– Ты, Иваныч, хороший человек, живи с нами… Охота – сюда ходи. Рыбалка – сюда ходи. Ягоды грести ходи. Потеряешься – все искать пойдем. А ты, Пашка, шибко худой человек! Пусть издох, как собака, – совсем не жалко…

Когда наш вертолет поднялся и стал удаляться от трех конусов чумов, затерянных среди бескрайней тундры, два «Кольки» и три «Наташки» в окружении десятка собак яростно махали нам, пока не превратились сначала в меховые комочки, а потом не слились в одно рыже-коричневое пространство тундры под белесыми осенними небесами.

Только не нужно представлять этот, может быть, древнейший на планете, мир охотников и собирателей как существующую вне времени и пространства гармонию. Нет этого! Тридцать лет назад я видел семью манси, горько рыдавшую на берегу родовой реки, где сплошным радужным пятном плыла нефть. Так плакали мои дедушка и бабушка, когда градом выбило наш родовой виноградник – жалкий обломок когда-то знаменитых казачьих виноградных плантаций.

В 1998 году, после сокрушившего постсоветскую экономику дефолта, служа в Республике Коми, я увидел современных «лишних людей». Они пришли из тундры в Воркуту и поставили чумы на центральной площади. Крошечные люди, без возраста, фамилий и документов, изъеденные трахомой и туберкулезом. Пришли, чтобы спасти умирающих от голода детей: их тут же забрали в интернаты, отмыли от коросты, вшей, одели, обули, накормили.

Казалось бы, как их-то мог задеть финансовый кризис? Ан вот мог! Дефолт остановил геологоразведку и нефтедобычу, а эти потомки охотников и оленеводов, отученные и от одного, и от другого, давно жили нищенством около нефтеразработок…

Видел я и других. Оторванные в раннем детском возрасте, выросшие в интернатах-инкубаторах, утратившие все навыки своих предков, искусственно сохраняемые как представители малых народов (улучшенное содержание, повышенная стипендия, отсутствие любой конкуренции – как же, национальный кадр!), они возвращаются из московских и питерских институтов с затаенным чувством неполноценности, перерастающим в оголтелый национализм, и лютой ненавистью к своим «благодетелям», от которых теперь полностью зависят, чужие в своей тундре и тайге…

«Человек шагает по планете – пустыня следует за ним!» Это сказано и о человеческой душе.

Никогда я не поверю, что это естественный конец цивилизации охотников и собирателей. Никогда! А если так – будьте вы прокляты со всеми вашими вездеходами и бульдозерами, нефтяными вышками и нефтепроводами, урановыми рудниками и ядерными испытаниями!

«По ком звонит колокол? Он звонит по тебе!» И по каждому из нас, как бы цивилизованно и комфортабельно мы ни жили. И по мне! Ведь это и я таскался с рейкой и теодолитом по тундре, не ведая, что творю! «Таково веяние времени! Таковы шаги цивилизации». Но я вспоминаю стриженных наголо умственно отсталых детишек-дистрофиков в интернате Воркуты, я вспоминаю тысячи километров изуродованной тундры и выгоревшей тайги, всю планету, где нет места диким животным и людям других цивилизаций, чья вина в том, что они жили не так, как мы, что они другие! И могу только крикнуть: «Господи, что мы наделали! Господи! Буде милостив к нам, грешным!»

Когда-то сказали половцы, ища помощи у киевских князей: «И вас не минует! Сначала мы, а потом и вы…» Не миновало! Рухнул хрупкий мир северных народов России, а теперь погибает, казалось бы незыблемый, мир русской деревни. Сколько усилий потрачено, чтобы его сокрушить, – удалось! Дотлевает крестьянство. Дотлевает еще одна цивилизация и многие, вместе с ней, народы. Иллюзия, что на смену потерянным цивилизациям идут новые! Это не смена, это уничтожение. И что, теряя «лишних людей», остальное человечество модернизируется – вранье! С потерей каждого человека, да что там человека – каждого слова, все человечество оскудевает. И оскудение это все ощутимее…

Только беспредельным милосердием Господним объясняется наше нынешнее существование. Но как я в стихах прочитал: «Чаша-то полнится, полнится… И никого не пройдет!» Страшись, мир, машинной цивилизации! «Помни День судный» – ты еще уязвимей!

Прародина славян

Славянские народы принадлежат к древнему индоевропейскому единству, включающему такие народы, как германские, балтийские (литовско-латышские), романские, греческие, кельтские, иранские, индийские (арийские) и другие, освоившие в древности огромные пространства от Атлантического океана до Индийского и от Ледовитого океана до Средиземного моря. Четыре-пять тысяч лет тому назад индоевропейцы занимали еще не всю Европу и не заселили еще Индостан; приблизительным центром образования первоначального индоевропейского массива была северо-восточная часть Балканского полуострова и Малая Азия.

«Те племена, из которых путем постепенной консолидации образовались «праславяне», обитали почти на краю индоевропейских пространств, севернее горного барьера, который отделяет Южную Европу от Северной и тянется от Альп на восток, завершаясь на востоке Карпатами.

Когда мы говорим о происхождении того или иного народа, то сталкиваемся с целым рядом предположений, легенд, гипотез. Отдаленный во времени медленный процесс протекал почти неуловимо для нас. Но некоторые вопросы все же необходимо поставить: первый – происходило ли формирование народа путем размножения и расселения одного племени из какого-то незначительного пространства или же народ формировался путем сближения родственных соседних племен? Второй вопрос: какие общие (в данном случае – общеевропейские) события могли стимулировать обособление ряда племен от общеиндоевропейского массива и их консолидацию в больших масштабах?

На первый вопрос следует ответить, что главной образующей силой была стихийная интеграция более или менее родственных племен. Но, разумеется, имело место и естественное размножение, филиация племен и колонизация новых пространств. Филиация племен уплотняла этнический массив, заполняла промежутки между старыми «материнскими» племенами и, конечно, содействовала упрочению этого массива, но не размножение одного-единственного племени создавало народ.

С общеевропейскими событиями дело обстояло так: на рубеже III и II тыс. до н. э. в северной половине Европы (от Рейна до Днепра) усиливается скотоводческое пастушеское хозяйство, быстро возникает имущественное и социальное неравенство. Крупный рогатый скот становится символом богатства (в старом русском языке «скотница» – казна), а легкость отчуждения стад ведет к войнам и неравенству племен и их вождей. Первобытное равенство нарушилось. Открытие меди и бронзы привело к межплеменной торговле, которая усилила внутренние процессы дифференциации. Археологически эта эпоха обозначена «культурой шаровых амфор», резко отличающейся от предшествующих, более примитивных культур. Начавшаяся повсеместно борьба за стада и пастбища привела к широчайшему расселению пастушеских племен («культура шнуровой керамики») не только по Центральной, но и по Восточной Европе вплоть до Средней Волги. Все это происходило с предками балтов, славян и германцев. Расселение велось отдельными, самостоятельно действующими племенами. Об этом можно судить по необычайной пестроте и чересполосности скотоводческой терминологии в Восточной Европе.

В момент расселения – первая половина XI тыс. – еще не было ни славянской, ни германской, ни балтской общности; все племена перемешивались и меняли соседей в процессе медлительного движения. Примерно к XV веку до н. э. расселение прекратилось. Вся зона европейских лиственных лесов и лесостепей была занята разными по месту прежнего жительства индоевропейскими племенами. Началась новая, уже оседлая жизнь, и постепенно на первое место в хозяйстве стало выходить земледелие. В новом географическом раскладе новые соседи стали налаживать связи, выравнивать особенности племенных диалектов и создавать впервые на большом пространстве новые, родственные друг другу языки: в западной части получивший название германского, в срединной части – славянского, а в северо-восточной – латышско-литовского. Названия народов появились позднее и не связаны с этой эпохой первичной консолидации родственных племен вокруг трех разных центров: западного (германского), восточного (балтского) и срединного (славянского)» (Б. А. Рыбаков. «Начальные века русской истории».)