Естественно, все это не могло не закончиться тем, чем оно и закончилось - историческим истощением России, сломом базовых структур идентичности русской нации и России, полной хаотизацией исторического и национального сознания и самосознания, колоссальной дезориентацией России в истории. И все это в катастрофических масштабах сказалось в конце ХХ столетия, когда окончательно исчерпал себя тот вариант формационного и, главное, цивилизационного развития, который стал доминирующим в стране после Октября 1917-го. Вопрос встал об очередной исторической модернизации России с очень сложным сочетанием формационных и цивилизационных задач и целей. Три из них заслуживают особого выделения.

Первое - отказ от коммунистического преобразования России и человечества как цивилизационного, преодоление самой идеи становления единой общечеловеческой цивилизации, построенной на формационных принципах коммунизма, игнорирующих локально цивилизационное многообразие человечества, его несводимость к одной-единственной, общечеловеческой.

Второе - восстановление основ локальности русско-российской цивилизации и базовых структур национальной идентичности в их полном объеме и на всю историческую глубину, восстановление самой исторической преемственности. Это изначально предполагало тип гармоничной исторической модернизации России без противопоставления досоветского периода истории России советскому, постсоветского советскому, без очередного отрицания собственной истории, без попыток начать историю как бы с чистого листа, без учета сложившихся исторических реальностей и сложившихся, прежде всего, за советский период ее истории.

Третье - освоение новых формационных качеств общества, преимущественно либерально-демократических, их синтеза с наличными формационными реальностями России ХХ столетия. Отрицание мертвого, отжившего в собственной истории не должно было быть перенесено на отрицание живого, выстраданного в ней всей историей России за ХХ столетие. Оно должно было стать исходной точкой роста, а не местом главного отрицания в национальной истории, как не подлежало отрицанию само национальное в истории - то, с отрицания чего всякий раз начинает свое бытие в истории вненациональная Россия.

Страна нуждалась в новых исторических синтезах для того, чтобы оседлать общественный прогресс, его цели, задачи и смыслы, его новые формационные свойства и качества в формах своего национального бытия, посредством возвышения и утверждения его в истории как национального.

Однако Август 1991-го пошел не по пути исторических синтезов, а по пути преимущественно исторических отрицаний и противопоставлений и при этом как в формационных, так и цивилизационных основах бытия в истории. Так второй раз за одно столетие в России осуществление целей и задач формационного прогресса было совмещено с изменением типа локальности России-цивилизации, еще точнее - цели и задачи формационных изменений в России были вновь подчинены целям и задачам цивилизационного переворота самой России. На этот раз вместо того, чтобы приступить к освоению новых либерально-демократических формационных свойств и качеств в их неизбежной связи со сложившимися социально-экономическими реальностями и на этой основе стать саморазвитием их лучших тенденций развития, Август 1991-го стал тотальным отрицанием, точкой преодоления сложившейся исторической реальности как реальности, безумным стремлением начать историю чуть ли не заново, без всякой оглядки на то, чем была и чем стала Россия за советский период своего развития, чем может и чем должна стать после него. И этот формационной нигилизм был порожден и развит на основе цивилизационного. На этот раз в цивилизационном отношении вненациональная Россия решала принципиально иную задачу.

В связи с тем, что либерально-демократические ценности наибольшее развитие получили в западной цивилизации, их освоение было отождествлено с решением задач цивилизационного преобразования России: превращения России в элемент локальности западной цивилизации. Ради освоения новых либерально-демократических формационных свойств и качеств Россию начали втягивать в новый цивилизационный переворот, связанный со сломом базовых структур исторической, цивилизационной и национальной идентичности, с радикальным изменением самого типа цивилизационного бытия в истории, в любом случае связанного с отказом от базовых основ национальной идентичности.

Так, в очередной раз России и в ней русской нации взамен национальных основ идентичности в истории, культуре, духовности навязывались вненациональные. На этот раз не коммунистического, но вновь общечеловеческого разлива, которые, однако, в действительности всякий раз оказываются ценностями идентичности иной локальной цивилизации. Но нация, которая идентифицирует себя не с базовыми структурами своей национальной идентичности, не с ценностями идентичности локальности своей цивилизации, а с общечеловеческими, перестает быть нацией, субъектом локальности своей цивилизации, цивилизационной исторической реальности и логики истории вообще. Она просто перестает быть, существовать.

И что поражает, никто не задумался над естественным и простейшим вопросом: как это так, идентифицировать себя с тем, что принадлежит всем в ущерб основам собственной идентичности, ценностям собственной национальной и цивилизационной идентификации. Как это так, втягивать страну и нацию в кризис идентичности - исторический, цивилизационный, национальный, лишать и страну, и нацию основ их бытия в истории, только им присущего места в мировой истории. Как это так, решение задач исторической модернизации России превращать в решение задач цивилизационного переворота - превращение России в НЕ Россию, в элемент локальности иной цивилизации.

И это в то время, когда истинные цели всякой исторической модернизации подпитываются корнями и соками идентичности, усилением свойств идентичности, а не их сломом. В истории нельзя обрести новых качеств, не обретая их на основе сохранения и саморазвития основ собственной идентичности в истории. Иное будет уже иным в истории - разрушением истории. Подтверждением сказанного и стали события конца ХХ века в России. Так и непонятно, чем занималась страна - освоением новых формационных свойств и качеств или разрушением формационной исторической реальности России на основе разрушения основ локальности России-цивилизации.

В итоге вместо того, чтобы завершить процесс обретения основ подлинной цивилизационной идентичности, порушенных Октябрем 1917-го, Август 1991-го процессам цивилизационного разрушения и хаотизации России придал новое направление и новую глубину, связав их уже с процессами не коммунизации, а радикальной западнизации России, превращения ее в элемент локальности западной цивилизации. Вместо обретения подлинных основ национальной идентичности, потерянных или хаотизированных в результате трагических, почти столетних блужданий по лабиринтам пролетарского интернационализма, были предложены новые и вновь вненациональные основы идентичности, но на этот раз детерминированные принципами персоналистического интернационализма.

Такой интернационализм все основы общности и идентичности человека пытается свести к тому, что разрушает естественноисторическую общность и идентичность людей в языке, территории, культуре, духовности, истории, в их архетипах, в самом способе их объективации в истории и самой истории. Персоналистический интернационализм пытается заменить национальные основы идентичности на вненациональные, разъять то, что объединяет людей логикой самой истории в любую общность, и прежде всего в национальную, преодолеть саму нацию, до предела социально атомизировать общество до ничем и никак не связанных индивидов и, если связанных, то только голым экономическим интересом или тем абстрактно-всеобщим, которое есть у каждого человека, но чем реально в реальной истории люди не живут. Он хочет жить поверх конкретности истории, абстракциями от реальностей истории и, следовательно, вне истории, загоняя в эту историческую пустоту и Россию.