Литмир - Электронная Библиотека

В конце концов, гражданин – это не просто имеющий право голоса, наш лейтенант был гражданином в высшем смысле этого слова, пусть он и не прожил так долго, чтобы успеть хоть раз проголосовать, – он «голосовал» каждый раз, когда шел в десант.

И я тоже!

В мозгу моем будто зазвучал голос подполковника Дюбуа:

– Гражданство – это вопрос личного отношения, состояние сознания, подсознательная уверенность в том, что целое больше части… и эта часть может гордиться, если отдаст жизнь за то, чтобы целое продолжало жить.

Я все еще не знал, стремлюсь ли заслонить своим одним-единственным телом «родной дом от бедствий войны» – меня все еще трясло перед каждым броском, а «бедствия» выходили очень уж опустошительными. Но все же теперь я понимал, о чем хотел сказать подполковник Дюбуа. МП – это мое, а я полностью принадлежу МП. Что делает вся МП, то делаю и я. Патриотизм для меня слишком туманен и непонятен, но МП заменила мне покинутую семью и братьев, которых у меня никогда не было, и была мне ближе, чем даже Карл. И если я оставлю ее, я пропал.

Так почему бы мне не пойти в кадровые? Отлично. Но что же делать с училищем? Это же совсем другое дело. Я вполне мог себе представить, как отслужу двадцатку, а затем буду прохлаждаться, как описывал Эйс: на груди – планки, на ногах – тапочки… или вечер в Клубе ветеранов, воспоминания о былых временах с товарищами… Но училище? Теперь я услышал Эла Дженкинса – как-то мы спорили о подобных вещах:

– Я рядовой! И собираюсь рядовым и остаться! Пока ты рядовой, с тебя и спросу никакого, кому это надо – быть офицером? Или пусть даже сержантом? Дышишь ведь тем же самым воздухом, верно? И ешь то же самое. Ходишь в те же места и точно так же идешь в бросок. Одна разница – забот никаких!

Эл попал в точку. Что мне дали эти лычки – только лишние неприятности.

И все-таки я знал, что стану сержантом, если мне предложат. Отказаться нельзя – в армии нельзя отказываться, следует выполнять, что говорят. Например, сдавать экзамены.

Но неужели это можно? Неужели я могу стать таким же, как лейтенант Расжак?

И я не заметил, как ноги привели меня прямо к училищу. Вот уж не думал, что меня сюда занесет! На плацу гоняли рысью роту кадет, и выглядели они точно как салажата в учебном лагере. Солнце припекало, и казалось это все не таким заманчивым, как, скажем, треп в «предбаннике» «Роджера Янга» – там-то меня никто не заставит маршировать дальше тридцатой переборки – я уже закончил свою учебку, можно сказать, свое отмаршировал.

Я немного поглазел на них, взопревших в своей форме, я послушал, как их отчитывают – тоже сержанты. Да, неделя воспоминаний. Я покачал головой и пошел прочь – прямиком в наши казармы и в офицерской половине нашел комнату Джелли.

Он был дома, сидел, задрав ноги на стол, и читал журнал. Я постучал по косяку. Он поднял глаза и буркнул:

– Ну?

– Серж… то есть лейтенант…

– Давай, выкладывай!

– Сэр, я хочу стать кадровым военным. Он опустил ноги под стол:

– Протяни сюда правую руку.

Затем, обругав меня на чем свет стоит, вытянул ящик стола и достал оттуда мои документы.

Он уже приготовил их. Бумаги только ждали моей подписи. А я даже Эйсу не сказал. Каково?

Глава 12

Для офицера отнюдь не достаточно одного только опыта. Он должен быть джентльменом с широким образованием, манерами, неизменной вежливостью и чувством собственного достоинства… Заслуги подчиненных не должны избегать его внимания, даже если наградой за них будет только похвала. И напротив, он не должен закрывать глаза ни на один проступок подчиненного… Как бы ни были верны политические принципы, за которые мы сейчас сражаемся, кораблями нужно командовать по системе абсолютного деспотизма. Мне кажется, я достаточно ясно объяснил вам, какая ответственность на вас ложится. Мы должны добиться максимума с теми средствами, которые у нас в наличии.

Джон Поль Джонс. 14 сентября 1775. Из письма морскому комитету повстанцев Северной Америки

«Роджер Янг» вновь вернулся на базу за новыми капсулами и новой живой силой. Эл Дженкинс получил искупление грехов, прикрывая отход; тогда же погиб и падре. И меня следовало заменить. Теперь я носил новенькие лычки сержанта (вместо падре Мигелаччо). Однако у меня было предчувствие, что, как только я уйду с корабля, эти лычки тут же наденет Эйс – я их носил скорее так, для пущей важности. Прощальный подарок от Джелли – меня ведь отправляли в училище.

Все же это не мешало мне гордиться ими. С космодрома я вышел с задранным носом и пошел к пропускному пункту – поставить штампы в мои бумаги. Пока ими там занимались, сзади прозвучал солидный, вежливый голос:

– Простите, сержант, это катер, который только что прибыл, – с «Роджера Янга»?..

Я обернулся, взглянул на его рукав – небольшого роста сутуловатый капрал, наверное, один из наших…

– Папа!

Капрал протянул руки ко мне:

– Хуан! Джонни, маленький мой…

Я обнял его, поцеловал и, похоже, заплакал. Наверное, штатский клерк за конторкой впервые в жизни видел двух целующихся младших командиров. Если б я заметил, что у него хоть брови подняты – по стенке размазал бы. Но я его вообще не замечал – занят был. Потом вспомнил, что надо забрать у него мои бумаги.

К этому моменту мы уже просморкались и бросили смешить народ.

– Папа, пойдем посидим где-нибудь. Я о многом хочу с тобой поговорить. – Тут я глубоко вздохнул. – Я думал, ты умер.

– Нет, хотя мог. Раз или два. Но, сынок… Сержант, мне действительно нужно знать, что за катер сейчас приземлился. Видишь ли…

– А, это… Он с «Роджера Янга». Я…

Отец ужасно расстроился.

– Тогда мне нужно поторапливаться. Я должен прибыть и доложиться. Но ты ведь скоро вернешься на борт, верно, Хуанито? Или у тебя отпуск?

– Э… нет.

Я прикинул, что к чему. Ну надо же, чтобы так все вышло…

– Пап, я знаю расписание катера. Ты еще час с лишним можешь туда не являться. Назад он пойдет не скоро. Пилот экономит топливо и ждет, когда «Родж» подойдет по орбите ближе – а может, и следующего витка будет ждать, если к первому загрузиться не успеет.

Отец, поколебавшись, сказал:

– Но мне приказано сразу доложиться пилоту первого же катера.

Папа, папа! Неужели тебя так трогают эти инструкции? Девчонке, которая заводит это корыто, плевать, прибудешь ты сейчас или перед взлетом. Все равно они дадут позывной корабля за десять минут и обо всем объявят. Ты обязательно услышишь!

Он наконец позволил увести себя в свободный угол. Когда мы сели, он добавил:

– Ты полетишь на этом же катере, Хуан? Или позже?

Я показал ему мои бумаги, это был самый простой способ сообщить новость. Корабли, разошедшиеся в ночи, как в истории про Эванджелину! Случится же такое!

Он просмотрел бумаги, и на глазах его показались слезы, а я виновато сказал:

– Пап, я постараюсь вернуться обратно. Другой части, кроме Дикобразов, мне не надо… да еще если там будешь и ты… я понимаю, что огорчил тебя, но…

– Ты вовсе не огорчил меня, Хуан.

– Как?

– Я горд. Мой сын станет офицером. Мой маленький Джонни… Нет, я и огорчен тоже – слишком долго ждал сегодняшнего дня… Но могу и еще малость подождать.

Он улыбнулся сквозь слезы:

– Ты вырос, парень. И возмужал.

– Да, похоже… Но, пап, я ведь пока не офицер и, может, уже через несколько дней вернусь обратно на «Роджера». Я хочу сказать, что меня ведь могут и отчислить…

– Пре-кра-ти-те, молодой человек!

– А?

– Все у тебя выйдет. И никаких больше разговоров об «отчислении».

Он вдруг улыбнулся:

– Да, в первый раз приказал сержанту заткнуться!

– Ну я постараюсь, пап. И конечно, изо всех сил буду потом проситься обратно на «Родж». Но…

– Ясно. Твоя просьба ничего не будет значить, пока не откроется вакансия. Ладно, вздор. У нас есть целый час, так не будем тратить его зря. Я так горд тобой, что чуть не лопаюсь по швам. Как ты жил все это время, Джонни?

38
{"b":"605352","o":1}