Фаллос Сапиенс восклицает:

- НЕ СМЕЙ ОТШКРЯБЫВАТЬ БЕСЦЕННЫЙ АВТОГРАФ НОБЕЛЕВСКОГО ЛАУРЕАТА!

- Да я так, просто... по ходу, гальюн драю, - оправдывается Новенький, оборачивается на новый голос, и... вдруг видит Ось Вселенной, во всей её красе и мощи.

- Абдурахман Мангал! - представляется Новенькому Фаллос Сапиенс. И спрашивает: - А тебя как звать-величать?

У Новенького отвисает челюсть, он съезжает по кафельной стенке, шмякается на пол, и только молвит:

- Пу!..

Боясь проболтаться, он осекается на полуслове и тычет пальцем в свою забинтованную черепушку:

- ПУ-У-ЛЯ! Наверное, у меня тут пуууля! - и снова спрашивает: - Где я?!

- В гуманоидариуме, - отвечает ему Абдурахман Мангал. - В сортире.

- Кто я? - притворно вопрошает Новенький.

У меня в голове, под правым виском, загорается красная лампочка, и голос телефонного робота озвучивает СПРАВКУ ИЗ КОСМОСА: "Путтипут... Путтипут... Путтипут..."

- КТО Я? - артистично повторяет Новенький.

- Ты - Путтипут! - отвечает ему Фаллос Сапиенс.

От неожиданного разоблачения рот Новенького перекашивается:

- НЕТ! Я КЫШТЫМСКИЙ КАРЛИК!!

- Врёшь! - обличает его Фаллос Сапиенс. - Ты Путтипут!

- ТААК... ТАК ТЫ-Ы ПООД... - нервничает Курочка, и заходится: - ПОДСАДНО-О-ОЙ!! ГАД!!

- БЕЙ ГАДА! - вопит товарищ Нинель.

Подсадной бледнеет и падает в обморок, понарошку. Повязка с его тыквы чуток съезжает, и мы видим, как из-под его забинтованного уха отваливается проводок с наушником и миниатюрным микрофоном.

Аббат Фариа наклоняется к микрофону и диктует донесение в Центр:

- Дорогой Карл Двенадцатый! Сражение под Полтавой, слава Богу, проиграно!..

Тут врываются мордатые аллироги в белых балахонах и палят Новенького:

- Унтер-меркадер Путтипут, вы живы?!

Аббат Фариа отпрыгивает в угол тубзика, бьётся башкой о другой потайной люк и проваливается из Антимира в Мир.

- Товарищ унтер-меркадер, вы в порядке?! - трясут аллироги подсадного.

Курочка на нервной почве запевает:

Путтипута ранили

Поо-посреди Германии.

Вместо пули - микрофон,

Поо-подсадным приставили. И-и-Их!

Путтипута закидывают на носилки и уносят, а он нам грозит:

- ЗЗАМОЧУ! В ССОРТИРЕ ПОЙМАЮ - ЗЗАМОЧУ! Э-ЭХ, ЗЗАМОЧУ!

Прибегает доктор Лектор:

- Что происходит?!

Аллироги фискалят:

- Вот, Ганнибал Кондратьич, грёбаные инопланетяне практикум слушателю Школы КГБ по втиранию к ним в доверие сорвали.

Нас с Курочкой, товарищем Нинелем и Абдурахман Мангалом вяжут. А мне кивают на Ось Вселенной и строго-настрого, но уважительно так, предупреждают:

- Никому больше не показывайте!

- Да поод-поод подсадной САМ поод подсматривал! - объясняет Курочка.

Её не слушают, а только втыкают ей, а за ней и нам, в каждую ягодицу по уколу.

И я оказываюсь посреди рая. Голый...

38. Второе изъятое видео

Едва слышный гул двигателей летающей тарелки никому не мешал дремать, но Путтипут не дремал. Внутри своего титанического сверхсознания он всё просматривал и просматривал уничтоженные видеодокументы из архива переименованного КГБ.

Вот, Бадр Патр, довольный собой, входит в кабинет олигатора Беркмана, держа в одной руке хрустальную линейку, а в другой пакет с фотками.

- Нащёл! Нащёл! - с альпийским акцентом восклицает он. - В КаГеБе служьит скромний такой унтер-меркадер Путтипут... Вот, Аврааща, сматры - вот йиво рэзултати измэрэний! А против антропометрии нэ папръёощь! Вот йиво фотки, и вот, характэристика:

...по свидетельству начальства и жены, он тихий, скромный, незаметный. В коллективе никогда не претендует на пальму первенства, лидерство отдаёт более активным и охотно подчиняется...

- Тихушник! Именно такой, вот, мне и нужен! Чтоб мне - МНЕ, МНЕ - охотно подчинялся!

Беркман берёт линейку, внимательно изучает на ней отметку маркером, читает представленные материалы, рассматривает фото, и его физиономия начинает сиять. И он запевает старинную песенку:

Пусть говорят "Он маленького роста",

Пусть говорят "Одет он слишком просто..."

И Беркман на радостях пускается в пляс, продолжая петь:

А он мне нра-авится,

Нра-авится, нра-авится...

А Бадр Патр рассуждает вслух:

- Я панимаю, как из пещэк в дамки пригнуть ... То - щахмати! Но как из унтер-меркадеров, и... на трон?!

- А и слепая лошадь повезёт, коли ааа... зрячий возом управляет. Мы академию наук на него пахать заставим. И по быдлопулированию докторов наук приставим! Впрочем, хватит всего пары PR-асов. Ты их знаешь,- это доктор Глеббельс, и его коллега Стржемббельс.

Бадр Патр припоминает:

- Стржемббельс ета тот, щто...

- ...на одних подмётках, да семи царям служил.

- Ай, Аврааща, гэнацвале, маладэц! И Глеббельса я тожьже помню: он диссидентов, в сваё врэмя, КаГеБе сдавал...

- ...и правду скажет только в день Касьяна. Ему дай семерых - всех до смерти заврёт!

- Такие падхадъящие рэбъята! Тибэ асталасъ Алканавта Ёлкина угаварыть.

- Знаешь, друг мой, ааа, нет такой вершины, на которую б не смог взобраться груженый золотом осёл...

- А бидлы нэ дагадаютца, щто ми их дурим?

- Для этого у нас есть пропаганда - средство внушить быдлам, что строй, при котором они полу-живут-полу-существуют, не олигархия, а демократия. Разумеется, пропаганда стоит миллионы баксов... зато инвестору возвращается миллиард.

- Уа! Тисяча працентав - ета прибиль!

39. Посреди рая

Я в самом сердце рая... голый... перед ветвями древа, обращенного, почему-то... кроной вниз! Его ствол произрастает с неба, и корни питаются слоновой костью облаков. Пышная крона - вся в дивных живых цветах всех мыслимых оттенков - лавандовых, карминовых, пунцовых, персиковых, сиреневых, ванильных, коралловых, тыквенных, васильковых... Любой цветок тут же образует завязь, спешащую налиться в зрелый плод.

Ещё шаг, и крона уже затеняет разум: каждый цветок здесь... дева! Цветы-девы, девы-цветы дремлют на ветвях. Лепесткам безмятежных лотосов подобны плечи, локти, кисти рук, ступни, колени. Разнообразие форм, тонов, оттенков, ароматов кем-то нарочно создано, чтоб затмевать рассудок. Ими невольно увлекается естество.

С ветви смоковницы срываю фиговый листок и озадачиваюсь - чем бы таким его себе приладить?

Девы-цветы превращаются на глазах в девы-ягоды, девы-фрукты. Их магнетизм беспокоит сердце, губы и язык.

- Это... Древо Жизни?!

Неведомый, недоступный взору, собеседник поправляет:

- Нет. Древо Познания Добра и Зла.

- Зло и Добро зреют на плодоножках, будто груши?!

- Хватать всё, что попало, не спеши. Ищи СВОЁ, в помощники взяв терпение и разум...

- Легко сказать! Тут разум напрочь сносит!

Голос стихает, растворяясь в буйстве райский кущ. А за моей спиной, будто скользя в траве, приближается шипенье. Раздвоенным ядовитым языком, облизывая наливающихся соком дев, змей шепчет:

- Благоухают грушшки, яблочки розовощёки, бархатистокож персик, ароматны манго, шшоколадной спелости хурма...

Змей указывает хвостом:

- Эту зовут Лилит. Хочешшь? А эту - Ева. Нравится? Рви прямо с ветки! Вот, зреют Андромахи, Клитемнестры. Тут Эвридики, Эсмеральды, Мессалины. Есть Ксантиппы, есть Кассандры, Мелюзины, Иродиады, Саломеи и Медеи... Во множестве тут поспевают Анны, Тамары, Гали, Маши, Даши, Жанны... Имена их совершшенно не важны. Важно их призванье: все они - учителя!

- Любви?!

Змей усмехается:

- Что-что, а по этой части они мнят себя профессорами! Любовь... Яд в сладостях дают вкушшать наивным. Глупцам слюнявым она кажется добром, волшшебным и бесценным даром Неба. Вскоре же, дар богов - как конь еловый, чреватый сотнею вооружённых до зубов данайцев - начнёт за разом раз жеребиться очередным из зол. Марины и Карины, Веры, Леры, Поли, Оли - учителя другого. А предмет их - боль. Вступая в жизнь, каждый поступает в шшколу боли. Радуешшься цветку, но в завязи под ним раньшше уже завёлся червь. Неважно, что ты с дерева срываешшь - цветок, иль спелый фрукт. Или поднимаешшь плод, шшмякнувшийся пред тобою на дорогу, перезрелый. Может, и не умрешь - зато отравишшь жизнь свою надолго, вынужденно глотая омерзительную гадость. Ты не живот себе расстроишшь - сердце разобьешшь. Душша проявится, как главный орган боли...