В связи с этим для монастырей вводились так называемые "штаты". В штаты вошло 226 монастырей (159 мужских и 67 женских) - менее четверти всех обителей, находившихся в великорусских епархиях, где проводилась секуляризация. Из монастырей, оставшихся за рамками штатов, более 500 было упразднено, приблизительно 150 обителей не закрывались, но должны были существовать на приношения верующего народа и за счет маленьких участков ненаселенной земли, которая обрабатывалась руками самих иноков или нанятых работников.
В результате число монашествующих сократилось с 12 до 5 тысяч. Закрылись древние и прославленные обители. Закрытые монастыри обращались в казармы, госпитали и даже в дома сумасшедших. (Вот откуда пошла осуждаемая либералами советская практика использования монастырских помещений!) А значительная часть секуляризованных имений роздана была фаворитам императрицы.
Мало кто решился на открытое возражение против страшного разорения монастырей. Резкий протест выразил митрополит Ростовский Арсений (Мацеевич), за что был подвергнут суровой расправе: лишению сана, а потом заключению в каземат, в котором он скончался после беспримерных страданий. И правительство стало относиться к Церкви с бесцеремонностью, которая заставляла вспомнить о временах бироновщины. Отсюда и назначение И. И. Мелиссино, а затем П. П. Чебышева обер-прокурором Синода.
Архиереи из великороссов, в отличие от выходцев из малороссийского монашества, вместо тщетных сокрушений о понесённых Церковью утратах, обдумывали пути устроения монастырской жизни в новых условиях. В оскудении монастырей "сёлами и виноградами", в их обнищании они открывали новые возможности для возрождения в них подлинно аскетического духа. В монастырях они вводили общежительный устав.
В XVIII столетии духовенство выделилось в отдельное сословие. Кандидатами на замещение церковных мест становились, как правило, выходцы из духовного чина. Духовные школы приобрели сословный характер. Распространилась негласная практика передачи церковных мест по наследству. Дом и усадьба священника, как правило, находились в его частной собственности. Поэтому сын, получив надлежащее образование, оказывался гораздо более приемлемым кандидатом на замещение отцовского места, чем чужой человек, которому, чтобы получить место, пришлось бы выкупать дом и усадьбу. Если же после смерти священника его сыновья были уже устроены, но оставались вдова или дочь на выданье, то они и становились наследницами отцовской недвижимости. И соискатель священнического места, женясь на дочери и беря на себя обязательство содержать вдову-мать, становился вполне подходящим претендентом на место своего покойного тестя. В "Очерках бурсы" Николая Помяловского приводятся безобразные сцены, когда бурсак готов был жениться и на старой некрасивой дочери умершего дьякона, чтобы получить его место. Бывали и случаи, когда на смотринах представала симпатичная невеста, а венчаться в церкви шла старая и безобразная. Естественно, желанием жениха было намять своей суженой бока в первую же брачную ночь. Такого рода наследственность поддерживалась епархиальными архиереями, которые почитали своей обязанностью заботиться об устроении материального благополучия семейств духовного чина.
Но в семьях священников и причетников рождалось слишком много сыновей, чтобы каждый из них мог надеяться получить церковное место. Множество лиц переводилось из духовного сословия в податное состояние или рекрутировалось в армию. Для грамотных и способных был открыт выход на чиновничью службу и в учёные специалисты, в которых в XVIII веке государство испытывало большую нужду. Лучших учеников забирали из семинарий в Академию наук, в Московский университет.
Но положение сельского духовенства оставалось тяжёлым. Поэтому неудивительно, что среди приходского духовенства находились люди, сочувствовавшие крестьянским беспорядкам XVIII века и с готовностью помогавшие неграмотным крестьянам составлять их обвинения против помещиков во время пугачевского восстания или при других обстоятельствах.
Экономист-правдолюбец, современник Петра I И. Т. Посошков рисует следующую картину:
"О сём я неизвестен, как деется в прочих землях, чем питаются сельские попы, а... у нас в России сельские попы питаются своею работою, и ничем они от пахотных мужиков не отменны; мужик за соху, и поп за соху, мужик за косу, и поп за косу, а Церковь святая и духовная паства остаются в стороне. И от такова их земледелия многие христиане помирают не токмо не сподобившеся приятия Тела Христова, но и покаяния лишаются и умирают яко скот. И сие, како бы поисправити, не вем (не знаю): жалованья государева им нет, от миру никакого подаяния им нет же, и чем им питатися, Бог весть". Посошков совершенно справедливо указывает на порочность системы кормления с церковной земли, которую приходилось обрабатывать самому духовенству, и рассматривает весь вопрос о материальном обеспечении последнего под углом зрения его пастырской деятельности - чего почти никогда не делали официальные власти.
"Сельское духовенство находилось в подчинении у трёх властей: государства, епархиального архиерея и помещика; власть последнего была для него самой близкой и ощутимой
Вернувшиеся в свои имения (после отмены обязательной для них военной или гражданской службы) дворяне не видели в представителях духовенства ничего, кроме невежества, суеверий и мужицкого обхождения. Всё это ставило духовенство в глазах дворян на один уровень с крепостными. Священнослужитель не только фактически был подвластен дворянину-помещику, но и в общественном отношении стоял ниже его, будучи изолирован также и здесь. Над его необразованностью насмехались, его нравственность находили недостаточной, над его пастырским трудом иронизировали".
Французская революция, начавшаяся в 1789 году и приведшая к казни королевской четы, заставила Екатерину заново продумать вопрос о влиянии просветительских, деистских и вольтерианских идей, приверженность к которым она охотно демонстрировала до тех пор, на общественную и политическую жизнь. Напуганная грозными европейскими событиями, Екатерина решила внести изменения во внутреннюю политику, которые она прокомментировала так: "Закроем высокоумные наши книги и примемся за букварь". Последовал ряд действенных мер против масонства, против всех вообще тайных обществ, против бесконтрольного ввоза книг из Франции. Но одними запретами и ограничилась реакция правительства на противохристианский дух новейшей европейской философии, который до революции почти насаждался в высшем обществе, а теперь был признан опасным и подрывным. Более глубоких перемен не последовало.
Павел I, воспитанник митрополита Платона (Левшина), был глубоко верующим человеком: не деистом, как его мать, но и не поверхностным религиозным романтиком, как его наследник Александр. Однако общим у него с Александром было некое внеконфессиональное отношение к религии. Он приютил у себя изгнанные Наполеоном Иезуитский орден и орден Мальтийских рыцарей, принял звание Великого мастера Мальтийского ордена. Приглашал он и папу римского переселиться в Россию. (Помнится, читал я, будто Павел, желая избежать войн и кровопролития, предлагал Наполеону решить спорный вопрос дуэлью между двумя имераторами.) Убежденный монархист-самодержавник, Павел хотел восстановить византийскую традицию священноимператоров... Павел уважал духовенство, но по-канцелярски: считая гражданские награды высочайшим почётом, начал награждать орденами, медалями, аксельбантами священников и епископов, причем как белое духовенство, так и архиереев, вслед за своей матерью, впервые в истории православия наградившей митрой протоиерея... Ассигнования на Церковь, компенсация за отнятые имения при Павле были удвоены, достигнув почти четверти государственных доходов от них, значительно увеличена смета на духовные школы. Павел удвоил размеры земельных наделов архиерейских домов, и предоставил монастырям и тем же архиереям много мельниц, мест для рыбной ловли и других наделов.
