак, а потому Георгий и Альберт не стали отказываться от предложенной им "весёлки", и со словами благодарности опустошили фляжку.
Начавшийся таким образом день пролетел быстро и незаметно, словно скорый поезд мимо Богом забытого полустанка.
Георгий и Альберт, наконец-то "втянулись в работу", движения их стали автоматически размашистыми и точными. Их тела постепенно приспосабливались к экстремальным условиям, хотя Альберту, не привыкшему к долгой монотонной грубой работе, приходилось тяжелее, чем Георгию и Забредягину, и даже, несмотря на систематические занятия спортом на своей далекой родине, к концу второго дня он почувствовал себя, словно "выжатый лимон".
Стена, стараниями людей, выросла в высоту почти на два метра. Она вплотную примыкала к морю, а трое ворот устроенных в ней для того, чтобы загружать ваахские корабли оружием и припасами, были даже украшены огромными щитами с королевскими гербами. Эти щиты к концу дня притащили люди в доспехах и приказали прибить их к воротам, чтобы ещё раз напомнить неприятелю, с кем он будет иметь дело.
На третий день упорной работы, когда слепящее солнце Дельдары поднялось к зениту, и его золотые лучи уже изрядно припекали русоволосую макушку Георгия, восседавшего на самом верху теперь уже четырёхметровой стены и вбивавшего очередной гвоздь, который упрямо не хотел забиваться, корабли Вааха, повинуясь приказу адмирала этого грозного флота, отшвартовались, подняли паруса, развернулись носами в сторону открытого моря, и, медленно набирая скорость, стали удаляться от берега.
"Ага, — подумал Георгий, — значит Дастиан уже близко!". Он на минуту бросил работу, любуясь романтическим зрелищем: плывущие в боевом порядке корабли с белыми парусами казались ему сошедшими со страниц книг о дальних странствиях и морских разбойниках, книг о тропических странах и невероятных приключениях смелых, до сумасшествия, людей...
Георгию не верилось, что все это происходит сейчас наяву, и хотя он сам принимал участие в событиях, которые, наверняка, войдут в историю существования Мазергалы в качестве самых значимых и замечательных, его все же не отпускало чувство, что он присутствует на съёмках крупнобюджетного фильма, и вот-вот раздастся команда режиссера: "Мотор! Начали!".
— Немедленно покиньте стену! Немедленно покиньте стену!
Эти крики Чингара и его помощников вывели Георгия из состояния лёгкой задумчивости, и он посмотрел вниз, где строители, в спешном порядке, очищали поверхность пристани от накопившегося за последние дни мусора.
Георгий осторожно спустился по шаткой лестнице вниз и спросил у оказавшегося рядом Альберта:
— Что случилось?
— Флот Дастиана уже примерно в тридцати верстах от пристани. По крайней мере, так сказал Чингар. Теперь уже точно войны не миновать, — ответил Альберт, сгребая грубой тяжёлой лопатой щепки в большую кучу, к которой уже спешили два человека со скрипучими одноколёсными тачками.
Еще накануне солдаты короля доставили на пристань десятка четыре мощных катапульт на шестиколёсных платформах, каждую из которых тянула четверка лошадей. Стена была построена с таким расчетом, чтобы неприятель не мог увидеть катапульты с моря, а сами они могли беспрепятственно перебрасывать громадные каменные шары через выстроенную стену.
Снаряды для этих примитивных орудий доставлялись на повозках, вереницей тянувшихся из города. Одному человеку такой шар было не под силу поднять, поэтому солдаты, пыхтя от натуги, брали шары по двое и укладывали их рядом с катапультами аккуратными рядами, каждый раз отдавить себе ноги, в случае, если у одного из них шар случайно выскользнет из рук.
Вскоре на пристань прибыли главные силы королевства Мазергала: конница, пешие воины и большой отряд арбалетчиков, куда и были направлены Грозником Нира и Лукан.
Альберт и Георгий, работавшие бок о бок, ненадолго остановились, опёршись на рукоятки лопат и, вглядываясь в толпу воинов, попытались разыскать глазами своих друзей, но их попытки оказались напрасными, ибо солдат короля с каждой минутой становилось всё больше и больше, они уже заполонили всю пристань, и, в сверкающем многообразии доспехов и клинков практически невозможно было различить отдельного человека, так как воины непрерывно перемещались, словно единый живой организм, постепенно, однако, выстраиваясь в боевые порядки, следуя приказам своих командиров.
