Лин много раз видела, каково это — быть на попечении станции. Люди жестоки. Люди — животные. Им плевать на чужих детей, им бы своё потомство прокормить. На «Станции 5» жизнь сирот всегда была адом. Их держали в строгости и создавали такие условия, при которых ребёнок даже в туалет сходить едва успевал.
В груди заныло. Память о Руанне покрылась жёсткой хрустящей коркой.
Получается, судья отключил её, а потом отдал приказ поймать беглецов. Наверное, делая это, он все ещё держал Лин на руках.
Венилакриме встала. Медленно, не глядя на детей, вышла из столовой и вернулась в свою комнату.
В окне был виден величественный Маятник. Где-то там — властный человек Руанн управлял одним из грандиознейших городов в мире.
Человек. Ящерр. Судья.
Следующие два дня Лин из комнаты не выходила.
Глава седьмая
Город вздрагивал. Его лихорадило от быстрых шагов, громких сирен и внимательных ищеек. Каждый день отсюда выезжали отряды терциев в полном боевом обмундировании. Горожане, знавшие, на что способны эти отряды, невольно сочувствовали тем, по чью душу их снаряжали.
Невдомёк было наивным горожанам, что искали лучшие из лучших не опасных преступников, угрожающих покою великого города, а всего лишь девушку, имевшую наглость сбежать от судьи Руанна.
Простые жители не знали, только высшие чины — тех судья поставил в известность, что часть военной мощи города тратится на поимку землянки.
И лишь остальные судьи считали, что знают правду — о ящеррице Венилакриме, жертве потерянной «Станции 17» в некогда славном городе Мыслите. Её похитили, и Руанн пытается вернуть свою женщину обратно.
Судья допоздна засиживался в Маятнике, по несколько раз просматривая записи из рейдов, пытаясь среди измученных лиц отыскать одно единственное — до боли нужное и знакомое. Он возомнил себя умнее остальных и был уверен, что рано или поздно заметит то, чего не обнаруживали подчинённые.
Ящерры обыскивали приграничные территории. Велилакриме была объявлена пленницей, жертвой заговора, похищенной с целью получения выкупа. В роскошных гостиных Гнезда восхитительные ящеррицы обсуждали эту историю, домысливая наиболее предпочтительные детали. В этом они были так похожи на землян. Им тоже хотелось верить в сказочный сюжет. О потерянной девушке, которую спас от лап коварных земных людишек великий ящерр Руанн.
Что касается Руанна, лишённого любых романтических порывов, то он пребывал на своеобразном распутье. Случались моменты, когда ящерр был твёрдо уверен — Венилакриме похитили. Тогда ему хотелось крушить всё подряд, сровнять с землёй все те леса, в которых нашли убежище земные. Уничтожить каждый закуток, где чувствуется дух этой трусливой расы, и забрать свою женщину обратно.
Как он мог когда-то верить, что Венилакриме — землянка? Да у неё на лице порода написана! Знать бы ещё, чья именно…
А утром великий судья просыпался с пониманием — ушла сама. Это была первая мысль, посещавшая его после пробуждения. Твёрдая и глухая, она загоняла судью в дебри размышлений. Размышления эти были как дно колодца — с неестественным эхом, без света, без надежды.
Впрочем, к вечеру всё опять виделось в другом свете, и снова судья Руанн горел ведомой идеей — крушить, ломать, вырвать Венилакриме из рук похитителей.
Они искали информаторов, обыскивали леса. Люди в серебристых костюмах угрожали и раздавали взятки. Руанн самому себе напоминал канал водоснабжения, только по трубам вместо воды текли средства, которыми он снабжал все операции. Он платил за сведения, важные и не очень, платил так щедро, что даже самые трусливые языки развязывались.
Руанн втихомолку бесился. Он понимал: исчезновение Венилакриме — это просчитанная операция. Целая система работает в противовес системе ящерров, чтобы скрыть девушку от его загребущих рук.
Возможно, Руанну не худо бы понять, что за всем стоят другие ящерры. Он не глуп, и если бы допустил подобную мысль, может, его поиски увенчались бы успехом.
Но судья категорически не верил, что есть в этом мире влиятельные ящерры, пожелавшие вступиться за паразитов этой планеты — землян. Решившихся перейти дорогу ему!
К тому же никому из ищеек судьи в голову не приходила мысль, что всё это время Лин так и не выезжала из Гнезда. Они мучили ни в чём не повинных земных людей далеко за границей города, и каждый вечер или утро (в зависимости от смены) возвращались в Гнездо раздражённые и немного на взводе — ведь предстоит встреча с судьёй. И никто никогда не мог предугадать исход этой встречи.
А Лин была намного ближе, чем Руанн мог предположить, так близко, что при желании он мог бы уже через два-три часа быть рядом с ней…
…Венилакриме пребывала наедине с собой и своими мыслями. Казалось, голова её медленно избавляется от тумана, а вместе с этим приходит осознание катастрофы.
Дети-сироты… Их взгляды… покорные, понимающие. Утраченный город Мыслите. Стёртые воспоминания.
Руанну стоило искать Лин быстрее. Потому что с каждым днём она отдалялась от него всё больше и больше, и любовь её уступала место другому чувству, не менее сильному — жаркой, взрывоопасной ненависти.
Думать о судье девушка не переставала. Просто теперь, зная правду, каждое его действие воспринималось иначе.
На тренировке Руанн загнал её в угол. И задал вопрос: почему она не бросает оружие. Просил верить. А ведь уже тогда он притуплял её волю, играл с памятью, и если бы не сильная кровь, то Лин бы так и не узнала, как жестока эта игра. Если б не проклятая ящерриная кровь, он бы до конца жизни (её жизни) играл с её сознанием.
Когда Лин решила, что пора бы уже выбираться из своей скорлупы, люди как будто почувствовали это. В столовой к ней начали подходить и благодарить за спасение. Говорили, что когда кандалы были сняты и им приказали бежать, это были самые страшные моменты их жизни.
— Мы оказались на улице. На поверхности, не под землёй, но это не приносило никакой радости. Я была так напугана, что сутки просидела в укрытии, на одном и том же месте, боясь даже шевельнуться. Когда встала, оказалось, что подо мной подох уж, а я даже не заметила этого — от испугу. И ноги затекли… так я боялась, что ящерры вернутся за мной.
— Некуда идти, некуда бежать. У меня дочь была и внучка. Внучке шестнадцать, с неё колодки сняли. Нас двое и спаслось, потому что я помнил одно место, где можно спрятаться… Где её мать — мы до сих пор не знаем…
— Вокруг лес. Холод. Кажется, ящерры повсюду. Когда я уже не могла бежать, просто легла на землю и всё ждала, когда меня найдут. Мне чудился хруст собственных костей, и, клянусь, даже шея болеть начала. Вот так и пролежала непонятно сколько… Не знаю, как они могли меня не найти — я так громко дышала.
Историй было много. Иногда Лин хотелось не выходить из комнаты, замереть в одной позе, и пусть все эти рассказы прекратятся. Пусть всего этого не будет.
Но тело протестовало. Оно вело Лин одними и теми же коридорами к людям, и она слушала. Сама же заводила разговоры и с каменным лицом слушала.
— Проклятая война! И те, кто её раздувает. Вот сколько живу — а не понимаю, зачем они полезли к нам… Ну живём мы себе в лесах! Но ведь их не трогаем. Нет и никогда не будет у нас такой мощи, чтобы навредить. Зачем сворачивают шеи, почему не щадят?
Слёз не было. По вечерам, лёжа в постели, Лин прокручивала в голове воспоминания, нанизывала их на ниточку собственной жизни, и вздрагивала каждый раз, когда эта ниточка окрашивалась яркой мыслью о Руанне.
Её ящерр — их палач.
Лин ощущала такую глубокую вину, что уже не могла с нею справиться.
Венилакриме понимала: пусть сейчас она героиня, но при первом же удобном случае люди вспомнят — это она привела Руанна на станцию.
Вира самоустранилась. Она приходила каждый вечер, приносила ужин. Тогда Лин садилась на кровати и начинала говорить. Медленно. Потом быстрее. В конце — захлёбываясь болью.
