Сначала в чан Кёнсу загнал Фаня, отмыл как следует, с блаженством погружая руки в миску с жидким мылом, которое пахло хвоей. Фань сердито фырчал и вертелся, пока Кёнсу взбивал ему пену на голове и промывал волосы. Потом Кёнсу снова наполнил чан и сам помылся.

Фань деловито притащил полведра воды и вывернул Кёнсу на голову с уморительно серьезным видом. Отомстил, паршивец.

Кёнсу выбрал из мешка более или менее чистую одежду, а снятую перед мытьем прополоскал в чане в мыльной воде сначала, потом — в чистой, отжал и повесил сушиться на перекладинах у входа, где ощущался свежий ветерок.

Когда они с Фанем вернулись в просторную комнату, Кай уже спал у стены, развернувшись лицом к входной двери. Под его правой ладонью хищно поблескивал нож.

●●●

Спросонья Кёнсу вяло жевал сушеное мясо и оторопело пялился на совершенно неуместную среди холмов и равнин лодку. Фань топтался рядом и с живым любопытством наблюдал за Каем — тот обходил лодку, придирчиво осматривал днище и зачем-то тянул за складки как будто брезентовой ткани, что накрывала лодку сверху.

Задавать вопросы Кёнсу опасался, хотя бы до той поры, пока селение не скроется за горизонтом, а то с Кая сталось бы развернуть Кёнсу вместе с Фанем обратно в селение.

— Запоминай, — остановившись рядом с Кёнсу, отрывисто велел Кай и указал на корму лодки. — Там рулило, по центру ветрило, а вон то сбоку — ускоряло.

— Что? — Кёнсу казалось, что Кай над ним издевается.

— Черт… Ладно, смотри и запоминай. Пока я сам, но потом в пути помогать будешь.

Кай ловко забрался вверх по высокому борту лодки, цепляясь за металлические перекладины. С палубы он подхватил длинный шест, поддел плотный материал и приподнял. Скрипнула железная дверца, а через миг внутри печурки заплясал огонь. Дверцу Кай закрыл и снова принялся поддевать шестом плотный материал. Старался поднять повыше, пока в центре материал не взбугрился будто бы сам по себе. Медленно и неохотно над лодкой росла “шапка”. Когда же Кай коленом переставил рычаг у печки, пламя вспыхнуло ярче, а свод из плотного материала едва слышно заскрипел, надуваясь и расправляясь. Теперь это напоминало округлое вытянутое облако над лодкой, увитое канатами. По центру с двух сторон безжизненно обвисли два полотнища.

Кай отложил шест, убавил пламя в печурке и перегнулся через борт, вытянув руку.

— Ну? Или на Юг уже передумал? Мешки давай сюда… Мальчишку теперь… Так, держи!..

Кёнсу с внутренним трепетом ухватился за широкую жесткую ладонь и позволил затащить себя на палубу. У него в голове не укладывалось, как лодка могла передвигаться по холмам, да и зачем ей облако вместо паруса?

— Еще раз. Это — рулило. — Кёнсу затравленно посмотрел на корму и закрепленную там лопасть, отдаленно напоминавшую весло. — Поворачивать, понятно? Теперь вот… — Кай вложил ему в руку конец веревки, да и сам взял такой же, только с другой стороны. — За мной повторяй. Потянули…

Кёнсу потянул и широко распахнул глаза, уставившись на полотнище, что за миг до этого просто свисало сверху по левому борту. Он тянул за веревку, а полотнище расправлялось, натягиваясь на полураме из прочных трубок.

— Правый конец еще немного на себя, — приказал Кай. — Теперь крепи.

Кёнсу поглядел, как Кай обмотал концами перекладину над бортом, и поступил так же.

— Это — ветрило. Две штуки. Запомнил? Пока хватит. Вещи сложи на носу, но так, чтобы под ногами не мешались, или в трюм отнеси.

Кёнсу решил отнести мешки в трюм от греха подальше. Трюм оказался неглубоким и темным. Там уже лежали какие-то мешки, а дальше от входа тускло поблескивали гладкими боками бочки, все прочее место занимали обычные дрова. А потом поверхность под ногами у Кёнсу заметно дрогнула и покачнулась. Он испуганно выбрался из трюма, встревоженно покрутил головой и кинулся к борту. Земля медленно уходила вниз. Или лодка поднималась вверх.

— Это гондола. — Кай с грубоватой лаской огладил деревянный борт. — В пути нам понадобится топливо для перегонника, поэтому мы будем делать остановки и собирать все, что горит. Время от времени придется и охотиться — есть что-то надо. Ну и запасы воды пополнять.

— Три месяца пути, да? — робко уточнил Кёнсу и вцепился в перекладину над бортом крепче, сразу обеими руками. С непривычки у него закружилась голова, едва он поглядел вниз. В Белых Шахтах так было на самой высокой из тамошних гор.

— Меньше, — возразил Кай. — Три месяца, это если на перекладных: сначала сушей, потом водой. Но так группой почти невозможно пройти. По воздуху проще и быстрее. Все равно опасно, но не так, как по суше. Шансов выжить больше.

— Это…

— Это дирижабль. Пока эту белую хрень наполняет горячий газ из перегонника, мы будем лететь. Если газ немного остудить, будем снижаться. Если остынет совсем… нам хана. Доступно?

Кёнсу кивнул и громко сглотнул горькую слюну. Белая “хрень” не выглядела надежной. Абсолютно.

— Ты сказал, мы будем останавливаться, чтобы набрать топлива. А это не опасно? Взлетали мы ведь долго.

— Будет по-другому. Скоро сам увидишь и поймешь.

— А как же на ночь останавливаться?

— Увидишь. И мы, по возможности, останавливаться на ночь не будем.

Кай снова небрежно переставил рычаг коленом, усилив пламя в печурке. С открытым ртом Кёнсу глазел, как под ними проплывает высокая ограда селения, а их странный транспорт поднимается все выше. Кёнсу видел торговцев на лошадях, видел собачьи упряжки, даже повозку, которая двигалась сама. Точнее, торговец сначала крутил педали, а потом повозка сама ехала довольно долго. Но вот летающий транспорт Кёнсу не видел, только слышал о таком да читал на обрывках листов. Правда, болтали о штуках с крыльями и хвостами, без всяких надувных тряпок, но если сочиняли про крылья, то почему бы…

В полдень Кёнсу и впрямь увидел, как дирижабль мог останавливаться. Кай трижды убавлял мощность пламени в печурке, заставляя дирижабль снижаться плавно и неспешно, потом указал на холм, где виднелись остатки леса — сухие сучья, корни, щепки, покореженные бревна. Затем Кай перебрался на корму, снял с перекладины толстенный крюк и свернутый кольцами канат. Перегнувшись через борт, он долго смотрел вниз, после раскрутил крюк и бросил. На втором броске крюк зацепился надежно, и гондола застыла в воздухе.

На холм они спускались по веревочным лестницам. Кёнсу и Фань собирали в вязанки тонкие ветки, корни и суки, а Кай с топором в руках разбирался с бревнами. Возились они до тех пор, пока вязанки не заполонили почти всю палубу. По лестницам Кёнсу и Фань забрались обратно в гондолу, а Кай отцепил якорь и поднялся по канату, перелез через борт и довольно оглядел добычу.

— Неплохой улов, сегодня уже можно не останавливаться больше. Подсоби-ка…

Кёнсу пришлось зажечь факел и держать его в раскрытой печурке, пока Кай убирал в трюм бочку, а потом разводил огонь и подбрасывал в печурку щепки и ветки. Фань помогал следить за огнем, Кай топором рубил длинные сучья, а Кёнсу таскал их поближе к печке. Тогда же и выяснилось, что дрова в трюме — неприкосновенный запас. Использовать их разрешалось лишь в самом крайнем случае, а в идеале им следовало добраться до Ана, не тронув ни одно полешко из трюма. На бочки Кай вообще запретил даже смотреть.

В ту ночь Кёнсу впервые спал на палубе дирижабля в нескольких метрах над землей. Кай решил на ночь не останавливаться: просмотрел карты, взглянул на компас, закрепил рулило, выставив нос гондолы на юг, и объявил отбой, успокоив Кёнсу тем, что ветер не изменит направление до самого утра, а буря внезапно не случится.

Прижав к себе Фаня, Кёнсу завернулся в выданную Каем шкуру и затих на носу. Лежать на ровной и твердой палубе было не так уж неудобно. После долгих дней пути из Белых Шахт палуба дирижабля, по большому счету, казалась Кёнсу роскошью, но вот в голове у него творился форменный бедлам. Все, что было прежде в Белых Шахтах, и все, что происходило потом и прямо сейчас, не сочеталось. Кёнсу всерьез опасался, что его разум просто расколет на части от попыток совместить несовместимое.