― Не держи меня за дурака, ― посоветовал Казуя, подался вперёд и опёрся локтями о спинку дивана справа от головы рыжего. ― Думаешь, я не замечаю, как ты подчиняешь себе других заключённых? Они уже без твоего разрешения даже в сортир ходить боятся.

― За дурака я тебя не держу, ибо ты и есть дурак. Я никому ничего не навязывал. Хотят слушать меня ― пускай слушают. Не могу же я им это запретить. Но мне нет до них дела. Делают то, что сами хотят. Отвали ― читать мешаешь.

― У тебя раньше книг не было? Не начитался?

― Не было. То есть, были, конечно, но немного. И было мало времени на чтение. Сейчас времени у меня навалом, и книг много. Что тебя не устраивает? Разве эта библиотека предназначена исключительно для персонала?

― Нет, не исключительно. Но ты тут один такой, кто в библиотеке торчит.

― И тебя это смущает? ― Восемьдесят первый закрыл книгу, положил рядом с собой и устремил взгляд на звёзды во тьме за прозрачной поверхностью иллюминатора.

― Есть немного. На книгочея ты не похож вообще никак. У меня есть сын, твой ровесник, он куда спокойнее тебя, но даже его трудно загнать в библиотеку надолго.

Рыжий вздохнул, повернул голову и с любопытством покосился на Казую. Осмотрел внимательно и вновь вздохнул.

― Ты заимел себе сына в десять лет?

― Почему в десять? ― опешил Казуя.

― Потому что математика, ― туманно пояснил рыжий, а через минуту расщедрился на более подробное разъяснение: ― Мне вроде как двадцать три, знаешь же, ты наверняка сунул нос в досье. Пускай тебе было столько же, когда ты сыном обзавёлся. В сумме ― сорок шесть. Ну?

― И что? ― не понял Казуя.

― А то, что на сорок шесть не тянешь.

Казуя весело фыркнул.

― Забудь свою математику, рыжик. Польщён, что выгляжу моложе, но я сказал правду. Моему сыну столько же, сколько тебе.

― Тогда странно, что ты выбрал себе подобную работу. Вряд ли тебе дают возможность часто видеть семью.

― Семьи у меня нет, не переживай. Случайная связь, случайная женщина, случайный ребёнок, который, к тому же, меня ненавидит.

В золотистых глазах застыла на минуту лёгкая задумчивость, но она быстро сменилась иронией.

― Сейчас зарыдаю от жалости.

― А ты умеешь? ― восхитился Казуя, откровенно любуясь лицом рыжего и разметавшимися по диванной спинке длинноватыми прядями.

― У меня целых двенадцать лет для тренировок есть. Ну а вдруг получится?

― Почему тебе дали такой срок, кстати? Ты же признал вину, а это смягчающее обстоятельство. И ты впервые совершил преступление, что тоже учитывают.

― Так это и учли. Без этих деталей мне бы все двадцать лет впаяли.

― За что?

― Просто так. Меня не особо в армии любили.

― Как мило. Судя по твоему сроку, тебя в армии люто ненавидели. ― Казуя бесцеремонно протянул руку и прикоснулся к рыжей пряди, пропустил меж пальцами гладкий солнечный шёлк… Приятно. И волосы эти показались ему тёплыми.

― Я привык, ― пожал плечами восемьдесят первый, опять скосил глаза на полковника, но на собственную прядь в смуглых пальцах никак не отреагировал.

― Мне почему-то кажется, что тюрьма ― это не то место, куда ты хотел бы попасть.

― Мало кто жаждет оказаться в тюрьме. Но я получил по заслугам и понимаю это.

― По заслугам? Я бы так не сказал. В твоём случае обычно награждают сроком от четырёх до шести лет, но точно не двенадцатью годами в этой тюрьме.

Рыжий всё-таки мотнул головой и высвободил из пальцев Казуи свои волосы.

― По заслугам. Сам подставился ― плохо думал. Достаточно было просто вырубить на время старшего офицера и сделать всё так, как надо. Убийство было лишним.

― Правда? ― вкрадчиво уточнил Казуя. Восемьдесят первый слабо походил на человека, склонного делать ошибки. Тем более, такие ошибки. Он явно человек действия, но далеко не дурак. Плохо верилось, что он мог убить кого-то сгоряча. Учитывая его прошлое ― так и вовсе.

― Искушение победило, ― доверительно признался рыжий с быстрой, почти неуловимой улыбкой. ― Допустим, я сделал бы это всё равно. Но можно было дождаться более удобного случая. С другой стороны…

― И что же с другой стороны?

― Он не стоил тщательно проработанного плана. Тем не менее, жизнь ему дал не я, но отобрал именно я. Всё правильно. И лучше закрыть эту тему прямо сейчас. Забавно, что люди придумали сотни определений для слова “жизнь”, а вот слова “смерть” и “убийство” таким разнообразием и вниманием похвастать не могут. Почему-то. Может быть, потому, что жизнь ― это условно хорошо, а смерть и убийство ― плохо?

― По-моему, ты слишком строг к себе.

Восемьдесят первый чуть запрокинул голову и прикрыл глаза, потянулся и тихо вздохнул, затем бросил короткий взгляд из-под ресниц на Казую.

― Поскольку в моём распоряжении всегда есть лишь я сам, то спрашивать я могу тоже только с себя самого. В оставлении мёртвым или живым всегда есть выбор, а оружие и сила нужны воину для того, чтобы защищать то, что дорого, а не для уничтожения всего на своём пути. Я пошёл против того, во что верю, поэтому двенадцать лет в тюрьме далеко не самое суровое наказание. Тебе и впрямь так нравится копаться у меня в голове?

Дерзость и ирония восемьдесят первого… или как там его? Казуя порылся в памяти, вспоминая данные из досье. Дерзость и ирония Хоарана выбивали Казую из колеи, а склонность тут же задавать прямые и одновременно коварные вопросы… Страшное сочетание, если уж говорить начистоту. Рыжий в сравнении с Казуей просто зелёный юнец, но при беседе с ним возрастная граница чудесным образом испарялась.

― Нравится, ― подтвердил Казуя. ― Ты сам в своём роде феномен, и мне интересно тебя разгадывать. И да, у меня виды на тебя. И ты ― в курсе, я ведь сразу тебе об этом сказал.

― Я тоже сразу тебе сказал, что немного кислоты мне в лицо ― и видов у тебя больше не будет.

― Тогда скажу иначе… ― Казуя с довольной улыбкой полюбовался на Хоарана. ― Не думаю, что даже кислота в лицо что-то исправит.

― Можно вернуться к варианту с отрезанием ноги. И не только ноги.

― Это не тот способ, которым я смогу тебя заполучить, ― подытожил Казуя.

Хоаран в очередной раз вздохнул и потянулся, потом убрал ноги со стола и поднялся. Сунув руки в карманы брюк, медленно повернулся и смерил полковника долгим взглядом. В томительной тишине тянулись секунды и минуты, а они молча смотрели друг на друга. Наконец Хоаран лениво проговорил:

― Способа меня «заполучить» не существует. Советую запомнить это и принять как данность. Если очень хочется, могу тебя трахнуть ― опыт у меня есть. ― Быстрая ядовитая улыбка скользнула по губам. ― Или ты можешь попытаться трахнуть меня. Но это всё, что ты можешь, поэтому выкинь из головы и забудь.

― Хочешь указывать мне, что и как делать?

― Почему хочу? Я указываю. В том, что касается меня. Ты хочешь больше того, что я могу предложить. И я в этом не силён. Поэтому твоё «заполучить» нереально и невыполнимо. Просто потому, что нечего «заполучать». Я не ищу удовольствий, никогда не искал и вряд ли буду искать хоть когда-нибудь. Не моё, уж прости.

― И что же ты тогда ищешь?

― В идеале?

― Допустим.

― Корабль с вечным двигателем и дорогу в никуда. Лишь бы эта дорога никогда не заканчивалась. И я не ищу попутчиков. ― Склонив голову к правому плечу, Хоаран впервые улыбнулся без иронии и насмешки. Улыбнулся мечтательно и немного грустно. И эта улыбка задержалась на его губах, заставив Казую позабыть о том, что людям необходимо дышать.

― Кости размять хочешь?

― Что?

― Оглох? Спортзал рядом. Кости размять хочешь?

― Собираешься навешать мне? ― приятно удивился Казуя.

― Почему бы и нет? Делать всё равно нечего, а ты так настойчиво ищешь моего общества, что просто грех не воспользоваться случаем, ― бросил на ходу рыжий, обошёл Казую по дуге и направился к двери с железной уверенностью в том, что Казуя последует за ним. Наглец. И пройдоха. И ведь он прав ― Казуя последовал за ним.