К Каме лежал путь свободный повсюду отрядам монгольским,

Стали припасы брать, скот по аилам, и жечь страха ради.

Жителей гнали они в безоружное пленное войско,

Рвы засыпать и валы разрывать в городах при осаде.

Крепость Сарман, Жукотин и Катав отбивались жестоко.

Воины их как один пали храбро на стенах сражаясь.

Даже Мунке все видавший уже при захвате востока,

Их повелел схоронить, ратным подвигом их восхищаясь.

Город столичный Биляр, приняв беженцев тысяч сто сорок,

Выставил двадцать пять тысяч бойцов для упорной защиты.

Город имел шесть валов, семь ворот из окованных створок,

Крепость и башни внутри, рвы водой из Билярки залиты.

Дым всё заполнил смердящий, горел дол в огне небывалом.

Войско монголов сошлось здесь всё одновременно,

Стали они стольный город тотчас обносить частоколом и валом,

Чтобы от смерти никто не сбежал, от судьбы или плена.

Встали здесь станом Бату, Субедей и Гуюк, и другие.

Половцы, ары, монголы, башкиры, казахи, туркмены,

Рваные в клочья халаты сменив на шелка дорогие,

Большей добычи алкая и дев молодых непременно.

"Это совсем не столица чжурчжэней, хотя многолюдна! -

Глядя с высокой горы, произнёс Субедей одноглазый, -

Пять лет назад осаждали Бяньцзинь очень трудно,

Год там сражались, такого потом я не видел ни разу!

Не миллион здесь чжурчжэней упрямых, врагов всех монголов,

Что посылали на нас раз в три года карателей злобных,

Для прорежения наших становищ в степях злых и голых,

Что родило Чингисхана в ответ - бога небоподобных!"

"Там были сотни машин для бросания стрел и снарядов

Пороха в круглых горшках, что в полёте ужасно взрывались,

Каменных глыб и животных, пропитанных злым трупным ядом,

Стены и башни из камня, по кругу рекой омывались, -

Хмуро ответил Бату, - у болгар здесь есть тоже машины,

Это не даст нам возможность разрушить их стены камнями,

Нужно хашару засыпать их рвы, у валов срыть вершины,

Пусть убивают хашар мусульмане свой целыми днями!"

"Там их правитель с семьёй и отборное войско батыров.

Пусть им предатели сдаться предложат и жизнь обещают.

Только признают в монголах великих властителей мира,

Пусть остаются, от нашего имени тут управляют!

Где здесь Баражд? Передайте ему, пусть предложит им сдаться! -

Злобно воскликнул Гуюк, укреплённый Биляр наблюдая, -

Чувствую я, что придётся надолго нам здесь задержаться,

Если Батый будет спать и болеть, на айран налегая"...

С видом смиренным ответил Батый, пропуская остроты:

"Я вижу только десяток машин камнемётных в Биляре.

Пусть наш чжурдженец Сюэ соберёт все свои камнемёты

И разобьёт их, пусть жало змеиное сгинет в пожаре!"

"На Чингисхана похож Бату-хан больше всех чингизидов, -

Бодро сказал Субедей, так чтоб слышали все возле ставки, -

Бедный улус - не Китай получил он, врагов разных видов,

Что на мечи сами прыгают в ярости, лезут в удавки!"

Так день прошёл в перестрелках, убийстве хашара несчётном.

Рвы засыпали они, чтоб открыть там на стены дорогу.

Этих строителей толпы в составе сожгли огнемётном,

Перестреляли с валов, перебили при вылазках много.

Видя, что рвы заполняются быстро, уходит везенье,

Стену из досок к воротам придвинули, скрыв два тарана,

Приступ грядёт, и закончилось уж огнемётное зелье,

Царь Алтынбек сделал вылазку с сильным отрядом ярана.

С криком "Ура!", прославляющим род древних предков,

Дочери он Алтынчач путь пробил через войско монголов,

Сам же вернулся с дружиной назад, защищать город крепко,

Выпустив в поле торговцев, ремесленников, богомолов.

Тридцать пять дней после этого длилась осада Биляра,

Были засыпаны рвы и валов много срыто повсюду.

Там умирали защитники, бились умело и яро,

Воины место своё уступали обычному люду.

Бой не стихал по ночам, как обычно в монгольских осадах.

Изнемогая от ран и смертей, не имея сил биться,

Стены пришлось все оставить, поджечь все постройки в посадах,

В крепости главной с остатками войска Ильгаму укрыться.

Он с минарета смотрел, как метались в пожаре билярцы,

Не выпускали из города их по приказу Батыя.

Люди сгорели, как жертва Тэнгри, не виновные агнцы...

Сто тысяч тел там лежали, и старые, и молодые.

Через пять дней и ночей вход у крепости был протаранен.

С криком туркмены ворвались, желая убийств и поживы.

Тут младший сын Чингисхана Кулькан, был стрелой насмерть ранен!

Бились защитники там за царя все, пока были живы,

Но царь булгар ибн Ильгам был туркменами в злобе изрублен.

На минарет побежала царица, а с нею и внуки.

Бросились вниз с минарета, к царю, что был всеми возлюблен,

Не помышляя живыми попасть в нечестивые руки!

Вывели в поле потом десять тысяч последних билярцев.

Воинам раненым головы стали рубить топорами.

Малых детей побросали в Билярку, а так же и старцев.

Хвастались после туркмены отрубленными головами...

"Так бы бессудно с врагами Христа поступать беспощадно!" -

Видя такое вскричал венгр-монах Юлиан возле ставки.

Вместе с послами ждал встречи Батыя на ровной площадке.

Мимо тащили казаха нукёры на длинной удавке...

Всюду с горы открывался вид дикой кровавой расправы:

Дым закрывал небеса и от запаха трупов тошнило,

Несколько тысяч монголов стояли весёлые справа,

И принимали две трети того, что награблено было.

"Что же ваш папа всего Франкистана не водит сам войско?

Только других посылает к евреям, арабам, урусам?

Встал бы с мечом за Христа своего, защитил бы геройски! -

Хан вдруг сказал, выходя из шатра, - трудно жить жалким трусом!"

Доминиканец-монах, с ним посол из Венеции тоже,

С ними сельджукский посол, тут же ниц опустились почтенно:

Важен свободный был доступ восточных товаров для дожей,

И для сельджуков борьба с крестоносным врагом неизменна.

"Хан величайший из всех, - отвечал Юлиан осторожно, -

Папа Григорий IX врагов инквизицией душит,

Рыцарей только ему самому вдохновлять к битве можно.

Он не казнит просто так без суда, а спасает все души.

В прошлом письме он просил еретических русских ослабить,

Князь Ярослав стал мешать с новгородцами рыцарям очень

Финнов, карелу крестить. Крестит сам, чем лишь веру похабит.

Папа же венгров настроит тогда против половцев точно!"

"Знаю, что папа уже объявил свой крестовый поход к урусутам,

Новгород там покорить и крестить всех в латинскую веру, -

Знаком Батый приказал двум послам отойти пальцем гнутым,

Только остаться с ним рядом разведчику-миссионеру, -

Плохо у вас получается брать этот Новгород силой.

Мне говорили о нём, как о мощной торговой державе.

Через неё все товары на запад идут, мне постылый,

С Волги от персов, китайцев и из-за Урала по Каме.

Мне же достался улус не в Китае, как рой, многолюдном,

Степи да лес без ремёсел особых... Торговлю лишь славить.

Новгород будет помощником мне в этом деле претрудном.

Нужного я посажу там властителя, чтобы им править".

"Душам их лучше прийти к католической вере скорее!" -

С жаром изрёк Юлиан, вглубь шатра проходя вслед за ханом.

Тут Субедей слушал вести гонцов все угрюмей и злее:

Много сбежало за Волгу к язычникам и христианам.

"Странно что папа от имени бога учить всех решился, -

Сев, покривившись от боли, на тканый ковёр, хан ответил, -

Бог наш один для народов любых, все его мы страшимся.