Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Лишь на седьмой год мальчику удалось срубить с головы Учителя специальным образом заплетенную косичку, да и то возникло впечатление, что восточник поддался, просто позволил это сделать… Может быть, потому что бились они к тому моменту уже около суток, завершая третью тысячу схваток.

Едва он полюбил фехтование, Учитель принялся извлекать из старого сундука, стоявшего у них в самом темном углу пещеры, изящные, остроумные и неожиданные виды оружия, которые и на оружие-то были не похожи – непосвященный мог принять их за какие-нибудь приборы или материальные воплощения колдовской фантазии.

Одолевая приемы работы с этими инструментами, мальчик стал так фантазировать, что опять вызвал упрек, мол, слишком все переусложняет, что победы следует добиваться самым простым и коротким путем. Как и в поединке без оружия…

Но тут все вообще получалось очень сложно. Почему-то мальчику не давались основные вещи, – например, ощущение незакрытой зоны противника или соблюдение всем телом волнообразного принципа удара. Этот старый принцип гласил: если бьешь рукой, волна должна начинаться от подошвы, прокатываться по ногам, получать силу бедер и хлыстом уходить через плечи в кулак… А если удар наносится ногой, то лучше всего прицелиться и начать движение ладонью, плечами, а потом, по нисходящей, усиливая, довести волну до ноги. Но твоя скорость, чтобы противник не ушел от этого довольно заметного движения, должна опережать даже вражеский блок…

Кроме того, он плохо защищался снизу, то есть пропускал даже не очень изобретательные низовые атаки. Когда Учителю это надоело, он сказал с иронией, которая действовала куда сильнее, чем окрик или приказ:

– Считай, что ног у тебя нет. Ты не заметишь даже деревенского гуся, пока не наступишь на него. – Пожав плечами, он, впрочем, добавил: – Ладно, пока будем считать это заносчивостью – желторотикам свойственно задирать нос.

Стоило мальчику немного воспрянуть в бою без оружия, как начались осложнения с языками. Учитель говорил на двух дюжинах новых и старых языков, причем мальчик ни разу не уловил того напряжения, которое возникает у человека, если он не думает на языке, на котором говорит, а мысленно переводит с одного на другой.

Но до таких высот ученику, конечно, подняться было не суждено. Он учил, кроме дасского, дериб, фойского и вендийского, всего-то северный койн и два языка Империи, и то в голове стоял гул от множества зазубренных слов, которые совсем не хотели из своего звукового или письменного вида переходить в понятия, обретая только им присущий смысл.

В общем, с языками он тоже так и не справился. Они просто отошли на второй план, когда Учитель навалил вдруг на него труднейшую науку врачевания. Причем, как всегда, считалось, что учились они не слишком, потому что это искусство, как и поединок, невозможно было постигнуть в удовлетворительной мере, не занимаясь им всю жизнь. Учитель показывал и объяснял только то, что полагалось знать воину.

От медицины они перешли, по словам Учителя, довольно плавно – хотя, в чем он видел плавность, осталось для мальчика загадкой – к травной и заклинательной магиям. А эти дисциплины немыслимым образом оказались связаны с историей дворянских родов всех четырех континентов Империи, искусством политики, телепатией, гаданием, музыкой и многим другим, что Учитель как-то, задумавшись, назвал «начальным образованием».

Поразмышляв в течение пары месяцев над этой оговоркой, мальчик как-то пришел к Учителю и высказался, что, мол, как ему ни жаль, он слишком туп, чтобы выучить то, что ему полагается знать. Поэтому не будут ли время и усилия Учителя тратиться более разумно, если он отыщет себе другого, более способного ученика? А он тем временем займется примитивной, например охотничьей, жизнью, раз уж не способен к подлинной просвещенности…

Даже не улыбнувшись, Учитель ответил, что поучать Учителя может только нерадивец, не достойный воинского обучения. Но пока он, Учитель, его прощает, потому что просто не знает, где взять другого ученика. И мальчик, конечно, умолк. С этой истиной он вынужден был считаться.

Глава 3

Зимы сменялись веснами, а лета превращались в зимы. В холодных и пустынных высоких землях смены времен года были не очень заметны. Только водопад, под которым Учитель заставлял мальчика привыкать к пытке падающей водой, становился чуть теплее или холоднее.

Жили они отчужденно. Только два крестьянина приносили еду да одна молодая женщина приходила постирать и починить пропотевшую от бесконечных тренировок одежду. Она рвалась часто, кимоно начинали просвечивать уже через считанные недели – так много они двигались и такой бешеный напор энергии бил из них. Женщина приносила им и жесткие сапожки или мягкие кожаные мокасины с раздвоенным для большого пальца носком.

Крестьяне смотрели на них с недоумением, которое часто сменялось суеверным страхом, хотя в те часы, когда около пещеры появлялись эти люди, мальчик занимался только самыми легкими упражнениями или вовсе читал книги. Разумеется, крестьянам хорошо платили, поэтому известие о паре отшельников вряд ли передавалось дальше ближайшей деревни. Каким образом Учитель сделал так, что больше никто из местных жителей не появлялся у пещеры, мальчик не знал – слишком много для этого было способов.

А раз в полгода владелец мастерской по переписке книг, который жил на побережье и знался, наверное, с книжниками всей Империи, нанимал охранников, садился на медлительного мула, брал книги, которые Учитель заказал в прошлый визит, и приезжал к ним в гости.

Переписчика этого мальчик никогда не видел, в дни его приездов Учитель всегда отсылал ученика в горы. О нем самом, его возрасте, муле и его охране – не очень-то толковой, судя по поведению этих честных слуг своего господина, – мальчик узнавал по следам.

Дни его приездов были известны заранее. Вот почему они оба удивились, когда однажды у них появился белый как лунь старик, в котором безошибочно узнавался некогда хорошо тренированный кулачный боец, приехавший на муле с подковами, хорошо знакомыми мальчику по визитам книжника. Только на этот раз он не оставил своих телохранителей в двух милях позади, а позволил им войти на площадку перед пещерой, что было равносильно настоящему вторжению.

Болтая о каких-то пустяках, книжник взял Учителя под руку и увел к водопаду, чтобы никто не мог их подслушать. Мальчику очень мешали три человека, занятые готовкой пищи в дальнем углу площадки, но делать было нечего. Поэтому, стараясь не обращать на них внимания, он сел на камень, на котором когда-то родился, и принялся слушать…

Собственно, к подслушиванию это не имело никакого отношения. Но это не было и телепатией, потому что два таких опытных человека, как Учитель и книжник, почувствовали бы ее раньше, чем он успел как следует настроиться на прием.

Он прочитал подходящую мантру и представил, что стоит в десяти футах от Учителя. Сложность была в следующем – если бы он перестарался, его силуэт стал бы виден. И тогда возникала возможность противодействия – например, Учитель мог и мечом ударить, главным образом, конечно, за нечисто выполненное упражнение. Мальчика это не убило бы, но болевой шок на несколько дней вывел бы его из режима усиленных тренировок.

И, настроившись на подслушивание, он непременно пропустил бы этот удар, потому что подслушивать и видеть на таком расстоянии мальчик еще не умел. Вернее, умел, конечно, но это потребовало бы такого расхода энергии, что восстанавливаться пришлось бы не один день, а на этот раз он почему-то решил оставаться свежим, как водопад.

Оба собеседника говорили на квантуме – государственном языке северной части Империи, поэтому он хорошо понимал их.

– Может быть, теперь имеет смысл обсудить то, что привело тебя сюда, мастер Приам? – Это был голос Учителя, но интонации показались мальчику не совсем привычными.

– Ты уверен, что здесь безопасно, мастер Султунар?

– Мы бы почувствовали любое вмешательство, особенно издалека, разве не так?

3
{"b":"606022","o":1}