– Но ангелов искупали в крови – чужой или собственной, не знаю! Знаю лишь, что ваши крылья пропитались этой кровью и отяжелели так, что больше не смогли поднять вас в небо. И вы оба превратились в скалящих клыки волков. Ты, во всяком случае, точно превратилась! И кому же вы принесли пользу таким превращением? Только своим врагам, но не себе. Ох, старый я дурень! Мне надо было обвенчать вас тогда, как он и просил, а не проповедовать вам о благоразумии!

– Ангелы, волки, любовь! – губы Марианны покривились в невеселой улыбке. – Оказывается, вы в душе поэт, святой отец. Но о каких ангелах вы сейчас толкуете? Да видели бы вы, как в битве ненависть искажает лицо Робина или Джона? А Вилл Скарлет? Никто в Шервуде не жалует ратников шерифа или Гая Гисборна, но так, как Вилл, – тоже никто.

Отец Тук тяжело вздохнул.

– Вилл! А что ты знаешь о нем? Когда сэр Гай велел поджечь Локсли, ратники шерифа забавы ради заперли в горящем доме жену Вилла вместе с сыном и грудной дочерью. Только мальчику каким-то чудом удалось спастись из огня. У Вилла до сих пор не отходит сердце.

Марианна молчала. Она действительно не знала этого и никогда не догадывалась о том, что таили янтарные глаза Вилла, всегда непроницаемые для чужого любопытства. Сейчас она искренно пожалела о многих, если не обо всех, резких словах, когда-либо сказанных ею Виллу.

– А помнишь тот день, когда ты приехала ко мне и встретила здесь Робина? – продолжал о своем отец Тук.

Марианна устало вздохнула и, встретив требовательный взгляд священника, согласно кивнула. В тот день они впервые признались друг другу в любви и тоже были счастливы. Сколько счастья осталось у нее в прежней жизни! Она думала, что все забыла, а на самом деле просто запретила себе вспоминать. Сейчас же отец Тук отомкнул все замки, которые она сама навесила в своей душе, и Марианна почувствовала острую боль в сердце.

– Помнишь… Но кое-чего ты не знаешь. В тот день он приехал ко мне, чтобы уговорить меня помочь ему встретиться с тобой. Я отказался наотрез, и тогда он предложил мне рассказать, как я себе представляю твою жизнь без него. Все, что я ему рассказывал, мне самому казалось сухим и пресным, а он слушал и только улыбался, понимая, что я сам не в силах себя убедить, что ты будешь счастлива не с ним, а без него. И когда я иссяк в своих вымыслах, он сказал мне, что все, что он от меня услышал, есть искушение мирской суетой, а то, чего хотите вы оба, божественный дар. Я спросил его, что вы станете делать, когда новизна пройдет и ваша страсть уляжется. Он ответил, что тоже задавал себе этот вопрос и нашел ответ в том, что любовь – это не только страсть, а нечто гораздо большее. Что же до новизны, сказал он, то вам всей жизни не хватит узнать друг друга до конца. Я спросил его, уверен ли он в тебе так же, как уверился в себе. Он ответил: да, я в ней уверен. И в этот момент в дверях появилась ты.

Марианна, изнемогая от усиливавшейся сердечной боли, закрыла лицо ладонями.

– К чему все это? – глухо спросила она.

– К тому, что он ошибся в тебе, – безжалостно ответил отец Тук, глядя на Марианну взглядом, в котором угадывалось презрение. – Мы оба ошиблись в тебе! Он – в том, что поверил в твою любовь, а я – в том, что вообще счел тебя способной любить. А ты… Ты просто забавлялась, Марианна, как теперь забавляешься опасной жизнью и оружием. Собой ты могла располагать как тебе угодно, но как же ты посмела играть с чужим сердцем, да еще его сердцем?! Ведь я просил тебя оставить его и не причинять ему страданий!

Марианна молчала, не убирая ладоней от лица, и презрение отца Тука сменилось обидной снисходительной жалостью.

– Вот, собственно, и вся отгадка, почему все закончилось так печально, – вздохнул он. – Ты просто не любила его.

Не в силах больше терпеть упреки, Марианна вскинула голову и посмотрела отцу Туку в лицо яростными сухими глазами:

– Любила! Любила, как и говорила вам тогда, больше жизни, больше всего на свете! Но мы не могли остаться вместе после того, что случилось!

Из отца Тука испарился весь гнев, он внимательно посмотрел на Марианну, лицо которой исказилось от горя и боли, и снова сел рядом с ней. Взяв ее руки в свои ладони, он тихо спросил:

– Ты приехала ко мне, чтобы исповедоваться?

Она судорожно кивнула.

– Тогда начинай, – и видя, что она собирается со словами и мыслями, сказал, чтобы помочь ей: – Начни с самого тяжелого для тебя.

И Марианна все ему рассказала, начиная с той минуты, когда она вернулась во Фледстан, и закончив обещанием, которое дала Робину после того, как он вытащил ее из омута. Слушая ее исповедь, отец Тук даже почернел.

– Теперь расскажи мне про тот день, когда вы не приехали ко мне венчаться. Расскажи, почему ты стала вольным стрелком. Рассказывай, дочь моя!

Когда долгая исповедь Марианны закончилась, священник долго молчал, закрыв глаза. Из-под его сомкнутых век текли слезы. Марианна же сидела рядом с совершенно сухими глазами, глядя перед собой.

– Мне казалось, что я уже изучил всю грязную изнанку жизни, – наконец глухим голосом сказал отец Тук, – но только казалось! Подобная подлость не могла бы прийти мне в голову! Что это – страшное совпадение или чей-то замысел? Даже сэр Гай с его коварным умом едва ли мог сплести такую паучью сеть! Как бы я не предостерегал тебя от него, все равно знал то, о чем знали все: ты была его единственной отрадой! И все же нападение на твоего отца обустроили так, чтобы в нем могли обвинить именно вольных стрелков. Не знаю, что и думать!

Отец Тук поднял голову, вытер мокрое лицо рукавом и, сокрушенно качая головой, посмотрел на Марианну.

– Ох, дочь моя! В любом случае вы с Робином только помогли вашим врагам довести свою месть до конца тем, что расстались. Тебя я не могу винить: ты была в полном отчаянии. Но для Робина не суметь удержать тебя непростительно!

Марианна, нахмурив брови, посмотрела на священника, и тот понял, что у нее что-то еще осталось на душе недосказанное.

– Говори, – тихо велел отец Тук.

– Я была уверена, что во мне все чувства умерли, – тихо сказала Марианна. – И вдруг совсем недавно я заметила, что мне небезразлично, как он меня называет – по имени или Саксонкой, о чем говорит со мной. Даже то, как он смотрит на других женщин! – Марианна неуверенно пожала плечами. – Святой отец, я не люблю его, но ревную. Что со мной?

– А что с тобой? – передразнил ее отец Тук и по-отечески погладил по руке. – Ох, глупая девочка! Конечно, ты любишь, потому и ревнуешь. Пробыв рядом с ним в Шервуде столько месяцев, ты не могла не узнать его совсем с иной стороны, чем знала раньше! И если узнала, значит, полюбила его еще сильнее.

Правда, которую она сама от себя тщательно прятала, наконец открылась ей устами отца Тука! Тяжелый вздох вырвался из самой глубины души Марианны.

– Дочь моя, пусть тебя утешит то, что твоя душа, пройдя через страдания, все равно осталась светлой. Именем Господа нашего я отпускаю твои грехи, даже грех покушения на самоубийство, – сказал отец Тук, встал и возложил ладони ей на голову.

– И не наложите на меня никакого наказания? – слабо улыбнулась Марианна, когда священник, закончив читать разрешительную молитву, благословил ее.

– Ты его уже получила, – ответил отец Тук и, когда Марианна удивленно посмотрела на него, сказал: – Ты должна была поверить Робину, когда он пытался убедить тебя, что сумеет исцелить твои незримые, но глубокие раны, поверить, что им руководила любовь к тебе, а не долг или жалость. Но ты не поверила, и теперь Господь может послать тебе чувство безответной любви. Это так больно, Марианна, что другого наказания уже и не надо! Робин тоже не безгрешен. Он чрезмерно горд и может остаться глух к твоему раскаянию.

Заметив, каким протестом вспыхнул ее взгляд, отец Тук удрученно покачал головой и обнял Марианну.

– И ты горда ничуть не меньше, и не придешь к нему, предпочтя вручить свою судьбу воле случая. Что же мне с вами делать? Даже если бы случилось чудо и он вдруг пришел сейчас сюда, не волочь же мне вас к алтарю насильно!