Тотчас поднялись и ушли из Сударушкина. Может, всё-таки от стыда.
Крючок, однако ж, в хорошие руки попал. Тот, кто у людей Скраешку, у Бога – в Красном углу, а сей угол – во главе самой жизни.
Свистулька, рожок и балалайка
Шило, да колодка, да моток дратвы – вот и всё, что оставил вдове сапожник. И ещё трёх сыновей. Ваню, Петю и Аристарха. Ребята погодки, старшему семь, младшему пять.
– Как же я их прокормлю-то?! – охнула вдова, и тотчас: тук-тук.
Старичок.
– Беру твоих ребят в ученье. Ученье моё – семь полных лет. Нынче они у тебя мальцы, а вернутся учёными молодцами.
Вдова от нечаянной радости даже не спросила, какому ремеслу собирается старичок обучать её родненьких. Благословила.
Когда в няньках да у чужой печи – жизни не видишь. Мигунья, сверкнёт – и нет её. Так и с годочками.
Пришла вдова с подённой работы поглядеть на свою избушку, а за столом все трое: Ваня, Петя и Аристарх.
В избе светло. На сыновьях белые рубахи. Посреди стола белый каравай, головка сахара и белые руки – Ванины, Петины и Аристарха.
– Здравствуй, матушка!
Сыновья встали, поклонились, подошли, ожидая поцелуя материнского. А матушка глядит на своих, на кровных, со страхом. Лицом те же, да очень уж смелые. И глазами, и обликом, и осанкою.
Снова сели ребята за стол, руки убрали и каждый выставил перед матушкой плод учёбы.
Ахнула матушка прегорестно, но про себя.
Возле старшего сына, Вани, – свистулька. Баран с красными рогами. Перед Петей – костяной рожок. У младшенького Аристарха на коленях балалайка.
Столько лет ушло на баловство. Но мать она ведь мать, огорчения не выказала, у бедного человека вся жизнь – огорчение.
Ребят покормить бы, а в доме ни горошины, сухаря завалящего и того нет.
Побежала матушка к хозяину, на которого работала.
– Заплати, господин, за труды мои. Дети с учёбы в дом воротились.
Хозяин и говорит:
– Ты у меня семь лет работала. Сговорились мы с тобой: плачу я тебе денежку в день. Денежка малость. Да ведь каждый день по денежке – сколько дней-то в году! А сколько денежек в семи годах? Считать мне не сосчитать. А как сосчитаю, да три раза пересчитаю, тогда и приходи – за расчётом.
– Господин, коли считать долго, дай мне мучицы, того, сего – обедом сыновей надобно накормить.
– Я тебе мучицы дам да того, да сего. А потом всё это вычесть придётся из твоего заработка. Сколько счетов-то! Нет, милая, пошла-ка ты прочь! Мне голова дороже. От таких расчётов одуреть не долго.
Заплакала женщина, а что поделаешь? Главное – детям слёз не показывать.
А ребята – вот они, у хозяйского крыльца матушку поджидают. Слёзы увидали, расспросили, что да как. Ваня и говорит:
– Ну вот и сгодился мой баран.
Свистнул – бежит круторогий. Вроде и баран, а с быка. Треснул лбом в ворота – ворота вдребезги. Треснул левым рогом по клетям – маковки с терема посыпались. Треснул правым по красному крыльцу – с терема крыша съехала.
Выглянул хозяин в оконце.
– Вот он, расчёт! Вот он.
А Ваня говорит:
– Мой баран лучше тебя считает. По его бараньему разумению, платить ты должен в день не по денежке, а по алтыну. Да сто рублёв с тебя за грубость.
Хозяин не перечит, баран в его сторону башкой уставился.
– Хорошо, знать, тебя учили, сынок! – сказала матушка. И порадовалась за Ваню и за себя.
Про барана, научившего считать степенного хозяина, слух обошёл город Сударушкин в тот же день. Поспешили к вдове сапожника знакомые и незнакомые. На её сыновей поглядеть, на свистульку Ванину.
Все знали про бедность вдовы, принесли вина, закусок. Выпили здравницы, поплясать бы. А тут дождь – да такой, будто небо прохудилось. Какое плясать, до дома не дойти. В избе теснота.
А Петя рожок костяной с пояса снял и погудел облакам.
Что за диво! Облака, будто им приказали, построились рядком и пошли прочь за горизонт.
– И тебя хорошо учили, Петя! – сказала матушка. – Учили и выучили.
А люди на Аристарха глядят:
– Сыграй! Плясать хочется. Добрых людей в нашем Сударушкине прибыло.
Аристарх по струнам балалаечки трень-брень. Солнце уж на закат, а тут его словно бы обратно на небеса позвали. Встало над тучкой, лучи в пучки вяжет. Пучки – в сноп. И весь этот сноп осыпал бесприданницу – Стёршиеся Каблучки. Весёлая была девушка. Каблучков нет, но такую дробь рассыпала – всякому сердцу радость. Подол – колоколом, косы по ветру золотым обручем.
Глядит город Сударушкин на юную дивчину – первая красавица. Где ж на каблуки смотреть, если голова – золото, а сама как солнце.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
