Но вернемся к хронике событий.
Когда Петр Алексеевич открыл нам дверь квартиры на Беговой, 13, он был трезв и внешне спокоен. Однако все наши доводы отверг с порога. Чувствовалось, что он не в себе, что-то в нем поломалось и надежды склеить поломку — почти никакой.
В комок сплелись все огорчения и обиды.
Первое: никто не хочет выслушать его и понять, что происходит в Афганистане.
Второе: его отодвинули в сторону, назначив редактором военного отдела человека, отчисленного из военного училища за нарушение дисциплины.
Третье: ему не разрешили побыть с дочкой, прийти в себя, стряхнуть афганское наваждение.
Были и личные неурядицы в семье — с женой, которая, как ему показалось, ищет женское счастье на стороне.
Даже Слава Егоров, добродушный оптимист, несколько раз взрывался: “Да что ты говоришь?! Здесь твои друзья, они хотят тебе помочь. Но если ты — против, я — пас”.
Сорвался и подполковник Тараненко:
— Не один ты был в Афганистане. Я там тоже на брюхе прополз не один десяток километров… Тебе надо придти в себя, подлечиться и вернуться в газету.
Я попросил товарищей оставить нас вдвоем. Не помню, что уж и говорил, а выдумывать не хочется.
Под конец нашего разговора Петя попросил:
— Можно я приму душ? А после — поедем в госпиталь.
Мы добросовестно ждали, когда он приведет себя в порядок.
Наконец все готово. Выходим во двор дома 13. Ищу глазами служебную машину. Её нет. Иван и Слава поддерживают под руки Петра, а я бегу к ближайшей телефонной будке.
— Клавдия Федоровна! — кричу в трубку телефона-автомата. — Где машина?
— Шофер уехал в гараж. Он не может ждать больше двух часов, — отвечает диспетчер.
— Но ведь главный редактор закрепил за мной машину на весь день.
— Не шумите, сейчас пришлю другую.
Эти пятнадцать минут, пока мы ждали машину, показались вечностью. В любую секунду наш друг мог передумать…
До госпиталя ехали минутсорок пять.
Каюсь, но мы применили прием, виденный в милицейских фильмах: Петра посадили на середину заднего сиденья, а мы с Ваней Тараненко блокировали его с боков.
Век не забуду медицинских генералов, которые приняли нас по-мужски, без лишних вопросов, без демагогии. Они и здесь на военном положении.
Иван Тараненко объяснил:
— Человек прошел Афганистан. Вы знаете, что это такое. У него нервный срыв. Просьба помочь нашему коллеге.
Иван был в военной форме, с удостоверением Главпура — может быть, это стало решающим аргументом.
Петра Студеникина определили в госпиталь, в очень тяжелое психоневрологическое отделение. Через две-три недели он выписался — жизнь взяла свое.
А мы в тот вечер вернулись в редакцию. Я доложил руководству: все в порядке.
Потом мы прошли в мой редакционный кабинет. Устали, конечно, смертельно. Хотелось, извините за прямоту, выпить, сбросить напряжение. Но шла очередная волна антиалкогольной борьбы с российским народом.
И все же бутылку вина мы где-то разыскали…
А Петя Студеникин в “Правду” по сути не вернулся, но, слава Богу, прожил еще несколько лет.
…Более счастливой оказалась судьба Виктора Верстакова. Он ушел из “Правды”, когда в редакции новые власти ликвидировали военный отдел, находившийся под опекой Главпура. Стал членом Союза писателей. Написал и сам исполняет немало песен об Афгане. Словом, талантливый человек.
До сих пор помню серию его статей “Офицеры”, цикл очерков о моряках, афганские зарисовки о вертолетчиках. Они открыли для “Правды” новые темы из жизни людей в погонах, новые, более человечные повороты старых тем. Очень жаль, что политические катаклизмы лишили “Правду” такого сильного, талантливого подразделения, как военный отдел. А ведь его в разные годы возглавляли контр-адмиралы Золин и Гайдар, в нем работали Герой Советского Союза Сергей Борзенко и полковник Николай Денисов…
Начав с Афгана, не могу не сказать хотя бы коротко о других политических и военных конфликтах, в которых “замешаны” правдисты. Не говорю о Великой Отечественной, когда когорту военкоров “Правды” (штатных и нештатных) возглавляли Михаил Шолохов, Борис Горбатов, Борис Полевой, Петр Лидов, Виктор Темин (флаг над рейхстагом), Евгений Халдей, Александр Устинов, знаменитые Кукрыниксы. С корейской войны, где сражались также китайские добровольцы и советские летчики, вел репортажи Алексей Кожин. Пиночетовский переворот в Чили едва не поставил точку в жизни собкора “Правды” Владимира Чернышева — ему пришлось почти нелегально покинуть эту страну под угрозой расправы. Олег Игнатьев вопреки запрету М.В. Зимянина (главного редактора в 1966-76г.г. — А.И.) несколько раз ходил партизанскими тропами в Юго-Восточной Азии. Борис Орехов работал в Бейруте, когда там ежедневно и еженощно гремели выстрелы и рвались бомбы…
Бывали и трагикомические истории.
На Валериана Скворцова (впоследствии он стал автором известных детективно-фантастических книг) наябедничал его коллега-известинец, с которым у них были натянутые отношения. Вообще журналисты “Известий” и “Правды” всегда конкурировали между собой, стараясь, что называется, вставить фитиль своему коллеге. Но тут было другое: правдист слегка нарушил “спортивный режим” и это стало известно в посольстве, а затем и в ЦК КПСС. Оттуда “компру” переслали в редакцию с настойчивой рекомендацией отозвать нашего корреспондента. Скворцов уже сидел на чемоданах, когда разразилась военная перепалка между Китаем и Вьетнамом из-за каких-то спорных островов.
Как настоящий профессионал Валера тотчас же устремился к месту конфликта. Ходил на катере вместе с вьетнамскими товарищами (тогда СССР больше дружил с Ханоем и сохранял напряженные отношения с Пекином, доставшиеся в наследство Л.И. Брежневу с хрущевских времен). Несколько раз был на передовой. А главное — интересно, мастерски рассказывал об этом в своих репортажах. “Правда” оказалась вне конкуренции перед другими газетами. Так Валериан вместо взыскания, которое ждало его в Москве, получил заслуженную благодарность.
— Если мы будем отзывать таких собкоров, как Скворцов, — сказал на заседании редколлегии В.Г. Афанасьев, — с кем мы будем работать. Не с цековскими же аппаратчиками.
Скворцову пришлось распаковывать чемоданы (недавно, в 2003 году, он ушел из жизни).
Афанасьев не боялся возражать, если с чем-то и с кем-то был не согласен. Он, к примеру, открыто выступил против лозунга: обеспечить каждую семью отдельной квартирой. Ему было хорошо известно положение в строительной сфере: ясно, что с такой задачей справиться страна не могла. Но придворные “речеписцы” подсунули Генсеку красивый лозунг, понравился он и членам Политбюро. Потом, сразу после обнародования, эта злополучная фраза попала на язык сатирикам.
… Возвращаясь к афганской теме, подведем промежуточный итог: нам, конечно же, не давали писать и говорить всю правду, но и ложь во спасение “Правда” старалась не печатать.
И все же приходилось. Особенно — в официальных сообщениях, в которых руководителям партии и правительства хотелось отрапортовать о действительных и мнимых победах в Афганистане. Доходило до того, будто афганская народная армия при поддержке северного соседа уже взяла под свой контроль все города и крупные селения. Осталось только закрыть брешь на границе с Пакистаном, откуда коварные американцы засылали все новые отряды моджахедов и снабжали их оружием. Да еще одна заноза — Ахмад Шах, закрывший на замок свое Пандшерское ущелье. Сколько раз разрабатывались и объявлялись планы решительного наступления и разгромаАхмад Шаха, но они столько же раз и проваливались. Пока — уже много лет спустя, после вывода советских войск — двое террористов под видом тележурналистов проникли к “пандшерскому тигру” и расстреляли его в упор.
Обманная или, мягче говоря, дозированная информация всегда и всеми применяется во время военных действий. Операция “Буря в пустыне” освещалась только Си-Эн-Эн и под строгим контролем командования американо-британской группировки. На первый взгляд, военную агрессию США и Англии 2003 года против Ирака освещало немало журналистов из разных стран, в том числе из России. Но что это была за информация? Предельно скудная. Одни и те же, отнюдь не самые впечатляющие телекадры кочевали из передачи в передачу. Я как раз был в Чехии, смотрел разные европейские телеканалы — та же картина.
