– Так, войска, – бодро начал он на том же языке, на котором столь мастерски изъяснялся ефрейтор. – Блянах, ну и уроды! Слушай сюда. Если какая-то лядь зарыгает мне палубу, заставлю пропидорасить весь ангар. Всем ясно? Я спрашиваю – всем? У кого бухло есть? Не слышу ответа!
Ефрейтор Гребе хранил молчание торжественное и настолько красноречивое, что становилось абсолютно ясно – претенденту следовало выделить запас алкоголя в количестве не менее двух бутылок водки.
В общем-то, спиртное у призывников, конечно же, было. И было его столько, что эти две несчастные бутылки просто терялись на фоне суммарного количества. Поэтому ли, или по какой другой причине, но наглый пришелец требуемую мзду получил и, изрыгнув очередную дозу проклятий – уже более добродушных – исчез за таинственной перегородкой.
Тут народ опомнился.
Почему это, если другим можно, нам нельзя?! Тоже можно.
Конспиративно звякнули доставаемые стаканчики. Зашуршала магазинная, а у кого и домашняя обёртка, являя на свет джентльменские наборы различной комплектации. Сперва скрываясь, а потом и не очень, забулькали всевозможные спиртосодержащие жидкости. Неподкупный ефрейтор Гребе, яростно шевеля ноздрями, мгновенно согласился на кощунственно недопустимое предложение и пил так, что зелёные новички только изумлялись. Выпитое никак на нём не отражалось, только всё больше выцветали неистовые белые глаза. Даже лейтенант Ахтыблин втихую опрокидывал рюмку за рюмкой, стараясь держаться при этом в пределах офицерской чести, ибо употреблял исключительно коньяк.
Спонтанно возникли островки бесед. Самые любопытные пытались прояснить перспективы и разузнать свою дальнейшую судьбу.
Оказалось, что БОН означает «батальон особого назначения», а СУАР – это «секретное управление армии России». Что никак не определяло туманного будущего, а наоборот, ставило новые вопросы. Что за особое назначение? Да ещё и секретное управление какое-то? Куда их везут? Что за войска, в конце концов, имеют такую невиданную эмблему? При чём тут кирка с лопатой?
Тут же пошла гулять ниоткуда взявшаяся легенда, что везут их охранять заключённых, осуждённых к высшей мере и навечно сосланных в урановые рудники. Ефрейтор Гребе, уйдя в себя и зажмурившись, только тихонько ржал в ответ на все вопросы, а старший лейтенант Ахтыблин сосредоточенно отдыхал на полу и время от времени уверенно подавал признаки жизни.
Трудно было назвать начавшееся время утром. Когда Артур открыл глаза, над ним нависала всё та же, становившаяся уже привычной, обшивка кабины. Корпус всё так же содрогался. Горели синие дежурные лампочки, в свете которых лежавшие вповалку люди были похожи на кладбище вампиров. Несмотря на монотонное шипение вентиляции, воняло – причём гадко и узнаваемо. Тот, в белых кроссовках, был прав в своих опасениях: кто-то не рассчитал своих сил и не сдержал внутреннюю гнусную сущность. И, судя по интенсивности запаха, этот подлец был не одинок в своих начинаниях.
Несколько дальнейших часов Артур старался никогда не вспоминать. Ни поведения очнувшегося и жизнерадостного Гребе, ни реакции невменяемого Ахтыблина, ни появления белокроссовочного наглеца (позже Артур узнал, что был это пилот Лукинский, и даже подружился с ним).
Артур был уверен, что таинственный аппарат доставит их на тщательно охраняемую, укрытую от посторонних глаз территорию. Он рассчитывал, что местонахождение его будущей войсковой части будет не слишком далеко от какого-нибудь населённого пункта. В уме ему представлялось, как он, в новенькой, ловко сидящей форме и тщательно начищенных сапогах, проводит увольнение в каком-нибудь местном ДК, провожаемый восхищёнными взглядами тамошних девиц. Ну, в крайнем случае, судьба забросит его в тайгу – но опять-таки, неподалёку от центра цивилизации – и посещать этот центр он будет в компании таких же суровых и немногословных воинов. Тайга представлялась ему пронизанной солнечными лучами, напоенной запахами молодой хвои и багульника, с далёкими вершинами гор, тающими в голубой воздушной дымке. В ней должны были водиться непуганые звери с блестящими глазами и чудные птицы, цвести редкостные в своей неброской красоте цветы. Ручьи и реки с кристальной водой, туманы, которыми он будет любоваться, бдительно охраняя ответственный пост…
Действительность превзошла все ожидания. Территория части действительно была укрыта от посторонних глаз, но на этом всё сходство с мечтами и представлениями заканчивалось.
Таинственный аппарат доставил их в огромную пещеру, своды которой терялись во мгле, а дальние стены были испещрены чёрными отверстиями туннелей. С вышек били лучи прожекторов, повсюду змеились чёрные тела кабелей и крашенные жёлтым трубы. Чем-то пахло – не то чтобы неприятно, но настолько странно и непривычно, что память отказывалась искать аналогии в предыдущем жизненном опыте.
Артуру повезло – он успел выскочить наружу за секунду до того, как Лукинский принялся набирать команду для санитарной обработки палубы. Глядя на безапелляционное лицо пилота, нельзя было усомниться, что не более как через пятнадцать минут полы (или, как здесь называли, полá) будут блестеть, «как у кота яйцы» – опять-таки, местное выражение.
Снаружи их ожидала небольшая делегация. Точнее – ожидала не их, а транспортное средство.
Дембеля готовились к отбытию.
Среди всех выделялся могучим телосложением старшина – большая продольная полоса по погону, это Артур уже знал. Был он не в обычной форме, как, например, Гребе, а в гимнастёрке старого покроя, надевавшейся ещё через голову. Полушерстяные офицерские галифе середины прошлого века (опять-таки невиданный случай), сбитые в гармошку сапоги, немыслимо сверкающие. Криминально бархатные погоны, отороченные красным кантом. Аксельбант. Всё не по уставу.
Произошедшую из-за необходимости уборки паузу старшина использовал своеобразно:
– Смирно! – рявкнул он. Отряд убывающих (все вычищенные, лощёные, смотреть приятно) каменно застыл.
Печатая шаг, старшина подошёл к табурету, на котором стоял баян – и откуда он здесь взялся, подумал Артур. Ловко забросив на плечи ремни, он рванул меха. Грянула мелодия дембельского марша – «Прощание славянки».
Играл старшина виртуозно. Уволенные в запас торжественно и сосредоточенно вскинули руки к виску в воинском салюте. То же сделал и ефрейтор Гребе. Призывники затихли и глядели во все глаза, пока марш не кончился и старшина не отдал команду «вольно».
– Так, духи, строиться! – тут же взревел Гребе. – Быстронах!
Артур уже освоил несколько армейских выражений. Уродыбля, быстронах, ёмть – оказалось, эти краткие и чёткие лингвистические конструкции несут громадную смысловую нагрузку, совершенно различную при разных обстоятельствах, но интуитивно понимаемую в нужной направленности на чисто подсознательном уровне. Поэтому, наверное, они смогли так прочно закрепиться в специфическом военном языке. В самом деле, нельзя не согласиться, что «быстронах!» гораздо более эффективно и действенно, чем, например, «товарищи бойцы, поторопитесь, пожалуйста!». А в реальных боевых условиях, когда дорога каждая секунда, это сэкономленное мгновение может запросто решить исход боя.
От теоретических изысканий Артура отвлекла новая поступившая команда. Классический сценарий развития событий требовал, чтобы первым делом призывники попадали в баню.
Первым делом в предбаннике была проведена санобработка. Те, кто на гражданке не озаботился удалением излишнего волосяного покрова, подвергались стрижке. Здоровенный сержант, чем-то похожий на чемпиона по стрижке овец, ручной машинкой приводил в соответствие с армейскими требованиями причёски клиентов. В качестве основного течения местной модельной моды царил аскетичный минимализм. Затем полностью освобождённое от штатских одежд тело получало маленький кусочек хозяйственного мыла и попадало непосредственно в помывочную зону.
Все душевые воронки были подсоединены к одной и той же трубе холодной воды. Второй кран был подключён к трубе перегретого пара – опять-таки к одной на всех. В результате при тотальном беспорядочном верчении вентилей установить приемлемую температуру на мало-мальский промежуток времени не представлялось возможным: голову то обдавало крутым кипятком, то заливало ледяной капелью. Вездесущий ефрейтор Гребе то и дело поторапливал личный состав на универсальном языке всеармейского общения, сопровождая каждую команду громким подтверждающим ударом кулака, используя новенькую жестяную шайку как барабан.
