Четыре люка, три поменьше и один побольше, нашлись на стене в самом дальнем от ворот конце.

– Вот здесь находится вход в мусор-рные тоннели, – сказал Горностай, постучав лапой по дверце большого люка. – Ползти тут недалеко, метров пятнадцать. Тоннель для крупногабаритных вещей самый широкий, и по нему вы пройдете без труда. Но прессовочные лопасти общие, так что молитесь, чтобы они не работали.

Он распахнул дверцу, и из темного зева тоннеля вырвались на свободу миазмы гнилой кислой капусты.

Полуночница побрызгала спреем две плотные тканевые маски и протянула одну мне:

– Внутри запах будет еще хуже.

Я натянул маску на рот и на нос, закрепил за ушами. Борода предательски торчала и колола кожу, и я пообещал себе поскорее сбрить ее.

Полуночница перехватила волосы резинкой и засунула под куртку, я тоже опустил капюшон толстовки на голову, невольно пытаясь отгородиться от того, что нам предстояло.

Слабый аромат лаванды и правда приглушал вонь испарений, которые выделял мусор, застрявший в тоннелях, но глаза все равно слезились, как будто я вдыхал аммиак. Когда помоечник захлопнул за нами люк, во тьме загорелись два серо-голубых огонька, один – с ярким серебристым вкраплением посередине. Полуночница подала мне фонарик. Ей фонарик, похоже, не требовался.

Передвигаться приходилось на корточках – тоннель был ровно той ширины, чтобы через него, скажем, мог пройти холодильник или разломанный напополам диван. Пол тоннеля постепенно начал подниматься, и мои ноги то и дело подскальзывались на его гладкой поверхности, разработанной специально для того, чтобы мусор быстро попадал из распределителя и прессовочной системы наружу.

По мере того как мы продвигались вперед, запах становился все гуще и резче, а маска перестала помогать, но я все равно ее не снимал.

Створки, которые вели в прессовочную систему, были плотно закрыты. Распределитель сначала классифицировал мусор, затем сбрасывал прессовочной системе, а после открывались створки строго определенного тоннеля.

Тоннелем, через который мы пришли, пользовались действительно редко: нож Полуночницы, вставленный между створками, высек несколько крупных кусков ржавчины. Заслонки с металлическим скрипом подались в стороны, и мы кое-как пролезли в следующий отсек.

Сквозь маленькую решетку сюда проникал слабый свет луны, и я примерно оценил расстояние от пола до потолка, на котором выделялось четыре квадрата, – днища баков.

«Даже если взобраться на платформу, затем на пресс, а оттуда – на поршень пресса, до потолка останется еще метра полтора», – подумал я.

Полуночница уже вытащила тонкие фиолетовые перчатки, похожие на медицинские, и подобие бахил из того же материала:

– Я все еще не хочу нарекать здесь ничего, поэтому поднимусь первой, а потом сброшу тебе веревку и помогу подняться.

– Во мне килограммов семьдесят веса, – предупредил я.

– Не заставляй меня жалеть еще сильнее, что я потащила неподготовленное существо на боевое задание, ладно?

«Бахилы» так плотно облепили сапоги Полуночницы, что я задался вопросом, как она потом их будет снимать.

Восхождение далось ей играючи. На гладких на вид поверхностях механизма рыжая быстро нашла одной ей заметные уступы, а перчатки и «бахилы», видимо, усиливали сцепление и не давали скользить.

На самой верхней точке она замерла, вновь сев на корточки и зацепившись руками за края какой-то квадратной пластины, из-за чего она стала похожа на статую смирно сидящей кошки. Секунда, две, три – светящиеся глаза напряженно разглядывали дно ближайшего к ней бака. Она резко, но без замаха, метнула нож, к рукояти которого привязала веревку, и тот со стуком вонзился в квадрат. Рывок – и квадрат с грохотом полетел вниз, прямо к моим ногам.

Я выдернул нож из пластины, подивившись, что он без проблем проделал дыру в металле, и привязал веревку к поясу самым крепким узлом, который только умел делать. Еще один рывок, веревка натянулась, заставив меня задохнуться и повиснуть на ней, и Полуночница, уже выбравшаяся наружу, вытянула меня за собой.

Перед глазами все еще вращался пол, когда я растянулся на траве, разрезая на себе веревку.

– Так-так, а мы-то думали, что за крысы копошатся в нашей помойке, – насмешливо сказал кто-то, и я вскочил на ноги, покрепче сжав нож.

Их было трое – молодые парни и девушка, одетые одинаково: в темные джинсы и темные обтягивающие майки, из-за чего на фоне дома, где не горела ни единая лампа, казалось, что нам навстречу, синхронно разминая суставы и беззвучно ступая по газону, двигались только их бледные руки и лица.

По правой руке девушки от локтя до запястья вилась черная татуировка, давно сделанная и слегка поплывшая из-за загара и напрягшихся мышц. Ее грубое веснушчатое лицо и глиняно-коричневые глаза показались мне знакомыми.

– Берта?

Берта Курташ играла с Агатой в одной команде и была той, кого я здесь меньше всего ожидал увидеть.

– Это хозяйский, – бросила девушка своим спутникам, и те остановились. – Давненько не виделись, Костя.

Она узнала меня, но я не спешил бросаться к ней в объятия и вспоминать прошлое:

– Что ты тут делаешь?

– Работаю, охраняю, – уклончиво ответила она, и я увидел, как ее верхняя губа ползет вверх, обнажая зубы, точно так же, как у Горностая. – Только почему ты здесь, а не гниешь там, где тебе самое место?

Я рванулся в сторону ровно в тот же момент, когда Берта прыгнула, и ее зубы лишь клацнули там, где еще секунду назад была моя голова. Пальцы удлинились, выбрасывая наружу когти, похожие на смертельные сабли, и из человеческого горла вырвался грубый волчий рык.

Тактика Берты оставалась такой же, как и во времена игры в американский футбол. Она играла на позиции защитницы, но всегда старалась нападать первой.

Оборотни не стали перекидываться полностью, и их по-волчьи скалящиеся человеческие лица вызывали у меня первобытный ужас. Я никогда не отсиживался в стороне в драке – ни в юношестве, ни в более зрелом возрасте. Я не терпел, когда при мне унижали слабых, и однажды чуть не поймал нож под ребра в потасовке у «Виски бара», когда вступился за девушку. Когда дерешься с человеком, самое худшее, что от него можешь ожидать – это оружие или черный пояс по какому-нибудь восточному единоборству. Но как, черт побери, я должен был драться с оборотнем?!

Серебряные пули, обсидиан, святая вода, на худой конец, – эти мысли короткими вспышками являлись в моем мозгу, но я был уверен, что если что-то из этого помогало бы против реальных оборотней, Полуночница обеспечила бы нас тузом в рукаве.

В висках стучало, а адреналин буквально плавил мои конечности, призывая то ли бежать, то ли пытаться биться. Рыжая взяла на себя двоих парней, мне же досталась Берта. Я попытался ударить ее в нос кулаком, но она тут же перехватила мою руку и сжала мой кулак в своей руке так, что я услышал треск собственных костей. Она швырнула меня на землю, и я крутанулся, как уж на сковородке, выворачиваясь из ее хватки. Мне удалось откатиться в сторону и вскочить на ноги.

Продать свою жизнь стоило подороже, и я решил выиграть время для Полуночницы и попытаться ослепить оборотнессу – какой бы страшной и чудовищно сильной она ни была, вряд ли удар пальцами в глаза будет для нее легкой щекоткой.

Берта была значительно выше и крупнее меня, и первое время я только и делал, что уклонялся, пока зубы и когти быстро-быстро появлялись то слева, то справа от меня.

Первого оборотня Полуночница отправила в нокаут, подпрыгнув и со всего маху ударив его локтем куда-то между ключицей и головой, со вторым разыгралась короткая потасовка – девушка увернулась от его атаки и без лишних церемоний ударила оборотня сначала в пах, затем в морду, коротким точным ударом сминая его нос, как жестяную банку из-под колы.

Берта ринулась в сторону, когда Полуночница обезвредила ее спутников, но успела все-таки достать меня рукой. Три свежие глубокие раны на бедре разразились потоками крови, и я рухнул на траву, пытаясь зажать ранение. По больничным штанам во все стороны расползалось ярко-алое пятно, и краем сознания я успел подумать, что будет очень смешно и даже иронично умереть от заражения или от бешенства, а не от клыков оборотня.