Мне стыдно и больно, что сегодня на пороге ХХI века ярлыком терроризма прикрывают обыкновенный военный разбой. Чем, как негосударственным терроризмом, можно назвать американское вторжение а Афганистан “ради установления там демократии и свободы”? Каким “гуманизмом” можно оправдать страдание и гибель многих тысяч людей, “виновных” лишь в том, что они хотят жить на своей земле, по своим законам. И ведь многие из нас даже не сознают, что мы живем в период непрекращающейся горячей войны. Не понимают, что разум не торжествует на крови.

Людям свойственно иной раз ломать головунад простейшими вопросами. Вот и я в вековечной газетной сутолоке вдруг ни с того, ни с сего начинал размышлять, отчего это Пленум ЦК всегда пишется с большой буквы, а съезд — с маленькой. Хотя по всем партийным канонам, съезд — высший орган КПСС, а пленумы ЦК предназначались для исполнения решений этого, как было принято говорить, исторического партийного форума.

Мои филологические изыскания реального смысла не имели: что и как писать, с какой буквы — строчной или прописной — определяли не академики-языковеды, а чиновники аппарата ЦК, управлявшие текущей работой прессы через всесильное Телеграфное Агентство Советского Союза — ТАСС.ТАСС был уполномочен не только “заявлять” — от имени МИДа или Советского правительства. Он был уполномочен и регулировать “официоз” — официальную информацию для всех газет, не исключая и “Правды”. В ее секретариате и на выпуске — самой горячей точке работы над свежим, только-только рождающимся в муках номером газеты — лежали под стеклом тассовские указивки, расписывающие порядок освещения любых мероприятий. От посещения посольств иностранных держав секретарями, кандидатами в члены и членами Политбюро ЦК до поездок тех же высоких персон по городам и весям. Особенно возмущало, когда беспристрастный ТАСС гнал в редакцию официозные сообщения о том, что, скажем, В.В. Щербицкий провел в Киеве совещание с первыми секретарями обкомов КП Украины, а Д.А. Кунаев совершил поездку в Кустанайскую, Кокчетавскую или иную область родной Казахстанской республики. Рутинные мероприятия, обыденная работа, исполнение непосредственных обязанностей…. Но попробуй проигнорировать тассовку такого рода! Если не воспоследует звонок по ВЧ непосредственно главному редактору, то уж собкору в республике определенно дадут понять, что “Правда” ведет себя “недостаточно правильно”, а между тем имярек-собкор приглашается до сих пор на все заседания политбюро или президиума ЦК республиканской компартии….

С особой административной резвостью развивал диктатуру ТАСС Леонид Митрофанович Замятин, с должности генерального директора телеграфного агентства шагнувший чуть позже на пост заведующего Отделом (тоже — с большой буквы) международной информации ЦК, а затем — сосланный (в связи с упразднением Отдела) нашим послом в Великобританию… Леонид Митрофанович, которого ревновал по части близости к первому лицу и наш главный, Виктор Григорьевич Афанасьев, сочинил (подписал сочиненное клерком) указание редакциям газет, как нам, информационной обслуге высших сфер руководства страны, следует относиться к той или иной тассовке, где и как ее размещать, со строгим запретом что-либо поступающее из ТАССа игнорировать.

Дело в том, что кому-то в ТАССе (а там работали весьма квалифицированные специалисты) надоело быть просто поставщиками нарочито безликой информации, неким передающим телеграфно-аппаратным звеном. Им захотелось, чтобы не только информация была стандартизирована по принципу “Made in TASS”, но и комментарии всех значительных событий тоже шли с тассовским тавром. Хотение это оставляло вне игры авторитетных обозревателей всех ведущих изданий, ставило тассовцев внетворческой конкуренции. Проще говоря, было ни чем иным, как злоупотреблением служебным положением. Однако Леонид Митрофанович в своей официозно-телеграфной бумаге, разосланной по всем редакциям, предписал, что комментарии обозревателей ТАСС являются обязательными для публикации в газетах. Это уже была чистая самодеятельность, и правдистам, так же, как и известинцам, доставляло особое удовольствие якобы обязательные тассовские комментарии выбрасывать в мусорную корзину (одно из главных спецсредств нашего газетного дела).

Кажется, это сыграло злую роль в судьбе Ивана Егоровича Ворожейкина, первого заместителя главного редактора “Правды” в 1984-86 годах. Как-то, когда он оставался “на хозяйстве” в отсутствие Афанасьева, в одном из номеров газеты не был напечатан какой-то комментарий ТАСС, видимо, согласованный с тогдашним заведующим отделом пропаганды ЦК Александром Яковлевым. Из ЦК — от весьма, в общем-то, незначительного аппаратчика — последовал утренний звонок: читателям, дескать, непонятно, почему “Правда” проигнорировала такое-то(не помню уж какое) важнейшее событие. Ворожейкин вел редколлегию, и тут кто-то — ответственный секретарь или редактор международного отдела — подкинул сообщение об утреннем звонке “читателя из ЦК”.

— Знаем мы этого читателя! — резко парировал Иван Егорович. — Читать газету не научились, а замечания раздают…. Пусть посмотрят четвертую полосу — там есть наш комментарий. Может,не лучший, но наш, правдинский. А некоторым читателям из Волынского-два хотелось бы увидеть свой…

Перепалка на заседании редколлегии почти мгновенно стала известна “позвоночнику” из ЦК, от него ушла к завсектором, а к вечеру и к “волынскому сидельцу”, ваявшему с целой группой “яйцеголовых” доклад для особенно исторического, XXVII съезда КПСС. Судьба первого зама главного была тем самым решена, и уже в канун съезда стала известна фамилия его преемника, заблаговременно избранного, на съезде, как и полагалось по ранжиру, кандидатом в члены ЦК.

Вряд есть смысл повторять, что не только, а может, и не столько винтовка рождает власть. Помнится, Иван Егорович Ворожейкин в первый год моей работы в “Правде” не стал вступать в спор по поводу высказанного новобранцем-правдистом суждения, что авторитет журналиста определяется не его должностным положением, а лишь талантом.

— Согласен, — сказал Иван Егорович. — С одной поправкой. Надо принять во внимание и объем информации, которой владеете, скажем, вы — спецкор отдела, и я — заместитель главного редактора. Тут у нас с вами нет почвы для конкуренции….

В 1986-м оказалось, что есть и более расторопные люди, сумевшие использовать информацию быстрее и лучше, чем наш газетный генерал. Во всяком случае, когда впавший в немилость зам главного редактора попробовал поискать справедливости и защиты у прежних своих “столпов”, выяснилось, что все знакомые ему “атланты” уже начисто выключены из игры, и вопрос о его отставке решен на самом верху — оставалось только подыскать вариант, чтобы отставка была почетной.

… Но я несколько отошел от заявленной темы и хочу вернуться к началу главы.

Так вот пустейший вопрос, с какой буквы писать слово “съезд”, с какой — “пленум”, не столь в сущности прост. Потому что в реальной жизни нечто, провозглашенное высшим, чаще всего не более, чем ширма для дьявольской пляски низшего, подчас даже — просто ничтожного. И многолюдные съезды, и столь же громковещательные пленумы, конференции, совещания, заседания и т.д., и т.п. — ничто в сравнении с повседневной, на первый взгляд, даже бестолковой текущей возней самого ближайшего окружения, слуг, возомнивших себя господами положения, ручных, одомашненных ученых, способных придать “изящное” обрамление любому обычному, примитивному изречению типа: “кадры решают все”, “экономика должна быть экономной”, “перестройке нет альтернативы”….

Как раз в ту пору лихорадочной подготовки заранее объявленного судьбоносным XXVII съезда КПСС “Правда” напечатала передовицу, в которой приведены были простые ленинские слова о зазнавшейся партии, об опасности, какой чревато подобное зазнайство для ее исторической судьбы. В творческой группе, многие месяцы оттачивающей будущий доклад генсека, тотчас же ухватились за афористичную фразу; возможно, она понравилась и самому Горбачеву — такая подпорка с отсылкой к авторитету Ленина была очень кстати отважному реформатору, объявившему “иду на вы!” функционерам обкомовско-горкомовского звена КПСС.