Вор крякнул с досады и ответил:

– А попробуйте. Мне самому интересно. Он, конечно, не семи пядей во лбу, но должен догадаться.

– О чем?

Чайкин опять отвел глаза. Но Лыков настаивал:

– О чем догадается Шиллинг? О том, что четвертый сообщник не обрадуется и отомстит?

– Какой еще четвертый, что вы несете! – рассердился вор.

– Ну как же, – возразил коллежский советник, высказывая последнюю из своих догадок. – Тот, кто все устроил.

– Что «все»?

– Продажу иконы.

Вор уставился на сыщика, и тот понял, что угадал.

– Да, продажу. Ведь именно образ Богоматери был главной целью кражи, не так ли? Или вы действительно такой недоумок, что спалили вещь, за которую можно выручить миллион? Не верю.

Чайкин смотрел во все глаза и слушал отстраненно, не соглашаясь, но и не отрицая. Алексей Николаевич продолжил:

– Именно этого человека вы и боитесь. Именно с ним и заключили сделку.

– Но…

– Какую сделку? – опередил вора Лыков. – Вы поделили добычу: вам бриллианты, а ему икону. Почувствовав, что вас вот-вот арестуют, вы отдали камни номеру четвертому на хранение. И теперь не хотите его выдавать. Надеетесь, что он поможет вам бежать и вручит тогда вашу долю. Так ведь? Глупо, Варфоломей Андреевич. Не удастся вам сдернуть с бессрочной каторги. И этот человек будет ждать вас тридцать пять лет? Вы верите в такую чушь? Потом, если даже случится вдруг невозможное и вы действительно удерете… Что тогда? Думаете, этот четвертый вернет бриллианты? Выгоднее ему будет вас убить.

В комнате повисла тишина. Лыков высказал все свои предположения и понял, что угадал. Был третий сообщник, и это именно Василий Шиллинг. И был четвертый, самый главный, что и организовал «кражу века». Даже Чайкин, калиброванный, гордый человек, не склонный никому подчиняться, лишь винтик в этом преступлении. А над ним стоит кто-то крупный и страшный, кого опасно выдавать.

А еще Лыков убедился окончательно, что икона цела.

Чайкин опять задумался, на этот раз всерьез. Алексей Николаевич не торопил вора. Речь шла о его жизни и смерти – пусть решит спокойно. В душу ему не заглянешь, а решение клюквенника придется принять. И если тот откажется признаваться, значит, так тому и быть. Лыкову придется искать ответы самому.

Наконец Чайкин решился. Он встал и, глядя сыщику прямо в глаза, заявил:

– Повторяю: иконы ищите у чувашина. Ложно обвинили, несправедливо осудили, а теперь хотите, чтобы я сознался в том, чего не делал? Пусть меня вернут в камеру, голова раскалывается.

– Черт с тобой, подыхай на каторге, – сорвался сыщик. – Я все отыщу и без тебя. Пошел с глаз долой!

Лыков остался недоволен допросом. Не сдержался, нахамил арестанту, который не мог ответить. Хотя как раз на это ему было наплевать. Жалко было, что правда ускользнула между пальцев! Ведь он ее уже почти ухватил, да не удержал. Был миг, когда Чайкин хотел сдаться. Еще бы чуть-чуть. Но он не нашел нужных слов. Плохо, плохо… Теперь действительно придется идти по старому следу, трясти сообщников, торчать в этой Казани.

Коллежский советник явился на полицейский телеграф и отбил Трусевичу шифрованную депешу. В ней он сообщал, что Чайкин ни в чем не сознался и надеется на побег. Надо усилить его охрану и контролировать переписку. Лыков заключил рапорт словами, что выезжает к месту преступления и начинает поиски.

Он садился в вагон, когда по перрону пробежал газетчик с криком:

– Покушение на Столыпина! Взрыв дачи премьер-министра на Аптекарском острове! Горы трупов и искалеченных! Последние новости из Петербурга…

Подорвали дачу, на которой они встречались с премьер-министром всего неделю назад! Лыков купил газету, сел на место и раскрыл номер. Там сообщалось, что сегодня около четырех часов пополудни на летнюю дачу министра внутренних дел явились террористы. Не то трое, не то четверо – выжившие называли разную цифру. Время было приемное, и обе комнаты для ожидания оказались битком набиты просителями. В эту гущу ни в чем не повинных людей негодяи и швырнули свои бомбы. Сами при этом погибли, но черт бы с ними. Подсчет жертв еще не закончен, однако покойницкая Петропавловской больницы, куда свезли тела, едва вместила всех. Еще больше раненых. Достоверно известно, что погибли пензенский губернатор Хвостов, генерал Замятин и княгиня Кантакузен. Многих невозможно опознать, так изувечены их тела. Среди прочих – неизвестная женщина на восьмом месяце беременности… Сам Столыпин не пострадал, его лишь обдало чернилами из пролетевшей над головой чернильницы да стукнуло сорванной с петель дверью. Но его двенадцатилетняя дочь серьезно покалечена, и контужен малютка сын. После взрыва премьер-министр сохранил поразительное хладнокровие и лично помогал спасать раненых.

Сыщик закрыл газету и долго невидящим взглядом смотрел в окно. Дачу на Аптекарском острове охраняли, вместе с жандармами, чины петербургской полиции. Многих из них Алексей Николаевич знал лично. Если взорваны обе приемные, значит досталось и им. Охрана всегда в дверях, на переднем крае. Кто погиб, кто уцелел? Эх, канальское время…

Лыков проснулся от выстрелов и не сразу сообразил, что происходит. Вчера он проехал Рязань. Добираться пришлось через Москву, и питерец подивился на левостороннее движение по московско-рязанской ветке, единственное в России. Сев в Первопрестольной на казанский поезд, сыщик сразу вспомнил рассказы о его неудобствах. Действительно, Рязанско-Казанская ветка тупиковая, по оборотам одна из беднейших в стране. Моста через Волгу нет, и неизвестно, когда он появится. Ехать от Москвы до Казани долгих сорок девять часов.

Хмурый проводной шваркнул перед пассажиром стакан с чаем так, что залил скатерть… Лыков не стал скандалить, выпил чай и постарался скорее заснуть. И проснулся на рассвете, от пальбы!

Он вскочил и первым делом запер дверь изнутри. Потом полез в саквояж и вынул «маузер». Пассажир напротив, толстый купец в розовом исподнем, ахнул и нырнул под одеяло. Сыщик прислушался. Стреляли совсем рядом, из коридора в соседнюю половину спального купе. Оно было отделено от лыковского раздвижной ширмой. Там, сыщик приметил это еще вечером, ехали двое: пожилой артельщик с холщовым портфелем и жандармский унтер-офицер. Видимо, артельщик вез денежную сумму, а унтер охранял его. Тогда, скорее всего, произошло нападение. Но что с соседями? Живы ли они?

Словно в ответ на мысли сыщика, за ширмой один за другим грохнули три выстрела. В коридоре ойкнули и засуетились. Прямо в шаге от Лыкова слышны были ругань и звуки боя: звенели падающие гильзы, кто-то перезаряжал оружие.

Нападение, это точно нападение. Террористы или просто бандиты – грань между ними делалась все тоньше – рассчитывали на внезапность. Но ошиблись. Жандарм, молодец, не спал и был начеку. Дверь бандитам открыть не удалось, а когда начали в нее стрелять, унтер-офицер дал сдачи. И теперь ребята находились в замешательстве. Лезть на пули было опасно, а фактор внезапности они потеряли.

Боевики вновь открыли бешеный огонь – сыщик насчитал шесть или семь стволов – потом крикнули:

– Эй, бросай сюда деньги, иначе шлепнем!

В ответ грохнул новый выстрел. Бандиты стали материться, а унтер хохотнул:

– Давай сюда самого смелого! Я ему третий глаз сделаю.

Лыков решил, что пора ему вмешаться. Открывать дверь было опасно. Да и главное было – не убить одного-другого, а спугнуть нападавших. Сыщик прикинул позицию террористов и дал на звуки подряд четыре выстрела. В коридоре закричали, как бараны на бойне, и послышался топот.

– Тикай!!! – рявкнул кто-то и пальнул разок в ответ.

Пуля пробила дверь и ударила в стену. Лыков повел стволом влево и жахнул. С той стороны раздался глухой стон и звук падения. А потом тишина.

Алексей Николаевич помедлил секунду, затем отпер дверь и осторожно распахнул ее. В коридоре под разбитым окном лежал на спине человек и скулил, держась за живот. Сыщик вырвал из его рук револьвер и сунул в карман. Осмотрелся: пусто. В коридоре ни души, а обшивка стены и дверь в соседнюю половину купе густо издырявлены пулями. Он подскочил к окну и увидел, как пять или шесть мужчин скрываются в лесу. Это налетчики спрыгнули на ходу с поезда и дали стрекача. Сначала получили отпор от жандарма, а тут еще и неожиданный удар во фланг! Ребята струсили и убежали, бросив раненого.