Молчаном его прозвал Лик за угрюмый нрав. Пса подарил ему заезжий купец еще щенком. Лик души не чаял в щенке, возился с ним денно и нощно, поил свежим кобыльим молоком. Когда Молчан подрос, Лик стал с ним охотиться. Вот тут-то и проявились незаурядные способности молчаливого и угрюмого пса – не было случая, чтобы Лик возвратился без добычи. Стремительный и быстрый, Молчан легко настигал среди высокой травы зайцев, мог бесшумно подобраться к серой куропатке или выводку дрофы.

Лик окликнул пса, и Молчан, лениво огрызнувшись на своих разгоряченных сородичей, потихоньку затрусил рядом с хозяином.

Дзинь-бом, дзинь-бом, дзинь-бом… Лик подскочил на месте от неожиданности и завертел головой, пытаясь определить, откуда доносятся эти странные, мелодичные звуки.

– Испугался? Ха-ха-ха! – маленькая девчушка с копной спутанных волос выглядывала из-за невысокого плетня.

– Я? Пхе… – скорчив презрительную мину, Лик отвернулся.

– А вот и испугался, а вот и испугался! – гримасничала девчушка.

– Сейчас как дам! – разозлился Лик, сжимая кулаки.

– А вот и не дашь, а вот и не дашь! – дразнила она рассерженного Лика.

– Что тут стряслось? – к плетню подошла невысокая худощавая женщина с грустным усталым лицом. – Уймись ты, стрекоза! – и, завидев Лика, сразу же определила, кто он. – Так-то ты, Ававос, гостей привечаешь. Заходи к нам, заходи, мальчик, не бойся.

Лик сначала было заупрямился, но любопытство взяло верх, и он вошел во двор, где на небольшом клочке земли теснились деревянная мазанка, две землянки и навес, крытый камышом. Рядом с навесом стоял глинобитный горн; его усердно раздувал кожаными мехами парнишка чуть старше Лика. А под навесом два кузнеца били молотами по железной наковальне, на которой ярко светилась длинная узкая полоса заготовки.

Лик подошел поближе. В это время кузнецы согнули полоску пополам по длине и снова принялись ковать. Зачарованный Лик смотрел, не отрываясь, как на его глазах рождался верный боевой друг сколота – акинак. Вот старший из кузнецов наискосок отрубил зубилом два кусочка металла, прошелся маленьким молоточком по краю, и острое жало запело под его ударами. Вот он стукнул несколько раз по щербатому огрызку в верхней части акинака, и он превратился в тонкую пластину; на нее крепилась рукоять. Еще несколько точных легких ударов маленьким молотком – и акинак откликнулся чистым звонким голосом.

– Уф! – старший кузнец устало смахнул обильный пот с лица, положил молот на наковальню и подошел к Лику. – Ну, давай знакомиться, отрок. Меня зовут Тимн.

– А меня Лик… – смутившись, почти шепотом ответил тот.

– Ну-ну, – добродушно потрепал по щеке Лика железной ладонью кузнец. – Не робей. Нравится? – спросил он, показав в сторону наковальни.

– Да, очень! – вырвалось у Лика.

– Взял бы тебя в ученики… – кузнец нахмурился, видимо вспомнив что-то неприятное, и с горестным вздохом махнул рукой. – Да, похоже, не придется… Жена, не пора ли нам завтракать?

– Сейчас соберу.

– Ну а мы пока заготовки в печь загрузим. Время есть…

С этими словами кузнец кивнул напарнику, нескладному низкорослому человеку со смуглым скуластым лицом. Тот нырнул в землянку, вынес большой глиняный горшок, поставил его у горна и начал сыпать в горшок древесный уголь и закладывать вперемешку с углем железные поковки. Затем добавил несколько кожаных обрезков, бросил бараньи рога и пять или шесть телячьих копыт. Когда горшок наполнился доверху, он прикрыл его крышкой и тщательно обмазал края глиной. Надев кожаные рукавицы, кузнецы, поднатужившись, приподняли горшок, сунули его в жаркое нутро печи и закрыли заслонкой.

– Ну-ка поддай! – прикрикнул Тимн на парнишку, в это время с наслаждением принюхивавшегося к аппетитным запахам.

– Вот и все… – Тимн снял кожаный фартук, подошел к большому деревянному корыту с водой, ополоснул руки и лицо.

Вытираясь куском старой холстины, спросил у жены:

– Где Майосара?

– Сейчас выйдет, заканчивает шить рубаху.

– Поторопи ее… Ну, Лик, дорогой гость, садись. Позавтракаем. Садись, садись, чем богаты, тем и рады.

Отворилась дверь хижины, и во двор вышла стройная, красивая девушка в белом, расшитом красными нитками полотняном платье.

– Ну наконец… Вечно ты опаздываешь… – заворчал Тимн.

Но ворчал он больше по привычке, для порядка: его живые темно-серые глаза с любовью смотрели на дочь, которая принялась помогать матери.

Заедая просяной лепешкой, Лик вместе с гостеприимными хозяевами черпал деревянной ложкой из большой глиняной миски кобылье молоко. А под конец завтрака хозяйка с торжественным видом поставила перед едоками редкое в семье ремесленника лакомство – иппаку, сдобренную пчелиным медом.

Начинался новый день. Что принесет он этим людям? Ведь тяжба Тимна со сборщиком податей была отложена, и кто знает, какое решение вынесут гадальщики…

Военный совет, собранный Марсагетом после завтрака, проходил бурно. Особенно много споров вызвало предложение Меченого объединиться с племенем Радамасевса и дать его людям земельные наделы и место для постройки жилищ внутри Атейополиса.

– …Мы не сможем прокормить наших гостей, – глава старейшин посмотрел на единомышленников, как бы ища поддержки; те дружно закивали. – И кто может поручиться, что среди племен не пойдут раздоры?

– Что ты предлагаешь? – не поднимая на него глаз, спросил вождь.

– Ничего, – попытался схитрить старик, уклонившись от ответа. – Я просто высказал свое мнение, пусть теперь говорят другие.

– Значит, выгнать их за ворота?

– Почему выгнать? – вопрос вождя застал старейшину врасплох.

– Нет, вовсе нет… – смутился он и умолк, потупившись.

– Тогда как нужно поступить? – Марсагет поднял тяжелый взгляд на седобородого старца.

Тот некоторое время собирался с мыслями, затем нерешительно сказал:

– Дать им… кгм… часть наших запасов и пусть идут в Таврику… к царю Скилуру.

– Умно придумано, ничего не скажешь! – подхватился Меченый. – А то, что и нам грозит участь племени Радамасевса, тебе известно? Разве непонятно, что вместе мы вдвое сильнее и сможем достойно встретить врага? – и добавил уже спокойнее: – Потеряв скальп, по волосам не плачут. Как бы нам не пришлось вместо доходов считать расходы… на поминальные тризны.

Марсагет в душе соглашался с Меченым. Но нехорошие предчувствия, одолевающие его уже не один день, вынуждали вождя проявлять несвойственную ему нерешительность.

– Ты все сказал? – спросил он у Меченого.

– Да, все, – твердо ответил тот и добавил: – Я предлагаю послать за Тереем и выслушать его мнение.

Среди собравшихся послышались одобрительные возгласы: Терей, соратник отца Марсагета, был одним из самых почитаемых старейшин. Теперь он в делах племени почти не принимал участия из-за полной немощи.

– Согласен, – сказал вождь и, позвав слуг, отдал им соответствующие распоряжения.

Вскоре телохранители вождя внесли на руках старого Терея и бережно усадили его на медвежью шкуру по правую руку Марсагета; старейшины и военачальники стоя приветствовали всеми уважаемого старца. Несмотря на весьма преклонный возраст и тяжелую болезнь, приковавшую его к постели, Терей все еще отличался ясным умом.

После того как ему рассказали о предложении Меченого, он, слегка прикрыв глаза, ненадолго задумался. Затем стал говорить:

– Когда царь персов Дарий пришел в наши степи с несметным войском, чтобы поработить сколотов, цари племен Иданфирс, Таксакис и Скопасис собрались на военный совет. И решили они объединиться со своими соседями, чтобы дать отпор завоевателям. И послали они гонцов к сопредельным племенам с просьбой о помощи. Но только савроматы, будины и гелоны откликнулись на этот призыв. Вожди же меланхленов, андрофагов, невров и агафирсов ответили так: «Если бы вы прежде не наносили обид персам и не начали войну с ними, тогда бы мы сочли вашу просьбу правильной и охотно помогли бы. Однако вы без нашей помощи вторглись в землю персов и владели ею, пока боги допускали это. Теперь эти боги на их стороне, и персы хотят отплатить вам тем же. Мы же и тогда ничем не обидели этих людей, и теперь первыми вовсе не будем враждовать. Если персы вступят в нашу страну и нападут на нас, то мы не допустим этого. Но пока мы этого не видим, то останемся в нашей стране. Нам кажется, что персы пришли не против нас, а против своих обидчиков…»