«Четыре часа после обеда. Поднимая клубы пыли, обдавая ним группы людей, мчатся фаэтоны, линейки и другие коляски за город, где на степном пространстве в разных направлениях стоят шары на подставках, длинные ветви в стояках, висят набитые соломой мешки в рамах, а на особых подставках лежат конусообразные кучки глины.

Мимо всего этого с гиком несутся казаки с обнаженными саблями. Сверкнула сабля — и шар, разрубленный ею насквозь, падает на землю, снова блеск сабли, и ветка, подрубленная ней, как бритвой, тихо валится из стояка, сабля снова блестит и колет набитый соломой мешок. А потом рассекает горизонтально кучку глины, и трудно заметить бы этого, если бы верхушка ее слегка не „всплескивала“ после каждого удара.

Промчался, рубя и коля, последний казак. Сотни выстроились и вдруг рассыпались, казаки помчались во всех направлениях. Вот один несется во весь опор, то заскакивая на коня, то вскакивая него, вот другой скачет, стоя с кинжалом в зубах, с саблей в руке, там третий мчится, высоко подбрасывая винтовку и ловя ее; четвертый несется, стоя на голове, пятый расседлывает на всем скаку коня, сняв седло, скачет, высоко подняв его, шестой летит совсем перевернувшись к животу лошади, а седьмой переворачивается спиной то к голове коня, то к хвосту; многие скачут стреляя, подбирают с земли брошены шапки, а подняв, высоко бросают вверх и затем или ловят их или стреляют в них. Изо всех сил скачет казак и вдруг валится с лошади. Конь бежит, казак лежит, слегка подрагивая ногами. Слышатся среди женщин и женщин возгласы ужаса, слово „убился“ пролетает по рядам зрителей. К лежащему скачет казак, вот подскакал, положил коня рядом с лежащим. Кладет его на лошадь, а сам становится над седлом, и мудрое животное поднимает как хозяина своего, так и „убитого“ его товарища и мчит стрелой обоих, а тем временем „убившийся“, точнее — „убитый“, оживает. Становится на ноги за спиной своего спасителя и, держась за его плечи, начинает плясать танец. В толпе слышатся облегченные вздохи, а за ними и радостный смех людей, которые догадались, что это падение есть не что иное, как один из видов гарцевания. За индивидуальным гарцеванием началось гарцевание группам: казак скачет и опять падает. Конь убегает. Казак становится беспомощным, но на выручку летят двое станичников, подскакивают, подхватывают безлошадного казака под руки и мчатся дальше, увозя товарища.

Опять скачет казак, а за ним в погоню другой с обнаженной саблей, готовясь зарубить переднего, вдруг этот последний выхватывает из чехла винтовку, и почти вплотную стреляет в заднего. Турманом падает убитый с лошади. Не приходится бросать тело друга в чистом поле. И вот уже двое товарищей „убитого“ подскакивают к нему, затягивают на одного из коней, садятся сами в седла и марш дальше, а „убитый“ вдруг оживает и, держась за плечи своих спасителей, перепрыгивает с крупа одного коня на круп второго, а отсюда назад и исчезает вдали.

Пирамида. Фотография нач. XX в.

Стойка на двух конях. Фотография нач. XX в..

Потерял казак коня в бою, спасаясь от преследования, вскочил на коня товарища. Затем залезает на плечи станичника, оплетает его ногами, снимает со своего плеча винтовку, поворачивается назад и отстреливается от неприятеля. Вот появилась группа старшин: двое едут рядом. Один из них держит сотенный значок, а третий, старшина, стоя у них на плечах и держась одной рукой за значок, другой отдает честь атаману, гостям. Группа пролетает мимо. За ней мчится такая группа из казаков.

Невдалеке видно целую боевую схватку: полсотни казаков, положив лошадей, отстреливается позади них, а затем, быстро спрятав винтовки, подняв лошадей и вскочив на них, в карьер несется с обнаженными саблями навстречу второй полусотне.

От взрослых не отстают и дети, они также лихо скачут и, подражая старшим, гикают своими звонкими детскими голосками.

Гарцевание в полном разгаре: перед глазами зрителей проносятся десятками кони, на них люди во всех возможных сногсшибательных позах, которых и в цирке не увидеть, гиканье, стрельба… Сцена за сценой, картина мелькает за картиной, даже глаза не успевают всего отследить.

Гарцевание заканчивается сценой похищения горцами невесты и отчаянными погонями.

Наступила раздача Наказным Атаманом наград за гарцевание и скачки. Вызванные судьями лучшие всадники подходили к атаману и получали из рук кто саблю, кто кинжал, кто кнут в серебряной оправе, кто седло, обрамленное костью, серебром…» (24, 890).

Известно, что в тех соревнованиях по гарцеванию пальму первенства постоянно отстаивали между собой станицы Мышастовская и Дядьковская, бывшие запорожские курени (81, 80, 10).

Гарцевание. Фотография нач. XX в..

Боковой отрыв. Фотография нач. XX в..

Подобные состязания проводились во всех Черноморских станицах. Каждая станица пыталась подготовить лучших наездников, которые могли бы завоевать призы в общевойсковых соревнованиях. Поэтому в станицах состязания были несколько сложнее. «Самая трудная задача выпадало на долю „молодых“, которые предназначались для службы на границе и в строевых частях казаков, она заключалась не только в умении владеть оружием, в целесообразности применения того или иного оружия, но и в проверке содержания коней, потому что они выезжали на тех же конях и на службу. С этой целью фигуры, которые служат для упражнений, не выставлялись в одну линию, а россыпью по площади, чередуясь с препятствиями для того, чтобы всаднику приходилось несколько раз менять направление на скаку и действовать различным оружием в один заезд. Эти упражнения служили как контрольные в подготовке казаков, и считались настолько важными, что всегда проходили в конце скачек, с тем, чтобы дать возможность присутствовать тем, кто участвовал в станичном сборе. Там были также все должностные лица станичного правления во главе со станичным атаманом. Эти упражнения усложнялись еще и тем, что для рубки ставились вместо хвороста связки камыша, начиная от 2–3, и к концу заезда доходя до 10–12. Такие пучки перерубить саблей труднее чем хворостину. Усложнялись эти упражнения и тем, что в соседние дворы иногда посылалась молодые люди, предназначенные в пехотные части, в секреты по дворам, которые выходили на площадь; секреты эти должны были стрелять во всадника, который приближается, а тот должен был быстро выхватить винтовку из чехла и ответить выстрелом. Считалось большим недостатком, когда секрет не успевал выстрелить в всадника. Это относилось в вину секрета, так же как и всаднику, когда он не успевал ответить выстрелом на выстрел секрета» (81, 81, 8–9).

Запорожское гарцевание. Фото В. Черкаса.

Многие исследователи пытались доказать, что гарцевание (джигитовка) появилось у казаков только на Кубани, что они, мол, переняли его от черкесов. Позволим себе с этим не согласиться. По нашему мнению, перенятыми могли быть только некоторые специфические элементы, но само искусство гарцевания было у казаков еще до переселения на Кубань. Ведь им издавна приходилось постоянно сталкиваться с татарами и турками, а еще раньше с монголами, половцами, печенегами и другими кочевниками, у которых гарцевание (джигитовка) составляло неотъемлемый элемент воспитания будущих воинов. И чтобы эффективно противостоять этим воинственным номадам, казачеству надо было уметь не хуже кочевника владеть конем и оружием.

Как отголоски этого во многих местностях Украины сохранились обрядовые рождественские скачки молодежи. На Запорожской Сечи одним из испытаний во время посвящения в запорожцы было такое: «кандидат в запорожцы должен, сев на необъезженного коня лицом к хвосту, без седла и уздечки проскакать степью и вернуться, не упав на землю» (134, 40–41). Выполнить такое сложное задание было под силу лишь тому, кто в совершенстве овладел искусством гарцевания. Сохранились описания и изображения запорожских конных игр. Кондрат Тарануха вспоминает, как запорожцы развлекались на ярмарках в Смеле: «Подкинет, было, соломенную шляпу и не допустит (упасть): доскачет конем и схватит. А у кого упала, то уже это идут, пьют и гуляют за его деньги» (95, 140). Другой очевидец рассказывает о таком запорожском состязании: «…вызывают друг друга, кто лучше сядет на коня, чтобы не перевесилось на нем седло. Тут около моего отца жил запорожец Смык, страшный казарлюга был! Он был такой, что человек против двенадцати защищался, а они его не возьмут. Так этот Смык поставит, бывало, одну ногу в стремя, а другую на землю, да одной рукой возьмется за гриву, а второй обопрется на пику, и так, как муха, и вскочит на коня, а конь, как вкопанный, стоит!» (220, 26).