– Просто устала, отдохну – и все пройдет, – сказала я.

Мама понимающе улыбнулась и кивнула:

– Да, конечно.

Интересно, она тоже притворяется, что все хорошо, или действительно в это верит? Сложно сказать.

Покончив с ужином, я поднялась в свою комнату и с десятой попытки состряпала прочувствованное, но не слишком жалостное письмо Джейсону. Я ответила на все вопросы по работе и приложила по его просьбе экземпляр хваленой программы по переработке мусора, которую он хотел показать кому-то в лагере. И только после этого позволила себе перейти к личному. «Знаю, что все эти трагедии за информационной стойкой кажутся тебе глупыми, но я правда очень скучаю по тебе, мне одиноко и тяжело находиться там, где меня терпеть не могут. Буду безмерно счастлива, когда ты вернешься», – написала я.

Иногда бывает нужно каким-то образом облечь чувства в слова. Если я не могу дотронуться до его плеча или прижаться коленом, нужно возместить это словами. Я была так в этом уверена, что решилась зайти еще дальше, сделав приписку: «Люблю. Мейси», – и быстро нажала «Отправить», чтобы не передумать.

Закончив с письмом, я подошла к окну, открыла его и выбралась наружу. До этого прошел короткий летний дождь с грозой, крыша была мокрая и холодная. Я села на подоконник и поставила босые ноги на черепицу. Из окна моей комнаты открывался восхитительный вид на весь Уайлдфлауэр-Ридж, а вдалеке сияли огни торгового центра и возвышалась колокольня университета.

В нашем старом доме моя комната тоже была особенной, но совсем не из-за шикарного вида. Возле единственного окна, выходящего на дорогу, рос огромный дуб с раскидистыми ветвями, по которому можно было забраться в дом или покинуть его, минуя дверь и не привлекая внимания родителей. Этим часто пользовалась Кэролайн.

В подростковом возрасте моя старшая сестра будто с цепи сорвалась. Начиная с седьмого класса, когда она, по маминым словам, помешалась на мальчиках, родителям стало очень трудно держать ее в узде. Они перепробовали все: наказания, домашние аресты, запрет на пользование телефоном, лишение карманных денег, замки на шкафчике с баром, обнюхивание у дверей на предмет употребления алкоголя. После каждой выходки сестры за завтраком или во время ужина разражалась очередная драма с криками на весь дом, топаньем ногами и хлопаньем дверью.

Все это касалось лишь тех случаев, о которых становилось известно родителям. Но были и такие проступки, о которых знала только я. Посреди ночи дверь в мою комнату открывалась, и в нее тихонько проскальзывала Кэролайн. В полусне я слышала шлепанье босых ног по полу. Сестра тихонько ставила на ковер туфли, которые несла в руках. Потом вставала на кровать и шептала: «Тихо, Мейси, никому ни слова», – через мою голову забиралась на подоконник и открывала окно.

– Они узнают, – сонно бормотала я.

Кэролайн садилась на подоконник, высунув ноги наружу, и просила:

– Подай мне туфли.

Я выползала из-под одеяла и протягивала ей туфли, которые она бросала вниз. Они падали с глухим стуком.

– Кэролайн…

Она поворачивалась ко мне:

– Прикрой окно, только не запирай, я вернусь через час. Сладких снов!

Я слышала, как сестра спускается по дереву, шурша листвой. Когда я вставала, чтобы закрыть окно, она уже бежала по газону с туфлями под мышкой, оставляя темные следы на росистой траве. В квартале от нашего дома, возле знака «Стоп», ее ждала машина.

Сестра возвращалась через два, а то и через три часа. Я слышала, как она толкает створки окна и топчется по кровати. Ужасно деловая перед уходом, возвращалась она сонная и расслабленная, от нее пахло пивом и сладким дымом. Порой она просто засыпала на ходу и даже не могла дойти до своей комнаты: прямо в туфлях заваливалась в мою постель и пачкала наволочки своей косметикой. Иногда она плакала, но ничего не рассказывала, просто засыпала рядом со мной. Я тоже пыталась уснуть, а с первыми лучами солнца подскакивала и выталкивала Кэролайн в ее комнату, чтобы родители не застукали. Потом заползала в кровать, пахнувшую сестрой, и клялась себе, что в следующий раз непременно запру окно, но никогда этого не делала.

Когда мы переехали в новый дом, Кэролайн уже училась в колледже. Она все так же ходила на вечеринки, но родители смирились и не пытались ее остановить. Она поступила в местный университет, жила дома и подрабатывала официанткой в клубе. Мама с папой только требовали, чтобы средний балл не опускался ниже четверки и чтобы она не шумела, когда уходит или возвращается. Кэролайн больше не лазила через окно, и меня это радовало, потому что дерева здесь не было, и она бы точно свернула себе шею.

После смерти папы сестра совсем отбилась от рук – иной раз даже ночевать не приходила. Я рисовала себе ужасные картины – аварию со смертельным исходом или бог знает что еще, но правда всегда оказывалась не такой кровавой. К тому времени она уже по уши влюбилась в Уолли – состоятельного разведенного адвоката на десять лет старше, с которым познакомилась, работая в клубе. Кэролайн держала роман с ним в секрете от родителей, как и многие другие аспекты своей личной жизни, но после похорон все стало серьезно, и вскоре Уолли сделал ей предложение.

Все это тянулось значительно дольше, чем я описываю, хотя в то время казалось, что события развиваются чрезвычайно быстро. Еще вчера Кэролайн прыгала в мое окно, и вот мы уже стоим перед церковью, и дядя Майк торжественно подводит ее к жениху. Люди, конечно, судачили, что Кэролайн слишком молода для замужества и ей просто не хватает отца. Однако моя сестра обожала своего Уолли, это было видно невооруженным глазом.

К тому же скоропалительная подготовка к свадьбе отвлекла нас от печального события. У мамы с Кэролайн наконец появилась общая цель – устроить Лучшую Свадьбу Всех Времен, и они стали настоящими подружками. Наверное, маму успокоило, что бунтарка Кэролайн нашла мужа, не успев закончить колледж. Теперь она превратилась в добропорядочную миссис Уолли Тербер и жила в Атланте, в большом доме с новейшей системой кондиционирования воздуха, где вообще не надо было открывать окна.

В отличие от сестры мне не приходилось тайком ускользать из дома. Во-первых, я бегала по утрам. А во-вторых, мы с Джейсоном были другими. Сложно даже представить выражение лица Джейсона, если я вдруг договорюсь с ним о встрече в квартале от моего дома в полночь. Он скажет: «Зачем? Все закрыто, и мне рано вставать на йогу». И будет прав. Сбегать из дома по ночам, гулять на вечеринках и заниматься там бог знает чем – это для таких, как Кэролайн, она уехала, и все стало тихо и спокойно.

– Мейси, – удивлялась сестра, если звонила в пятницу вечером и заставала меня дома, – чем ты занята? Почему сидишь в четырех стенах?

Когда я отвечала, что готовлюсь к экзаменам или делаю еще что-нибудь для школы, она вздыхала так громко, что я невольно отодвигала трубку от уха.

– Ты молода! Иди гулять, развлекайся, наслаждайся жизнью! Живи, ради бога! У тебя впереди еще куча времени! – восклицала она.

В отличие от большинства своих новых друзей по Клубу садоводов и Лиге молодежи моя сестра не скрывала свое бурное подростковое прошлое, а утверждала, что оно стало важным этапом развития ее личности. По ее мнению, я очень сильно отстала в этом развитии. Я же уверяла ее, что у меня все хорошо.

– Это меня и пугает, – отвечала она. – Ты же подросток, Мейси!

Как будто я этого не знала.

– У тебя должны быть гормональные всплески, ты должна сходить с ума, совершать глупости. Это самое замечательное время в твоей жизни, ты должна им насладиться.

И я обещала, что завтра вечером непременно пойду гулять, а она отвечала, что любит меня. Затем я вешала трубку и возвращалась к тестам, глажке или сочинению, которое сдавать через две недели. Изредка я забиралась на крышу, вспоминала все безумства, которые вытворяла Кэролайн, и думала: может, я и вправду что-то теряю? Наверное, нет.

Но сидеть на крыше было приятно, и я проводила там целые вечера. Меня вполне устраивало, что все мои приключения начинаются и заканчиваются здесь.