– Вот, справа вверху чёрная точка пульсирует. Видите? Это сердечко бьётся.

– Ух ты!

– Ритм пульсации нормальный, что говорит о положительной динамике в развитии плода. Для девяти недель очень даже хорошо. Крепыш будет.

– Я в кино видела, что это изображение можно распечатать на принтере.

– Конечно можно. Вам сколько копий сделать?

– Две, – не задумываясь ответила Алина.

Она мчалась домой, нарушая все правила дорожного движения, то и дело прикасаясь рукой к большому белому конверту, лежащему на пассажирском сидении, то ли проверяя, на месте ли он, то ли заряжаясь энергией, которая исходила от него. Именно её Алина и хотела сохранить, именно её и везла, чтобы передать Виталию.

Целый месяц прошёл с того дня как он увидел две полоски на тесте. Они сработали лучше любого лекарства, лучше всякой химиотерапии. И с каким удовольствием она звонила Геннадию Ивановичу, чтобы пригласить его в гости, и доказать, что он был не прав, подписав смертный приговор её мужу. Как ей хотелось послушать его оправдания и комментарии обо всём увиденном, что явно не укладывалось в рамки медицинских законов, вдолбленных в его голову в течение всех лет обучения и практики. И Алина испытала это наслаждение, и с нескрываемым злорадством приняла извинения Геннадия Ивановича, который тут же вызвался курировать Виталия, проводить еженедельные консилиумы со светилами отечественной онкологии, чтобы вырабатывать методики лечения и восстановления необычного пациента, на что получил отрицательный ответ. Он упустил свой шанс и утратил всякое доверие и уважение, выгнав тогда на улицу умирающего человека.

– Как вы тут без меня? – спросила Алина, входя в комнату.

– Мама, как всегда, во всех бедах обвинила тебя, – ответил Виталий, явно смутив этим Сару Исаковну.

– Не говори глупости, сынок. Ты всё не так понял. Никого я не обвиняла, я просто сказала, что жена должна следить за мужем. У хорошей жены муж не болеет.

– Только не начинайте, а то я припомню вам от чего умер Давид Аркадьевич, – парировала Алина, понимая, что этим поставила точку в нападках, ведь она знала, что стало причиной того фатального инфаркта; и даже не что, а кто. – Лучше посмотрите, что я вам привезла.

Он положила на журнальный столик тот самый белый пакет и уселась в кресло.

– Что здесь? – с опаской спросила Сара Исаковна.

– А вы откройте, – предложила Алина, – не бойтесь, там нет никаких компрометирующих вас документов.

Свекровь осторожно взяла конверт, повертела его в руках и передала сыну.

– Не понимаю как его открыть. Помоги.

Виталий оторвал липкую ленту и извлёк изнутри две одинаковые фотографии, испещрённые какими-то цифрами и надписями. Одну оставил себе, прижав к груди, а другую протянул матери.

– Что это? – спросила она, доставая из сумочки очки.

– Сара Исаковна, вы никогда не видели снимки УЗИ? – удивилась Алина.

– Нет. А зачем это? Что здесь изображено?

– Не думал я, что моя мать такая тёмная, – разочарованно произнёс Виталий, – мне казалось, что ты как только увидишь эти снимки, сразу запрыгаешь от радости. Кинешься целовать не только меня, но и свою, как ты говоришь, непутёвую невестку.

– С чего бы это?

– Подожди, Виталя, дай я сама объясню, – перебила мужа Алина. – Сара Исаковна, вы что мне сегодня говорили в машине, в чём упрекали?

– Что ты не умеешь заботиться о муже…

– Нет.

– Что ты плохая жена…

– Нет.

– Что ты не можешь родить ребёнка…

– Вот оно! Горячо! – радостно воскликнула Алина. – Я способна, Сара Исаковна! На фотографии ваш внук!

– Как это… Я не понимаю… Ты шутишь…

– Нет, я не шучу. Смотрите, вот он, – Алина ткнула пальцем в чёрную точечку. – Ему уже девять недель. Вы скоро его увидите. Вы скоро станете бабушкой. Присмотритесь. Похож ведь на вас, правда.

Сара Исаковна долго смотрела на фотографию, поглаживая её рукой, потом прижала к груди, и повернувшись к Алине тихо произнесла:

– Прости меня за всё, дочка.

Третий день до

В маленькой квартирке на окраине города было так мало места, что разложенный диван занимал всё пространство комнаты, и чтобы включить телевизор, открыть окно или выйти на кухню, не нужно было с него вставать. Поначалу это даже нравилось Алине, она могла неделями не собирать его, и разувшись в коридорчике, сразу прыгала на него. Такими же микроскопическими были кухня и ванная. Окажись хозяйка чуть крупнее, у неё возникли бы проблемы с отправлением естественных нужд. Какой гений спроектировал этот урбанистический шедевр осталось загадкой, но то количество проклятий, которые ежеминутно обрушивались на него, должно было давно превратиться в сгусток отрицательной энергии, и размозжить его «светлую» голову. Как бы то ни было, но эта квартирка стала для Алины не только убежищем, где она скрывалась от самой себя и где ей, наконец-то, было хорошо, но и местом познания новых форм чужой любви.

Эти 9-ть квадратных метров, которые Жорик уже второй год, в тайне от Томы, снимал для того, чтобы иметь возможность изредка уединяться, стали не единственным подарком, которым он попытался откупиться от Алины за кошмар, который в то, казалось бы, счастливое утро учинили его мама и жена. Они таскали её за волосы, пинали ногами и обзывали самыми грязными словами, которые только можно было придумать. А он молча сидел в углу на диване, укутавшись в одеяло и сочувственно наблюдал за всей этой вакханалией, так и не помешав своим женщинам приводить приговор в исполнение. Второй индульгенцией стало приглашение Алины на работу. В городе открылся новый телеканал, и их общий институтский друг Юра, работавший там, пообещал помочь ей попасть на собеседование.

Найти Алину не составило труда. Жора прекрасно знал о её приятельских отношениях с комендантшей институтского общежития, которая как только увидела свою любимую бывшую студентку, без лишних расспросов пустила её в подсобку, выдала раскладушку и комплект постельного белья. Там и нашёл её Юра, получивший от Жорика все инструкции.

– Привет, Алька. Не буду тянуть кота за яйца, – начал он прямо с порога. – у меня есть для тебя две новости. Хорошая и очень хорошая. С какой начать?

– Начинай с очень хорошей.

Он достал из сумки связку ключей и листочек.

– Здесь адрес, думаю, что сама найдёшь. Квартирка небольшая, но ты у нас девушка миниатюрная, поместишься. Можно вселяться прямо сейчас. Платить ничего не надо, только за свет, ну и коммуналка. И второе. Я работаю на телеканале, и нам нужен художник. Жду тебя завтра в 9.00 возле входа в горисполком. Отведу на собеседование. Возьми с собой все документы.

Алина внимательно выслушала его тираду, и немного подумав, взяла ключи и листочек с адресом, которые он держал на вытянутой руке.

– Я пока не стану тебя пытать отчего такая щедрость, но отказываться от предложения не буду. Догадываюсь откуда ноги растут.

– Ну и славненько, – с облегчение произнёс Юра, – а то я настраивался тебя уговаривать и даже применять силу. Ты умничка, что не стала выкаблучиваться. А на Жорика не обижайся, ты же знаешь, он всегда был нюней и маменькиным сыночком. Я побежал. До завтра. И постарайся не опаздывать.

Наглость с которой тогда, в начале 90-х, каждый брался за дела, в которых ничего не смыслил, поражала. Два видео магнитофона, простенькая камера со штативом, пара комнат, арендованных за копейки и связи в бывшем обкоме партии позволяли гордо назвать своё творение первым коммерческим телеканалом в городе. И работали там такие же авантюристы, решившие, что нет ничего проще, чем делать телевидение. Вот и Алина ни секунды не сомневалась, что справится с неведомой ей роль художника-постановщика. А что ту сложного, ведь за плечами у неё была детская художественная школа и пять лет архитектурного института.

– Надо бы отметить, – деловито предложил Юра, после успешного завершения собеседования, – у меня для таких случаев коньячок припасён.