Вскинув бровь в недоумении, Казуя проводил его ошарашенным взглядом. И как это понимать прикажете? Точно так же, как недавнее «Я приду ночевать»?
Он упал в кресло и запрокинул голову, уставился в потолок и моргнул. Если раньше время работало на него, то теперь из-за решения министерства…
Кстати!
Казуя перевёл взгляд на монитор и полюбовался на заставку. Давно ли тут эта заставка? И давно ли тут Хоаран? Он торопливо убрал заставку и ожидаемо увидел план проверки. Но видел ли этот план Хоаран? Если видел, понял ли, что это такое?
Казуя лихорадочно проверил почту и всё прочее, что лежало на виду. Кажется, порядок… И всё же чёрт его знает, что успел увидеть и понять Хоаран.
И сейчас Казуе больше хотелось думать не о министерстве и проверке, а о грядущих планах на ночь.
Как расценивать визит Хоарана? Как согласие? И согласие на что? Чёртов упрямый мальчишка! Пока разберёшься, что тут к чему…
Казуя побродил по кабинету, потом зашёл в помещение с мониторами и понаблюдал за заключёнными. Ничего интересного: все по камерам, многие уже уснули, некоторые курили и тихо переговаривались через решётки. Он поколебался немного, но всё же переключился на маркер Хоарана. Тот мог сколько угодно возражать против компании, но запретить подглядывать ― не мог.
Хоаран стоял под струями тёплой воды и проводил пальцами по потемневшим прядям, вымывая из них белую пену. На запястьях виднелись следы от наручников, а влажная кожа как будто мягко светилась изнутри.
Казуя провёл языком по губам и отключил маркер, затем откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Странная жадность, не менее странное непреходящее желание, когда всё время мало… И необъяснимая потребность постоянно видеть Хоарана или хотя бы ощущать его рядом с собой.
Непривычно. Казуя никогда не привязывался к людям. Для него все вокруг были просто инструментами ― удобными или не очень. Инструментам полагалось удовлетворять его желания и служить ему на благо. Если инструмент ломался или же переставал функционировать должным образом, такой инструмент Казуя выбрасывал. И никогда ему не приходило в голову одаривать инструмент лаской и заботой, пытаться понять. Никогда прежде. Это же всё равно, как целовать гаечный ключ. Ну кто в здравом уме станет такое делать?
Сам Казуя почему-то именно это и проворачивал. Сейчас. Либо спятил, либо Хоаран был для него чем-то… кем-то иным.
Он вернулся в кабинет, тщательно заперев дверь в помещение с мониторами. Не хватало еще, чтобы Хоаран обнаружил этот уголок и что-то там себе подумал про извращённые склонности начальника тюрьмы. Кстати, вот и ещё одна странность: Казуе хотелось, чтобы Хоаран думал о нём хорошо. Честно говоря, хотелось вообще изложить ему отчищенную и отбеленную биографию, аккуратно удалив и вырезав из неё всё, что могло бы бросить тень на Казую.
Это уже по-детски, конечно. Казуя не стеснялся своих поступков и ошибок, но видеть в глазах Хоарана одобрение и уважение хотелось нестерпимо. Это точно лучше насмешек и издёвки. Впрочем, в исполнении Хоарана даже насмешки и издёвка становились приятными. По-настоящему пугало равнодушие, но в этом он ни за что не признался бы и себе самому, потому что в этом равнодушии он жил, цеплялся за него с той самой минуты, когда отец попытался убить его. Отказаться от равнодушия он мог бы лишь в том случае, если у него была бы уверенность…
Как раз уверенности у него и не было. Какая ирония.
Помаявшись от невесёлых дум, Казуя заглянул в спальню и обнаружил Хоарана уже в кровати. Тот спокойно спал себе, завернувшись в тонкое бежевое одеяло и спихнув на пол подушки. Голову уронил на скрещенные руки, потемневшие от влаги длинноватые волосы рассыпал по шёлку простыни ― и уснул.
Казуя озадаченно прикусил губу и нахмурился. Вообще-то он рассчитывал на нечто иное, но, похоже, Хоаран и впрямь под «ночевать» подразумевал сон, а не активные действия, ведущие к удовольствию. Засранец.
Казуя подошёл ближе, потянулся к плечу Хоарана, вознамерившись разбудить его, но передумал. Опустился на ковёр и принялся разглядывать обращённое к нему лицо, невольно считая едва заметные шрамики и размышляя почему-то не о сексе, а о совершенно посторонних вещах. Нет, желание точно никуда не пропало ― даже тело ныло по-особенному, когда он видел Хоарана перед собой, ощущал его близость, улавливал запах, слышал тихое и размеренное дыхание. Просто это желание перестало быть определяющим. Появилось нечто новое, нечто столь же значимое, а, может, и более весомое. Еще бы понять, что именно, только Казуя не хотел разбираться в этом. Ему было хорошо прямо так ― здесь и сейчас, как есть, а подумать и разобраться можно потом как-нибудь.
С трудом оторвавшись от понравившегося занятия, он заперся в ванной. Немного снял напряжение под душем, а после провёл ладонью по запотевшему стеклу, чтобы увидеть в зеркале отражение собственного лица. Тронул пальцами шрам на правой щеке, повторил изгиб шрама на левой. Два рубца чуть стягивали кожу, привычное уже ощущение. Черты лица не менее резкие, чем у Хоарана, но более мрачные. Словно падший ангел, жаждущий спасения…
Казуя невольно усмехнулся. Глупость какая. И придёт же такое в голову… Но ведь это приятно, приятно чувствовать чужую тёплую заботу. Тогда границы одиночества истончаются и становятся невидимыми, будто совсем уже не существуют. И если человек мёртв внутри, давно мёртв, то ощущение чужой жизни в его мёртвом теле неописуемо. Это почти как воскрешение, наверное.
Вот и подумал о том, о чём думать не хотел. О том, как изменилось восприятие. Чтобы стать живым, Казуе довольно уже посмотреть на Хоарана, даже спящего. Достаточно просто видеть Хоарана подле себя, чтобы быть живым, а не мёртвым.
Он вернулся в комнату, осторожно забрался на кровать, прихватив подушку, и улёгся. Какое-то время он слушал тихое дыхание, потом мягко привлёк Хоарана к себе и уткнулся носом в спутанные рыжие пряди. Тело обожгло горячим, охватило возбуждением ― неукротимым и неудержимым. Машинально он прижал Хоарана к себе сильнее и провёл губами по тёмной брови. Тот сонно повертелся, высвободившись из объятий, уронил голову на грудь Казуи, по-собственнически обхватил руками и затих. Выдержав паузу, Казуя погладил его по голове, потом запустил в волосы пальцы. Лежал и перебирал пряди, ворошил, вновь гладил до тех пор, пока веки сами собой не сомкнулись.
Проснулся Казуя от странного ощущения ― никогда раньше такого не испытывал. Напоминало уколы швейными иглами, только иглы эти были не острыми, а словно сточенными или тупыми. Эти иглы как будто пытались проколоть кожу, но у них не получалось. Вместо боли от уколов они дарили горько-сладкое ощущение, напоминавшее вкус паприки. Вроде как не всё в порядке, но чертовски здорово, так здорово, что ещё немного ― и можно воспарить.
Казуя распахнул глаза, непонимающе потаращился на потолок и посмотрел на Хоарана. Его голова покоилась чуть ниже груди Казуи, сам он лежал на правом боку, смяв пальцами шёлк простыни и вытянув длинные ноги к краю кровати так, что босые ступни висели в воздухе. Быть может, его губы и не касались кожи Казуи, зато дыхание вполне себе обжигало жаром ― медленно, размеренно, порождая в итоге то самое странное чувство, что разбудило Казую.
Хоаран вдруг повернулся на спину, сонно потянулся, закинув руки за голову. Правую ногу он слегка согнул в колене, из-за чего одеяло сползло к бедру. Рыжие пряди нахально защекотали живот Казуи ― пришлось зажмуриться, чтобы взять себя в руки.
Казуя немного приподнялся на локтях, разглядывая напарника, умудрившегося вытянуться поперёк кровати и заполучить одеяло в частную собственность. Неохотно покосился на часы. Чёрт возьми, кажется, рядом с Хоараном выспаться ему не судьба. Он аккуратно сдвинулся влево немного, ещё чуть-чуть. Плечи и голова Хоарана оказались на простынях, а Казуя, наконец, смог подняться и бесшумно убраться в ванную.
Поплескав в лицо холодной водой, оценил картину в зеркале и вздохнул. Да уж… Быть может, идея возвращать Хоарана в камеру не так уж и плоха? Или приковать его цепями вновь, напичкать возбуждающими, использовать по максимуму, а потом забыть?
