– Это подарок тэбэ. Захочешь ещё, только скажи. Всё брошу. Здэс буду. Ты так кричал… Мне очень понравился как ты кричал.
Анвар наклонился, чтобы поцеловать Алину, но та с размаху вмазала ему пощёчину, и вжалась в стену, ожидая ответа. У того глаза налились кровью, но он сдержался, всё-таки подруга жены его друга.
– Глупый ты женщин. Будешь одна жить. Не приду я больше. И Саид не придёт. И никто не придёт
– Напугал, скотина!
– Не напугал, а прэдупрэдил. И молись, что у тебя есть такой друг как Азиз. Если бы не он…
– Что? Ты бы зарезал меня или ещё раз изнасиловал?
– Я нэ насиловал тебя. Запомни это. Ты ещё не знаешь, что такое настоящее насилие, – он сгрёб со стола оставленные деньги. – И это тоже нэ получишь. Нэ заслужила.
После их ухода Алина долго не могла встать с кровати, хотя опьянение прошло, словно его и не было, осталась лишь звенящая пустота в голове. Бобина на магнитофоне давно закончилась, и продолжая вращаться, хлопала свободным концом плёнки по пластиковой поверхности. Этот монотонный звук вводил в ещё больший ступор.
Алина проснулась почти в полдень. Тело ныло как после пыток, на нём не было ни одного участка, который бы не болел. Она с трудом приподнялась и протёрла слипшиеся глаза. Смотреть вниз было страшно, хотя она знала, что должна была там увидеть. Простыня с запёкшейся кровью прилипла к ногам так сильно, что её пришлось отдирать вместе волосинками. Хотелось смыть всё с себя, но выходить из комнаты было невыносимо стыдно. Алина была уверена, что все соседи, приложив стаканы к стенам, слушали этот спектакль, в котором ей была отведена роль грязной потаскухи. Но ведь она таковой не была, она просто хотела любви, а любовь почему-то не захотела одарить её своими чарами, позволив лишь на мгновение её почувствовать. А этого было так мало, не хватало даже для приятных воспоминаний, поскольку ту единственную светлую точку, которая сияла впереди, затмевала своей чернотой бесформенная грязная клякса, заполняющая всё вокруг.
Приоткрыв дверь, Алина прислушалась, в блоке было тихо, и она на цыпочках прошмыгнула в туалет. Ей нужно было сначала туда, а только потом в душ, и это была не физиология. Ей показалось, что взгляд Томаса Андерса стал ещё похотливее, а на губах застыла саркастическая ухмылочка. Алина поддела ногтем край плаката, и что есть силы рванула его вниз, освободив из плена Вахтанга Кикабидзе. Он взглянул на неё с каким-то отцовским укором, мол, что же ты, дурочка, наделала.
– Прости, – прошептала Алина, утирая градом катящиеся слёзы, – но ты тоже хорош… Почему тебя не было, когда ты был мне так нужен?
Она смотрела в глаза своего кумира, который предал её в самый ответственный момент, и ломая ногти сдирала намертво приклеенный к двери плакат, пока на поверхности не остались только ошмётки истерзанной бумаги и неровные наросты клея.
Первый день после
В больничном коридоре было непривычно пусто и тихо, словно все куда-то попрятались, боясь попасться на глаза женщине, стоящей напротив двери заведующего онкологическим отделением. Она не подходила ближе, не стучалась и не заглядывала ежеминутно внутрь, она просто ждала, пытаясь осознать услышанное несколькими часами ранее, но больше всего ей хотелось ещё раз взглянуть в глаза человека, подписавшего смертный приговор её мужу. И вот дверь открылась. Яркий солнечный свет, заполнявший кабинет, ворвался в тёмный коридор, очертив в проёме силуэт доктора, который уже никуда не мог скрыться от устремлённого на него взгляда.
– Алина Фёдоровна, я же вам ещё утром сказал, не стойте здесь, не тратьте время, ничего уже не изменится, – произнёс он, пытаясь выдавить из себя сострадание и одновременно с этим быть строгим. – День-два максимум. Просто побудьте вместе с ним. Подготовьте мужа. Ему дома будет лучше чем здесь. И зачем, скажите, портить смертью наши показатели.
– Неужели ничего нельзя…
– Ничего нельзя, милая моя. Ничего. Мы бессильны. Он всё равно умрёт.
– Но ведь это не по-людски, взять и вышвырнуть человека на улицу.
– Что вы такое говорите? – возмутился доктор. – Кто вас на улицу вышвыривает? Я даю машину и санитаров. Его отвезут домой, сделают укол. Он хоть выспится, и вы отдохнёте. Не можем мы ничего сделать. Это конец. Прошу вас, идите в палату, вас там давно ждут.
Он взял Алину под руку, пытаясь оторвать от стены, и она поддалась, обречённо двинувшись за ним.
– Я не верю вам, – прошептала она.
– Не верите мне, ознакомьтесь с результатами, – доктор передал ей папку. – Здесь всё: анализы, МРТ, биопсия. Любой онколог скажет вам, что с такими показателями борьба бессмысленна.
– И всё равно, я вас ненавижу, Геннадий Иванович, – тихо сказала Алина, высвободив руку и прижав папку к груди, – Отпустите… Дальше я сама.
– Зря вы так, – в сердцах произнёс он, глядя ей вслед, – Мы старались сделать всё возможное и невозможное. Даже жена генсека умерла с таким диагнозом, а уж поверьте, ею занимались светила с мировым именем… Не то что мы.
Алина даже не оглянулась. Она спустилась на этаж ниже, постояла немного возле палаты, протёрла краешком рукава слипшиеся от засохших слёз глаза, и натянув на лицо подобие улыбки, вошла внутрь. Как она ненавидела этот запах, именно так, в её понимании пахла смерть. Какая-то смесь аммиака, нашатырного спирта и человеческой плоти. Никакое проветривание и никакое дезодорирование не способно было вытравить этот запах из палаты, он въедался в одежду и в волосы, и потом сопровождал повсюду, не давая забыть о бренности всего сущего. У двери, рядом с каталкой, уткнувшись в свои телефоны сидели два санитара, откомандированные завотделением для транспортировки больного. Их ничего не раздражало и не смущало: ни запах, ни присутствие смерти, ни стоны лежащего на кровати человека, они всецело были поглощены мобильными забавами, и явно были довольны тем, что решение вопроса затянулась так надолго, и можно просто сидеть и ничего не делать. Алина не успела ступить и пары шагов, как рвотный спазм заставил её скрутиться пополам, и она, схватившись за край раковины, вырвала. Только после этого санитары встрепенулись.
– Вам помочь? – участливо спросил один из них, подойдя ближе.
– Нет. Не нужно. Сейчас всё пройдёт, – смущаясь своей слабости ответила Алина. – Что-то я переволновалась.
Она открыла кран и ополоснула раковину. В палате, к уже привычному запаху, примешалась ещё одна составляющая, явно не добавляющая оптимизма.
Погрузка больного не заняла много времени, на дороге тоже было свободно, хотя водитель мог включить сирену и пронестись по городу с ветерком. Он даже предложил это Алине, но та отказалась, не нравился ей зловещий вой, распугивающий водителей и оглушающий пешеходов.
– Притормозите, пожалуйста, возле аптеки, – попросила она, – я на минутку.
– Без проблем, дамочка, – любезно ответил водитель, свернув с оживлённой магистрали. – Можете не торопиться.
Алина выпрыгнула из скорой помощи, расплющив сапогом комок серой подмёрзшей жижи, и вдохнув морозный воздух, смешанный с выхлопными газами, согнулась пополам и снова вырвала. Никто этого не заметил. Она, отплёвываясь, отошла чуть в сторону, собрала на газоне немного чистого снега, и протёрла им губы. Проходящая мимо парочка подозрительно посмотрела на странную женщину. А ей хотелось кричать от бессилия и ненависти ко всему окружающему, от злобы на саму себя и на того, кто беспомощно лежал в машине, ожидая своей смерти. Это было предательство с его стороны. Он не мог, не имел права вот так взять и бросить её одну посреди этого безумного мира, в котором для неё так и нашлось места.
Алина помнила как ехала к Виталию в больницу, и всю дорогу разговаривая с ним по телефону, натужно хохотала, изображая беззаботность и всячески показывая, что бояться нечего, что это мелочи, пару недель в стационаре – и всё будет как прежде. Она без умолку болтала, а душа в это время разрывалась на части не только от осознания безысходности, но и от тщательно скрываемой тайны, которая при обычных обстоятельствах не так уж сильно и тревожила бы, но сейчас кромсала острым лезвием изнутри, заставляя признаться в содеянном. Алина пыталась себя убедить в нелепости предположений, что всё с Виталием случилось из-за неё, что это она своими необдуманными поступками накликала беду и тогда ещё не верилось, что беда эта может быть такой осязаемой. И только надпись над входом в онкологическое отделение, вывела Алину из состояния натужной эйфории.
