– Кто же стал тому причиной? – улыбнулась она, поцеловав его ладонь, и они рассмеялись, не сводя глаз друг с друга.
– А чья будет ночь? Твоя или моя? Или поделим ее поровну? – шутливо промурлыкала Марианна, когда они, утомленные, лежали, не размыкая объятий.
Услышав ее вопрос, Робин улыбнулся.
– Жена Воина, сестра Воина, ты забыла, что ночь перед битвой запрещает делить ложе с женщиной? – выпустив Марианну из объятий, он лег на спину и устремил взгляд в голубое небо, расчерченное зелеными ветками ивы. – Ночь будет посвящена Одину.
Его слова вернули мысли Марианны к предстоящему сражению. Она перевернулась на грудь и, привстав на локте, сказала, тихонько гладя Робина по щеке:
– Я, не спросив тебя, отправила Дикона в Руффорд, чтобы он договорился с его жителями о помощи раненым завтра. Повозки, приют, уход…
– Они не побоятся? – усмехнулся Робин.
Марианна поняла, что сейчас он вспомнил тех, кто оставил его, соблазнившись помилованием Иоанна. «Они избегали смотреть мне в глаза…» – «Да, Марианна, вот такие они – люди, за которых Робин всегда был готов положить жизнь!..» Слова Реджинальда и Гая пронеслись у нее в голове, и Марианна крепко обняла Робина.
– Ты был очень огорчен, когда они ушли? – тихо спросила она, не пояснив, о ком говорит, но Робин понял ее.
– Они сделали свой выбор – это было их право. В первые дни я испытывал сожаление о силах, потраченных на них, но потом решил: то, что не привилось в них сразу, все равно однажды даст всходы. Если не в них самих, то в их детях. Одно я понял совершенно отчетливо: леди Маред права. Мой край больше во мне не нуждается, окончательно и бесповоротно. Горькое понимание, но если так, то я хотя бы не буду нести ответственность за кровь, которую они могли бы пролить, но предпочли не проливать. Мое время ушло, Мэриан, а с ним ушли и заботы о благе Средних земель. Теперь есть только те, что остались со мной, моя семья, и ничего больше, о чем мне следует беспокоиться и что надлежит защищать.
Его признание резануло ее ножом по сердцу. Останься с ним все, кто ушел, и вместо отправки войска для разгрома вольного Шервуда Иоанн был бы вынужден вступить в переговоры, пойти на уступки, чего он сейчас не сделает, если те, кто остались с Робином, не докажут в сражении, что и они – сила, с которой надо считаться. У тех, кто соблазнился королевской милостью, выбор был, и они его сделали, не оставив выбора самому Робину. Прощаясь с ним, думали ли они, на что обрекают лорда вольного Шервуда? Может быть, и думали, но их мало заботила его участь.
Марианна знала, о каких потраченных силах он сожалел. Не о тех, что понадобились ему, чтобы вновь сплачивать Шервуд, не о тех, которые он и его верные товарищи вложили в отступников, обучая их владению оружием. Речь шла о силах его души, направленных на воспитание стойкости духа и избавление от малодушия. Его наука и он сам были отвергнуты, но он все равно не считал, что потерпел неудачу. Его посевы взойдут – в тех, кто сбежал из Шервуда, или в их детях. Само его имя станет символом сопротивления произволу, достоинства, которое не позволяет упасть на колени. Но, несмотря на это понимание, Марианна чувствовала в нем глубокое разочарование и горечь. Край отринул правителя, выказал безразличие к его судьбе.
«Пусть это отступничество станет последним предательством, с которым тебе довелось столкнуться!» – подумала Марианна, а вслух сказала:
– Жители Руффорда не из боязливых. Они под защитой Реджинальда, они давали мне слово спешить на мой зов, о чем бы я ни попросила, и они обязаны тебе, ведь ты пожертвовал собой, сдавшись Гаю, чтобы Руффорд остался цел. Они придут и помогут.
– Ну что ж! – Робин глубоко вздохнул. – Помощь будет весьма кстати.
Марианна прижалась щекой к его плечу, чувствуя, как ладонь Робина ласково гладит ее по голове.
– Мы с тобой разговариваем так, словно все уже позади, – прошептала она, – а завтрашний день еще даже не наступил!
Его ладонь на миг замерла, он повернулся к Марианне и посмотрел ей в глаза с ласковой и печальной улыбкой.
– Милая, я давно собирался сказать тебе, – Робин немного помедлил, потом договорил, вновь устремив взгляд спокойных глаз в бездонное небо: – Я хочу быть похороненным в Шервуде. Не в Веардруне или еще где-либо – у Рочестеров все равно нет фамильного места погребения! Именно в Шервуде, рядом с друзьями.
– Робин! – протестующе воскликнула Марианна, и он приложил пальцы к ее губам, не дав больше сказать ни слова.
– Просто чтобы ты знала мою волю, и не более того.
Она помолчала, вскинула на него глаза и сказала непреклонным тоном:
– Тогда знай и ты, что я тоже хочу остаться в Шервуде!
Робин рассмеялся, обхватил ее руками и крепко прижал к себе:
– Саксонка! Ты будешь жить долго, очень долго!
– Если ты помнишь, руна предрекла нам одну смерть на двоих, – ответила Марианна, тихонько скользя губами по груди Робина.
– Значит, мы оба проживем еще много лет, – шепнул Робин, дотронувшись губами до уха Марианны.
Тени удлинились, солнце стало медленно спускаться к верхушкам деревьев. Робин и Марианна искупались еще раз и поехали домой. Лошади бежали медленной рысью. Бросив поводья, Робин и Марианна держались за руки и, склоняясь друг к другу, обменивались поцелуями. Последний мирный день Шервуда клонился к закату, неумолимо приближалась ночь, а за ней – утро битвы. Но в сердцах лорда и леди Шервуда царили умиротворение и даже беспечность, с которой они наслаждались каждой минутой уходящего дня.
К их возвращению столы были накрыты, и ужин прошел как обычно. За столами слышались шутки и смех, велись оживленные разговоры, но в них не прозвучало ни одного упоминания о завтрашней битве. Когда ужин закончился, Кэтрин и Мартина убрали со столов, перемыли посуду. Эллен, не сумев понять, согласился ли Робин с ее намерением не покидать Шервуд, на всякий случай еще днем отправилась к себе домой. Аккуратно поставив на полку последнее блюдо, Кэтрин обвела повлажневшими глазами трапезную, вытерла руки и сказала:
– Ну, вот и все!
Джон принес сверток с нехитрыми пожитками, которые Кэтрин и Мартина брали с собой в Шервуд, и два плаща. Набросив на плечи длинный плащ, Кэтрин прошла мимо стрелков и остановилась перед Робином. Он ласково коснулся ладонью ее строгого бледного лица, улыбнулся и поцеловал в лоб. Кэтрин порывисто обняла его и крепко прижалась щекой к его груди.
– Не оплакивай нас заранее, мой милый дружок! – сказал Робин, почувствовав, как под его ладонями дрожат ее хрупкие плечи, и бережно отстранил Кэтрин, добавив с шутливой улыбкой: – И не обнимай меня так горячо на глазах своего ревнивого мужа!
Кэтрин улыбнулась сквозь набежавшие слезы и из объятий Робина перешла в объятия Вилла, потом Алана, а следом за ним – и остальных стрелков.
– И ты не грусти, Марти! – сказал Робин, обнимая Мартину. – Не бери пример с Кэтти!
Мартина, задохнувшись от нахлынувших на нее самых противоречивых чувств, вцепилась в руки Робина и приникла к его груди.
– Не сердись! – прошептала она, потершись щекой о мягкое сукно его куртки, и Робин понял, к чему относится ее просьба.
– Сердиться? Да я сочувствую тебе всем сердцем! – рассмеялся он и повторил слова, которые говорил ей несколько лет назад: – Девочка, ты из огня угодила в полымя!
Расслышав его последние слова, Вилл тоже рассмеялся и принял Мартину в свои объятия.
– Береги себя! – прошептала она, целуя его в щеку.
Вилл поцеловал Мартину в лоб и сказал так, чтобы услышала только она:
– Спасибо тебе, Марти, за любовь и за дочь. Передай Вильямине мое отцовское благословение и перестань ее прятать от меня, привези нашу дочь в Веардрун.
– Но что скажет Тиль? – так же тихо спросила Мартина, с тревогой поднимая глаза на Вилла.
Он усмехнулся и, помедлив, ответил:
– Я объяснюсь с ней, как-нибудь поладим!
Мартина, сдерживая слезы, покивала головой, и Вилл, помедлив, отстранил ее от себя