За разговором они с Ди замешкались, вдруг она взглянула на часы и вскрикнула: «Я опаздываю, мама же убьет меня!»

Его мама может поворчать, если он опаздывает, но не более того, слезы и крики она приберегает для более серьезных поводов. Но мама Ди, похоже, держит ее в ежовых рукавицах. Схватив сумку, Ди уже готова была сорваться с места, но оглянулась и поцеловала его перед тем, как убежать. Пусть мимолетный, этот поцелуй вызвал у него улыбку. Он поверить не мог своему счастью — такая девочка, как Ди, захотела поцеловать его.

В ту минуту, когда она исчезла, мир стал плоским и серым. Благодаря Ди Осей неплохо пережил начало дня. Более того, благодаря Ди мир стал разноцветным. Теперь, после ее ухода, все стало снова черно-белым.

В прошлом Осей дружил с девочками. Не в Америке, а в Гане: приезжая каждое лето в деревню к дедушке, он общался с девочками, с которыми играл с малых лет. С ними было легко — он не чувствовал себя чужаком, не нужно ничего объяснять, можно вообще обойтись без слов. Он знал их почти так же хорошо, как сестру Сиси, и проблем не возникало.

В Нью-Йорке ему довелось зайти несколько дальше в отношениях с девочками. В этом учебном году все занялись экспериментами в школьном дворе, мальчики с девочками в обед объединялись в парочки, а к концу дня расставались. Многого себе не позволяли. Так, словно осалил кого-то на бегу и побежал дальше. Иногда держались за руки, иногда целовались, быстро и неуклюже. Один мальчик дотронулся до груди девочки, хотя там особо нечего было трогать, получил пощечину и был прогнан. Потом это событие обсуждалось не одну неделю.

Оу каждый раз изумлялся, когда девочки обращали на него внимание, терпят — и за то спасибо. Но в один прекрасный день, когда, казалось, все разбрелись по парам — словно все школьники во дворе подцепили вирус наподобие гриппа, — девочка по имени Тони подошла к нему и спросила: «Я тебе нравлюсь?» Раньше они никогда не разговаривали друг с другом.

— Ты ничего себе. — Он постарался, чтобы его ответ прозвучал непринужденно и по-американски. Она приняла вид обиженный и растерянный — сочетание, которое, Оу знал по опыту, не сулит ничего хорошего, — поэтому заставил себя присмотреться к ней повнимательней. На ней была юбка в шотландку и свитер с высоким воротом, достаточно облегающий, чтобы подчеркнуть недавно возникшую грудь.

— Мне нравится твой свитер, — добавил он, она улыбнулась, и по ее виду он понял, что от него ждут продолжения. Тут он сообразил, что нужно сказать, потому что много раз слышал, как вокруг него на этой неделе произносили эти слова.

— Будешь ходить со мной? — спросил он.

Тони оглянулась вокруг, словно искала поддержки у своих подружек. Но все они разбрелись по закуткам, откуда доносились шепот и хихиканье, и Оу уже чуть было не произнес: «Не обращай внимания, забудь, пожалуйста, что я сказал». Но она вдруг ответила «да», и они начали ходить вместе, точнее — стоять рядом, пока другие тыкали в них пальцами и хихикали.

— У тебя есть братья или сестры? — завел он наконец из вежливости разговор, но тут захихикала уже и сама Тони, у Осея лопнуло терпение, и он пошел прочь.

— Я тебя бросила! — крикнула она вслед. — Ты брошенный.

Оу хотел показать ей средний палец, но мысль о том, что сказала бы мама, увидь она этот грубый американский жест, да еще адресованный девочке, остановила его.

Отношения с другой девочкой — Пэм — продолжались чуть дольше. Ему удалось выяснить, что у нее есть две сестры, а ее любимый цвет — желтый. Они прогулялись по двору и даже взялись за руки. Когда он приблизился, чтобы поцеловать ее, она оттолкнула его.

— От тебя пахнет! Так я и знала.

— Ну и ладно, — ответил Осей. — А я вообще не хотел с тобой ходить.

Важно успеть сказать эти слова раньше, стать тем, кто бросил, а не тем, кого бросили.

Пэм побежала к подружкам в дальнем конце двора, оттуда раздался возмущенный девчачий визг, который напоминал крик стаи рассерженных чаек. Пока Осей учился в той школе, они сторонились его, словно он заразный, при всякой возможности метали в него огненные взгляды, демонстративно шептались о нем и смеялись. Когда он вставал в строй, они нарочито шарахались прочь. Девочки бывают куда более злобными, чем мальчики, и таят злобу гораздо дольше, вместо того чтобы сразу выплеснуть ее в драке, как делают мальчишки. Эту травлю оказалось выдерживать намного труднее, чем он ожидал, и уже хотя бы по этой причине он с радостью воспринял переезд в Вашингтон — как избавление.

Тони и Пэм словно репетировали роли, которые будут играть в будущем, с другими партнерами, произнося положенные слова без всякого чувства, если не считать мимолетной вспышки удовольствия от физического контакта или всего лишь от мысли о нем.

С Ди все было совсем иначе: влекущая смесь физической притягательности, любопытства, доверия, которых он не испытывал никогда и ни к кому. Она задавала ему множество вопросов и по-настоящему слушала ответы, не сводила с него глаз цвета кленового сиропа, кивала и наклонялась к нему. Ди не хихикала с подружками над ним, не говорила, что он пахнет, не корчила рожи. Она умудрялась уравновешивать симпатией любопытство к тому, что отличало его ото всех, это льстило ему и вызывало желание обнять ее, прижать к себе, ощущать тепло ее тела и не думать ни о школе, ни об остальном мире.

И вот сейчас один, без нее, Осей стоял с подносом в руках, уставленным тарелками с остывшей едой, которую нужно в себя запихнуть, — а буфетчицы у него за спиной обсуждали, как он подозревал, его персону — и обводил взором столики, за которыми галдели и смеялись школьники, дули в соломинки и устраивали бурю в пакетиках с молоком, подбрасывали картофельные шарики и пытались поймать их ртом. Было душно и шумно, и пахло мясом, и ни одного свободного места, если не считать столика, облюбованного неудачниками. Таких было трое. Один — самый плохой игрок в команде Осея во время кикбола, и мяса в нем столько, что можно подумать, будто этот столовский мясной запах исходит от него, второй был косоглазый, а третий ходил с вечно унылым лицом. Все трое с испугом воззрились на Осея. Возможно, они боялись, что к ним за столик сядет чернокожий мальчик, но какое-то чувство подсказывало Осею, что причина не в этом. Они боялись, что к ним за столик сядет успешный мальчик. Мальчик, который запульнул мяч так далеко, как им и не снилось. Мальчик, который ходит аж с самой Ди и которому сейчас предлагают на выбор два места, и эти места вовсе не рядом с ними. Оу заметил облегчение в глазах неудачников, когда Каспер помахал ему и кивнул своему соседу, чтобы тот подвинулся. В тот же самый момент Иэн приподнялся за столом. Оу оказался перед проблемой выбора.

На самом деле, конечно, проблемы не было. Разве есть проблема выбора между мраком и светом? Ведь ты всегда идешь навстречу улыбке, а не оскалу. Оу притворился, что не видит Иэна, кивнул Касперу, подошел и сел. Совершая это, Осей уже осознавал, какими последствиями чреват его поступок. Иэн не из тех парней, которые позволяют пренебрегать собой.

— Привет, — сказал Каспер.

— Привет, — повторил Оу, понимая, что следует копировать Каспера, чтобы не попасть впросак. В Нью-Йорке говорят «салют», здесь «привет».

Он склонился над едой, взял вилку и запихнул жуткий бифштекс в соус, вспоминая оставшиеся в парте сэндвич и банку колы, которые дала ему мама. Он попробовал картофельные шарики. У них, по крайней мере, был настоящий вкус картошки, хотя при воспоминании о маминой хрустящей картошечке Осей вздохнул.

— Да, ужасная гадость, — рассмеялся Каспер. — Единственный день, когда бывает съедобно, это пятница, потому что дают пиццу.

В каждой школе есть свой Каспер, популярный настолько, что может позволить себе искреннее великодушие по отношению к людям. Наверняка и к трем лузерам за соседним столиком он относится по-человечески, потому что может себе это позволить. Он обладает правом. Отец Осея любил повторять, что лучше дружить с человеком, чье богатство уходит корнями в прошлое нескольких поколений, чем с бедняком, который сам выбился в люди, — такой будет гнобить оставшихся там, откуда он вышел. Вот как Иэн.