Тишина.

— Со мной Гарри.

Раздаются шаги наверху.

— Она сейчас спустится, познакомишься.

— А твой отец дома? — оглядываешься по сторонам.

— Рано еще…

— Дорогой?

И на это «дорогой» я оборачиваюсь.

— Мам, это Гарри, — скороговоркой — эту фразу я репетировал минимум два года, — Гарри, это моя м…

— Нарцисса, — перебивает, и в мгновение ока на твое плечо ложится ее рука с красными длинными ногтями. — Будешь чай, Гарри?

— Нет, спасибо, я бы хотел просто воды.

— Жарко на улице, верно?

— А, да, очень, — ты смущаешься, а я сбрасываю ее руку с твоего плеча.

Моя мать улыбается твоему затылку, когда ты снимаешь кроссовки и обуваешь мягкие предложенные мной тапочки.

Чувствуй себя как дома, Гарри.

Я тоже переобуваюсь.

— Пошли, — беру тебя за руку и веду за собой на кухню.

Как можно быстрее наливаю воду и протягиваю тебе. Холодная, пей.

Ты прикасаешься пухлыми губами к прозрачному стеклу и залпом, задирая голову, выпиваешь. У тебя мощный кадык. Мне он тоже нравится, так же сильно, как твои губы.

Мне что-то тоже пить захотелось, беру из твоих теплых рук стакан и наливаю в него же для себя воду. Ты как-то странно смотришь, и под этим непонятным взглядом я наслаждаюсь прохладой, стекающей по горлу.

Как только на кухню входит моя мать, я снова беру тебя за руку и увожу, кинув ей: «Мы к химии готовиться». Не хочу, чтобы она расспрашивала тебя, Гарри, а, зная ее, я могу поручиться за ее любопытство и напускное чувство такта.

С силой закрываю за нами дверь. Ну наконец-то, Гарри, мы оказались в моей комнате!

Ты бросаешь сумку на пол рядом с кроватью и подходишь к развешанным фотографиям.

— Маленький ты был такой пухлый, — улыбаешься и проводишь пальцами по рамке. Рамке. В каких мы сейчас рамках?

— Ты намекаешь, что я и сейчас толстый? — говорю это не всерьез, но ты закатываешь глаза в притворном раздражении.

— Не-е-ет, ничего подобного, — мотаешь головой и начинаешь рассматривать другую фотографию, — и такой славный.

— Ты намекаешь, что я сейчас не такой хорошенький? — говорю назло, стараясь не улыбаться.

— Не-е-ет…

*

Гарри

«Драко, Бог мой, где тебя научили так грязно выражаться? Почему ты совершенно не стыдишься пошлых слов? У тебя же такой милый рот!» Только это и крутится в моей голове с момента на лавочке.

И что-то во мне кричит, что идти к тебе домой было неразумно — кажется, это отголосок родительского воспитания. Или не родительского.

Но ты меня не спросил, тем самым беря всю ответственность в свои красивые руки. Холодные, но такие нежные руки, что вели меня к тебе в комнату. Ты впервые проявил телесный намек на близость, до этого лишь я дотрагивался до тебя.

Это что-то да значит? Если я правильно понимаю, то да, конечно.

У тебя уютно, Драко. И у тебя дружелюбная, но смотрящая будто насквозь, видящая все мать. Моя такая же, но она думает, что после школы я гуляю со своей девчонкой. И деньги беру на нее же. Она обижается, что я несколько лет держу в тайне даже имя своей подружки. Она обижается, что я не хочу ее показывать и знакомить с ней. М-да, я могу ей показать, но показать лишь тебя. Хотя для меня это совсем не «лишь».

— Ты что, серьезно хочешь подготовить меня к химии? — перестаю разглядывать фотографии, на которых ты невинен и мил, и плюхаюсь на кресло, которое изначально мне приглянулось. Нет, мне, конечно, еще понравилась кровать, довольно большая такая, но зеленое, нелепое, немного не вписывающееся в твою жизнь кресло, зацепило сразу. Выглядит, как помятый шарик — мягкое и очень удобное.

Странно, что у тебя есть такая вещь. Я тебя в этом кресле не могу представить, оно не твое. Кресло-мешок — это мое, да. И находится у окна… Не верю, что ты в нем сидишь.

— Химии? Если ты передумал, и…

— Нет, нет. Я не хочу чтобы ты меня учил, еще чего! — просто ты своей м…

— Забудь, отговорка, чтобы она не лезла к нам.

— Ясно, — немного сдавленно. — А что мы будем делать? Здесь… у тебя…

Ты начинаешь расстегивать пуговицы на школьной рубашке, и мне хочется провалиться сквозь пол. Это так неожиданно, хотя в то же время и ожидаемо. Но, Драко!

— …с твоей мамой в доме? — договариваю, и никуда не скрыться от твоего испытующего взгляда, проверяющего. Драко, прекрати, ты… — Зачем ты раздеваешься?

— Га-а-арри, я не хожу дома в школьной форме, — поднимаешь бровь и ухмыляешься. Не люблю, когда ты так делаешь, это же напускной вид вроде «я тут такой крутой», а ведь стоишь в расстегнутой рубашке. Пупок. Боже, не может быть пупок таким сексуальным! Я так думал.

Ага, я так и понял тебя, Драко.

Видимо, ты понимаешь мое смущение, да, я уверен, что щеки у меня краснее, чем бывают у девчонок, когда им пошлости говоришь. Хотя откуда мне это знать? Может, в этот момент они с каменными лицами все выслушивают?

Ты оставляешь рубашку в покое, хотя мог бы и застегнуться, и идешь ко мне.

— Да ладно тебе… Может, Гарри… все-таки химию поучим?

— Давай химию, — выбираю, но что-то говорит мне, что сегодня я тоже должен был взять кота в мешке. Может, твой потухший взгляд? Драко, не леденей…

========== 3-я глава ==========

Гарри

Нет, ты все-таки леденеешь. Замерзаешь, покрываешься невидимой тонкой коркой изо льда.

Переодеваться при мне или уходить в ванную за этим ты не стал. Рубашку застегнул уже с безэмоциональным взглядом. И, может, мы и устроились на кровати, и даже вполне себе комфортно лежим, но лежим, как два полена. Учитель и ученик. Ты что-то монотонно и сухо говоришь, а мне хочется плевать в потолок или к тебе прикоснуться, чтобы ты замолчал.

Плевать в твоей комнате — это не совсем то, что нужно, а вот накрыть твою руку своей ладонью — вполне пристойно. И кажется благоразумным.

Этакий невинный жест, что-то вроде утешения с проявлением искреннего желания.

— Ты чего? — выгибаешь бровь.

От твоего взгляда свои глаза не прячу, и ты теплеешь. Руку не вытаскиваешь из-под моей, и улыбка пробегает тенью по твоим губам.

Ты снова приступаешь (уж больно черство) к заученным параграфам, искоса поглядывая в окно. А я, вместо активного слушания, тихонечко поглаживаю твою руку.

Всегда казалось, что ты хрустальный. Хрупкий, красивый, но внутри волевой… Нельзя с легкостью разбить вазу, если она фарфоровая, но сделана умелыми руками. Но я все равно стараюсь дотрагиваться как можно аккуратнее. Нет ничего холоднее произведения искусства. Да, Драко?

— Перестань, зачем ты издеваешься?! — положение меняется. Твоя рука обхватывает мою кисть, и ты немного нависаешь надо мной.

Железная хватка.

— Я не издеваюсь…

— Ты сам химию выбрал, вот и слушай теперь. Или невесело? — с таким ядом ты только на недругов огрызаешься.

— Невесело…

Ты хмыкаешь, но уже как-то по-доброму. Если в этом хмыканье вообще можно увидеть что-то хорошее.

— Сам виноват.

— Ты же сам сказал: «Может химию поучим?»

— Я сказал: «Может, Гарри… все-таки химию поучим?»

— Прав… Но если не химию, тогда что? — я теряюсь. Почему я с тобой так часто теряюсь?

Выражение лица твоего меняется на хитрое — не говори, что ты что-то задумал.

— Хими-и-и-ю.

— Что? Если бы я выбрал не химию, то мы бы учили химию? — теперь путаюсь. Да что же это такое?

Ты чуть ли не прыскаешь со смеху.

— Нет, если бы ты не выбрал учить химию, мы бы химией занимались, — ты наклоняешься еще ближе ко мне, и до меня доходит весь смысл — даже не через слова, а через глубину твоих серых глаз.

Меня тянет к тебе… я тянусь к тебе…

БДЫЩ!

— Эй! Растяпы! Бережнее, бережнее! Не куски дерьма пинаете! — доносится с улицы.

— Что это, Драко?

Момент теряется, и я уже не помню, на что шел секунду назад. Твой настрой тоже пропадает, глаза яснее, серьезнее, если даже не злее.

Ты встаешь и подходишь к окну, отодвигая шторку.

— Кто-то переезжает, судя по коробкам, дивану, двум рабочим и жирному мужику в кепке.