Итак, проблема изучения этнопсихологии как предмета и соответствующих методов была поставлена в России еще в первой половине

XIX века, но тогда она не обрела еще достаточной остроты и значения. Позже один из активных деятелей Русского географического общества К. Кавелин попытался обосновать объективный, с его точки зрения, метод, который предполагал изучение психологии народа по продуктам его духовной деятельности – фольклору, верованиям и т. п. (позднее аналогичную идею реализовал в своих исследованиях В. Вундт). Кавелин писал: «Сравнивая однородные явления и продукты духовной жизни у разных народов и у одного и того же народа в разные эпохи его исторической жизни, мы видим, как эти явления изменялись, и выявляем законы этих изменений, которые в свою очередь служат материалом для изучения законов психической жизни» [10].

И. Сеченов выступил с достаточно резкой критикой идей К. Кавелина [22]. В своей программе он утверждал, что данная идея К. Кавелина несовместима с признанием процессуальности психики: изучать процесс деятельности по ее продуктам невозможно, а значит, такой подход не имеет смысла. В этом поединке идей К. Кавелин потерпел поражение, поэтому его метод в то время не нашел широкого распространения.

Развитие этнопсихологии в начале XX века. В 1920-х гг. вопрос о предмете и методе этнопсихологии вновь был поставлен на повестку дня. Было высказано несколько принципиально отличных подходов к пониманию и изучению этнопсихологии. Наибольшее внимание этому уделил в те годы известный философ Густав Шпет, который первым в России начал преподавать курс этнической психологии. Он же в 1920 г. организовал при Московском государственном университете первый в стране кабинет этнопсихологии, который был закрыт через несколько лет после изгнания Г. Шпета из университета по идеологическим мотивам. Именно Густав Шпет опубликовал в 1927 г. работу «Введение в этническую психологию» [26], где в форме полемики с В. Вундтом и основателями этнопсихологии М. Лацарусом и Г. Штейнталем изложил свои взгляды на предмет и основной метод этнической психологии.

Согласно Г. Шпету, этническая психология должна быть описательной, а не объяснительной наукой. Предметом этих описаний, классификаций и систематизаций должны стать «типичные коллективные переживания». Ученый объяснял это так: все социальные явления – язык, мифы, наука, религия и т. д. – вызывают у народа соответствующие переживания. Несмотря на то, что отдельные представители этноса могут существенно отличаться друг от друга и по-разному относиться к различным социальным явлениям, всегда можно найти нечто общее в их реакциях, что и составляет предмет этнической психологии. Общее, по Шпету, является не усредненным, не совокупностью подобий, всегда обедненным по сравнению с некоторыми индивидуальными составляющими. В понимании Г. Шпета, общее – это «репрезентант многих индивидов», «тип» (термин, использовавшийся для характеристики героев художественных произведений).

Таким образом, согласно Шпету, этническая психология должна позаимствовать у этнологии классификацию социальных явлений и поставить вопрос следующим образом: А как это переживает народ конкретной эпохи? Что он любит? Чего боится? Чему поклоняется и т. п. Густав Шпет, как многочисленные его предшественники и современники, абсолютизировал роль языка как источника этнопсихологических различий, однако в рамках развиваемого им подхода изучение языка обрело специфическую окраску. По Шпету, определяющим здесь является изучение того, как конкретный народ относится к языку как социальному явлению в соответствующую историческую эпоху («как переживается язык как социальное явление данным народом в данное время»).

Против гиперболизации значения языка и с совершенно иным видением предмета этнопсихологии выступил В.М. Бехтерев [4]. Полемизируя с В. Вундтом о необходимости изучения мифов, обычаев и языка как основных источников этнопсихологических знаний, В.М. Бехтерев подчеркивал, что это изучение «ничуть не представляет собою не только единственного, но даже главного источника изучения коллективной деятельности» [4, с.27]. Он резко критикует не только объекты непосредственного изучения, но и понятийный аппарат своих предшественников, всех тех, кто проявляет с его точки зрения субъективизм, говоря о «народной душе», «народном чувстве», «народном духе».

В.М. Бехтерев противопоставляет им свое видение психологии народов, полагая, что ею должна заниматься особая наука – коллективная рефлексология. Для этой науки не обязательно изучение мифов, обычаев и языка, поскольку цель ее «не столько исследование племенных особенностей соотносительной (психической) деятельности, сложившихся под влиянием ряда исторических событий и условий климата и местности, в которых данный народ живет и развивается, сколько определение общественных настроений, общественной же творческой работы и общественных действий» [4, с.28]. Язык же, и особенно мифы и обычаи, идущие из старины, не могут служить основным материалом для характеристики современной жизни народа.

В.М. Бехтерев считал, что каждая нация имеет свой темперамент и свои особенности умственного развития, которые наследственно закреплены и, соответственно, передаются генетически. А вот «все остальное, что характеризует нацию, зависит от ее общественной жизни и ее уклада, сложившегося веками» и в принципе может быть изменено.

В своих работах В.М. Бехтерев, одним из первых в России, обращается к вопросу о национальной символике. Согласно его представлениям, жизнь любой группы, и народа в том числе, полна символизма. Это не случайно, ведь символ «облегчает усвоение сложных соотношений путем их замещения сравнительно простыми и легко воспроизводимыми знаками, часто имеющими историческое значение» [4, с.393]. В качестве символов может быть использован очень широкий круг предметов и явлений: язык и жесты, флаги и гербы, подвиги исторических лиц, выдающиеся исторические события и т. п. Основная их функция – выступать средством согласования коллективной деятельности, а отсюда и важность той роли, которую они играют в жизни народа.

В конце 1920-х годов проблемы этнопсихологии оказались в поле зрения культурно-исторической школы, во главе которой стоял Л.С. Выготский. Как известно, одна из основных идей Выготского – идея опосредованности – заключалась в том, что психическая деятельность человека в процессе культурно-исторического развития начинает опосредываться психологическими орудиями. Такое опосредование, принципиально перестраивая структуру психической деятельности, дает возможность более совершенного овладения своим поведением. Разрабатывая и пропагандируя так называемый инструментальный метод, суть которого заключается в исследовании «поведения и его развития при помощи раскрытия психологических орудий в поведении и создаваемой ими структуры инструментальных актов», Л.С. Выготский отмечал, что главными областями его применения являются, прежде всего, «область социально-исторической и этнической психологии, изучающая историческое развитие поведения, отдельные его ступени и формы». Здесь важно подчеркнуть, что под этнической психологией он понимал «психологию примитивных народов», считая одной из важнейших задач психологии сравнительный анализ психической деятельности «культурного» человека и «примитива».

Таким образом, предметом этнопсихологии Л.С. Выготский считал кросс-культурные и, прежде всего, межэтнические сравнительные психологические исследования представителей «традиционных» и «цивилизованных» обществ, а основным методом этнопсихологии – инструментальный метод. Развивая эту идею с точки зрения изучения, например, познавательных процессов, ученый неоднократно высказывал мысль о том, что между мышлением «примитива» и мышлением «культурного» человека существуют качественные отличия: «Примитив мыслит не в понятиях, но в комплексах. Вот самое существенное отличие, которое отделяет его мышление от нашего».

С позиций культурно-исторической концепции Л.С. Выготским в конце 1920-х гг. была подготовлена программа научно-исследовательской работы по педологии национальных меньшинств [7]. Специфика его подхода к изучению детей различных народностей заключалась в том, что в противовес широко распространенным и популярным в то время тестовым испытаниям, он предлагал на первое место поставить изучение национальной среды, ее структуры, динамики, содержания, т. е., по мысли ученого, всего того, что и определяет этническое своеобразие психических процессов. Еще одна особенность предлагаемого подхода – это изучение психики детей национальных меньшинств не в сравнении с психикой «стандартного» ребенка (ведь под «стандартом» обычно подразумевался ребенок западноевропейской или американской культуры), а в сравнении с психической деятельностью взрослого той же этнической группы, принадлежащего к той же культурной среде.