Может быть, и впрямь, древние предки наши - язычники, знали о Боге гораздо больше, чем мы - их прямые потомки? Они-то как раз  понимали Его истинную суть, когда мазали деревянные губы идолов кровью и мясом…

Почему Бог так любит кровь, Ева? Особенно детскую, невинную кровь… Нам рассказывали, как изможденных русских детей из концлагеря делали донорами для раненых немецких солдат, у детей брали кровь, плазму и кожу для пересадки «обгорельцев».

Почему Он допускает страдания детей на войне, да и не только на войне? Ты можешь сейчас мне ответить, Женщина? Почему мы здесь обязаны страдать по Его воле?

Я попробовала выдохнуть и проглотить комок, что застрял в горле. Я должна была что-то сказать, хотя мне кажется, Рай и не ждал ответа. Тогда я начала говорить это просто для себя, в надежде, что это немного его успокоит:

— Ты ведь не один обо всем этом думаешь. Многие люди задают такой вопрос… каждый день, каждое тысячелетие, наверно, еще даже до Иова… Один и тот же вопрос — зачем мы здесь и что такое Бог?

Я не знаю, Рай… Я правда, не знаю, но раз уж Я есть и есть ТЫ… надо же как-нибудь жить… надо хоть что-нибудь делать, а есть Бог или нет, мне кажется, это не так уж и важно.

Если Он тебе нужен - верь Ему, только не в Него, а именно Ему - просто верь, что все, что с нами случается имеет какой-то странный сокровенный смысл, и тогда будет легче… даже страдать. Мы мало можем изменить, у меня тоже бывает такое чувство, что мы только марионетки, что мы плывем по неведомым течениям и нас бьет о камни и швыряет в водовороты, иногда выбрасывая на пологий песчаный берег, где мы можем немного погреться и передохнуть перед новым рывком.

Разница только одна - можно зажмуриться от страха и вцепиться в свое бревно, на котором плывешь, проклиная злую судьбу, правительство, собственную страну и соседей по дому. А можно… оседлать это бревно сверху, обнять его руками и просто смотреть по сторонам и вперед, и тогда увидится многое и совсем иначе.

Я близко чувствую все, что ты хочешь сказать, твою боль, твое возмущение… если можешь что-то изменить - так меняй! А если нет - просто плыви вперед и улыбайся, даже если у тебя нет ног или глаза ничего вокруг не видят.

И даже если ты не можешь слышать и говорить, вообще не способен двигаться - ты можешь думать о чем угодно, пока можешь думать… даже можешь мысленно спросить о чем-нибудь у Бога… ну, хотя бы попытаться.

Ведь, хоть кто-нибудь-то НАС ДОЛЖЕН УСЛЫШАТЬ, а вдруг ОН ОТВЕТИТ так, что ты сможешь Его понять? И тебе станет немножечко легче.

Рай молчал, его голова поникла, плечи опустились.

— Мне нужно сейчас идти. Закрой за мной двери и никого не впускай в дом ночью, даже… Эту Женщину. И не жди меня, ложись спать, я вернусь поздно.

Рай взял ключ от входной двери и скрылся в темноте, а я почти до утра просидела на заправленной кровати, обнимала свои колени, прижатые к груди и плакала… сама толком не зная отчего. Я сейчас так хотела, чтобы Рай был рядом, чтобы он  гладил меня по волосам и шептал что-то доброе, целуя меня. А он ушел в ночной лес… или еще куда-то. А ведь там темно и опасно. Там водятся змеи, и это я знаю точно.

* * *

Своей бесшумной легкой походкой Рай стремительно двигался в сторону, откуда прозвучал выстрел. Но мужчина не успел даже добраться до озера, как заметил медленно бредущую ему навстречу женскую фигуру. В том, что это была именно женщина Рай не сомневался ни капли. Даже за много шагов ее выдавал тонкий пряный запах духов.

— Что ты делала ночью в лесу?

— Воздухом свежим дышала. Видишь, какая бодрая и полная сил?

Лиля хромала и держалась ладонью за щеку.

— Кто тебя так? Этот?

Рай глухо зарычал, едва сдерживая ярость, но женщину, кажется, волновали больше свои эмоции:

— Помоги! Я сейчас просто упаду, меня ноги не держат.

Лиля тяжело оперлась о плечо Рая, приближая к нему свое лицо. Запах возбуждения и гнева, исходящий от нее, щекотал ноздри.

— Доведи меня до моей комнаты, мне так плохо. Не бросай меня, пожалуйста, помоги!

— Где он сейчас? Он тебя ударил? Я найду его и заставлю ответить!

— Нет, миленький, нет… это все завтра, я ребят вызову с поста, они его мигом заберут. Он же больной… просто больной человек. А мне нужно лечь… Я сама не дойду, держи меня, миленький.

Она повисла на руках Рая, размазывая по его футболке слезы. Просто отстранить ее сейчас мужчина не мог.  Мужчина довел Лилю до административного коттеджа и зашел вместе с ней в дом.

— Спасибо, мой хороший! Я уж думала, и не доползу сама. Посиди пока тут, я умоюсь, а потом выйду к тебе.

— Мне нужно вернуться! Ты способна и сама о себе позаботиться.

— Да, конечно, конечно, тебе надо к девочке идти, я же все понимаю. Она молоденькая, красивая, а я уже и не нужна никому - старуха. И все видят только мое тело, а что творится в моей душе, вот здесь, прямо в груди! Смотри!

Женщина дернула трикотажную кофточку, полетели на пол пуговицы и Рай увидел ее полную грудь, поднятую высоко черным кружевным бюстье с алыми ленточками, что змеились вокруг соблазнительных «чашечек».

Рай отчетливо понимал, что следует запретить себе смотреть на это белое тело,  так призывно выглядывающее из-под ажурных кружавчиков, уж лучше немедленно вернуться к Своей Женщине. Но Лиля была беспощадна:

— Пожалей меня, ну, хотя бы один разочек! Я ведь такая несчастная,  на свете совсем одна, я несколько лет в детском доме росла. Меня никто и не любил-то по-настоящему. Я ведь не глупая, я в звании майора полиции сейчас и не через постель этого добилась! Всего самого важного в жизни  я всегда добивалась своим трудом… честно.

Я скажу только тебе, меня в пятнадцать лет изнасиловали, и я никогда не смогу Им этого простить… всем Вам не смогу простить, но ты-то другой… Я же вижу, ты тоже страдаешь. Ты думаешь, что тебя никто не полюбит из-за твоей сути звериной, и ты прав.  Эта дурочка испугается, когда все узнает, она не примет тебя.

— Ева теперь знает - кто я! Я сам ей сказал, почти… все… сказал.

— Хорошо… это все хорошо. Я за вас рада. Правда. Пусть хоть кто-нибудь будет счастлив. А мне так плохо. Мне надо выпить лекарство и станет лучше. Подожди, я дам и тебе глоточек, а потом ты пойдешь… к ней. Подожди…

Рай мог бы повернуться и уйти, даже убежать от нее, от этого тягучего, манящего голоса, что заволакивал сознание мутной пеной, от Ее сверкающих возбуждением глаз, от ее голодных влекущих губ.

— Вот, выпей со мной, тут на донышке совсем, смотри, я начну первой… Ну, ты же не боишься меня? Ты такой большой, сильный, красивый… у тебя все должно быть хорошо. Ты много перенес, много мучился, столько несправедливости на тебя свалилось. Теперь все уже позади, теперь у тебя начнется новая, достойная жизнь. Пей, же, пей, миленький…

Рай сделал пару осторожных глотков из маленького хрустального фужера и вдруг почувствовал, как под ногами качается пол. Рай попробовал опереться руками о стену, но они почему-то тоже пришли в движение. И совсем рядом оказалось белое женское лицо с тонко выщипанными черными бровями, изогнутыми словно луки. Глаза были похожи на два глубоких холодных омута. Ярко-красные губы искривились в презрительной усмешке.

— Отдыхай, дорогой, отдыхай… а я буду рядом. Хотя бы на эту ночь...

* * *

Кажется, мне все-таки удалось задремать под утро. А еще под утро прошел дождь, от полуоткрытой форточки несло сыростью. Я проснулась с больной головой и красными глазами. Рай так и не вернулся.

Наскоро умывшись, я оделась и пошла его искать. Ноги сами привели меня к ближайшему административному коттеджу. На сей раз у меня не было ни одной мысли, а только странное смутное предчувствие беды. Я стучала довольно долго и мне открыла заспанная Лиля в тонком шелковом халатике на голое тело.

— Бр-р-р, заходи скорее, холодно сегодня! Ну, чего тебе?

— Лиля, мне нужно Рая найти! Он дома не ночевал, он вчера убежал в лес на выстрел! Его нет до сих пор, я сильно переживаю.