– Да это у нас какая-то семейная тайна, – непривычным сиплым голосом поведал немного успокоившийся Лева. – Я так до сих пор ничего толком не знаю. Вечно они шушукались. Наверно, это все из-за еврейского вопроса. После войны ведь как было? Пропал без вести, не пропал – если нет документов о смерти, то либо дезертир, либо предатель. А у мамы никаких документов как раз и не было. Вот и не верил ей никто никогда, что дед с бабкой просто пропали. Как сотни тысяч других таких же пропавших в лагерях и гетто.

Глава 2

С началом учебного года настало начало и новых отношений. Фанатичная дружба троицы дала трещину. На смену ей пришла взаимная любовь двоих и зависть влюбленного третьего. Впрочем, внешне все трое вели себя вполне прилично. Никто не высказывал недовольства другим. Ни один из них не сказал другому ничего лишнего. Для школьного сообщества троица оставалась «Мальвиной с Буратино и Пьером».

Вероника порой отказывалась от встреч. Было тяжело находиться рядом с Левой и не иметь возможности сказать о своих чувствах. Присутствие Володьки всегда отрезвляло и останавливало. Полгода взглядов украдкой, вздохов и тягостного молчания… Первым не выдержал Володька:

– В общем, так… – несмело начал он, но потом собрался с духом и уже бодрым голосом сообщил ошеломленным друзьям:

– Я не буду вам мешать. Все вижу, все давно понял. Совет вам да любовь, как говорится. Будьте счастливы и все такое.

Сказал, словно выстрелил, и бросился бежать, чтобы Ника с Левкой не увидели его слез, которые сдержать не было сил. Он слышал, как Ника кричала что–то вослед, но что именно, не разобрал. Пробродив до поздней ночи по улицам, Володька пришел к дому и увидел у подъезда ребят. Он затаился и стал наблюдать. По всей видимости, они уже долгое время находились здесь. Ника ежилась от холода и периодически подпрыгивала, а Лева наматывал круги перед домом, бубня что-то себе под нос и размахивая руками. Девушка иногда вклинивалась в его бормотания, тогда Лева останавливался и начинал размахивать руками уже непосредственно перед Никой. Ветер донес до Володьки их разговор.

– А если этот придурок что-нибудь с собой сделает?… – громко, с трагическими нотками в голосе воскликнул Лева и почему-то посмотрел на небо.

– Не мели ерунду. – Ника встряхнула возлюбленного за плечи и прочеканила: – Он сильный! Он разумный. Он справится и ничего, слышишь? Ни-че-го с собой не сделает. Я это знаю!

– Откуда ты можешь… – начал, было Лева, но Ника его оборвала:

– Знаю и все! Точка! И пошли по домам, а то я скоро в сосульку превращусь. Весна в этом году какая-то колючая и злая. Утро вечера мудренее. Завтра с утра придем сюда и поговорим с Вовкой.

Но ни завтра, ни послезавтра, ни через несколько дней встреча не состоялась. В школе Володька не появлялся, дверь в его квартире никто не открывал. Лишь через две недели Ника догадалась спросить у классной руководительницы о причине ее странного поведения – ведь учительница ни разу за эти дни не поинтересовалась у друзей об отсутствующем ученике.

– Вот гад! – разозлился Левка, когда подруга сообщила ему о разговоре с классной дамой. – Подготовился заранее, все предусмотрел, все спланировал. Еще друг называется. Думает, что уехав в другой город, осчастливил нас. Ты, кстати, знаешь, где его тетка живет? К которой он отчалил.

Ника только отрицательно покачала головой. На самом деле она знала ответ на вопрос, но решила повременить с его рассекречиванием и сначала дождаться возвращения Володькиной матери, чтобы поговорить с той.

Оставшись один на один, влюбленные окунулись в свое новое счастье с головой. На все разговоры о Володьке было наложено негласное молчаливое табу. Но каждый из них думал о друге, а кажущееся, напускное забытье тяготило обоих. Левка скрывал от подруги, что частенько открывает фотоальбом и с удовольствием пересматривает старые фотографии, что практически ежедневно вспоминает Вовку и жалеет о разлуке с ним. Ника не рассказывала возлюбленному о своих походах к Володькиной матери. А ходила она часто. Елена Евгеньевна сильно сдала после отъезда сына, часто болела. Ника, как могла, помогала по хозяйству, даже приобрела некоторый кулинарный опыт – Елена Евгеньевна, видя, что девочка совсем не умеет готовить, не приспособлена к жизни, учила ее и мягко наставляла. Как будто заранее предвидела… Но об этом позже.

Верно ведь говорят, что время лечит. Лучшего врача и не придумать. Последний школьный год Вероника и Лев провели разумно и плодотворно. Любовный пыл слегка угас, освободив большее пространство для размышлений о будущих целях. Оба уже не витали в облаках, как прежде, у обоих имелись ясные и четкие планы на жизнь. Лев усиленно готовился к поступлению в медицинский институт, тайно от Ники и бабушки подрабатывал, чтобы оплачивать подготовительные курсы. Да и жить на что-то нужно было. Пенсий Аллы Львовны и няни катастрофически не хватало.

Вероника еще с малолетства вбила себе в голову, что ее будущее кредо – театр. Или кино. Но это как сложится. Матушка поддерживала ее во всем и с выбором профессии дочери была согласна более чем. Поэтому девушку определили к частным педагогам. Один занимался с ней вокалом. Второй – танцами. Другой, как говорила мать Ники, «ставил правильную речь». Четвертый, пятый… Они менялись так часто, что девушка не успевала запоминать их имена. Однажды Надежда Васильевна даже привела в дом древнего старца, который должен был привить Веронике правильные манеры, обучить ее премудростям светского общения. Родительница не скупилась на деньги.

– Все ради тебя и для тебя, моя куколка, – твердила она ежедневно.

Лев снисходительно смотрел на все происходящее, не разделяя взглядов на будущее Ники ни с ней самой, ни с ее матерью. «Чем бы дитя ни тешилось…» – думал он и только посмеивался.

В 1978 году, окончив с золотой медалью школу, Лев с первой попытки поступил во 2-й медицинский институт столицы. А вот надежды Вероники на легкость поступления в театральный ВУЗ не увенчались успехом. Экзаменационная комиссия «срезала» ее на первом же туре, что привело к серьезным проблемам с психикой. Девушка, верившая в свою неотразимость, яркость внешности, индивидуальность, оказалась не подготовленной к такому повороту событий. По сути это ведь был первый настоящий отказ в ее жизни. Она замкнулась, днями не выходила из дома, не отвечала на телефонные звонки Левы, не открывала ему входную дверь, не реагировала на просьбы родителей посетить врача. Так продолжалось бы довольно долго, если бы не одно событие.

Любимым ее занятием в тот период жизни было бесцельное проведение времени в квартире: она слонялась из угла в угол, как приведение, чаще даже не причесанная, в пижаме, или сидела в кресле перед телевизором, иногда с выключенным звуком. Но чаще всего девушка стояла у окна, напряженно всматриваясь вдаль. Что творилось в ее голове – ведомо только ей. Одно плохо – родители начали всерьез задумываться о госпитализации дочери в клинику неврозов. Лева был категорически против крайних мер. Он часами «висел» с матерью Ники на телефоне, терпеливо выслушивал ее причитания, и каждый раз уговаривал не делать поспешных выводов.

– Поймите, Надежда Васильевна, это как послеродовая депрессия у женщин, – убеждал Лев. – Она скоро закончится. Нужно только подождать. Всему свое время…

– Ну да, ну да… – соглашалась в очередной раз женщина, косясь на застывшую у окна дочь.

Если дома у Ники кто-то был, кроме нее, и мог отрыть дверь, Лев попадал в квартиру и подолгу молчаливо сидел в углу. Девушка даже не обращала на него внимания. Это вошло в привычку – Лева приносил с собой конспекты, занимался и наблюдал за любимой. Родители Вероники тут же «исчезали» по своим срочным делам. Действительно, ведь удобно, когда «сиделка» не берет денег. Зато спокойно – за дочерью надежный присмотр, как-никак – без пяти минут врач.

Глава 3