Нового контингента не явилось. Направление, вызванное, с одной стороны, "Письмами из деревни", а с другой - нашими народниками-беллетристами, сменилось иным движением, начало которого лежало в Ясной Поляне.
Николай продолжает: "В Батищево начинают являться толстовцы, и хотя между толстовцами и батищевцами было то общее, что мозольный, мужицкий труд и простая жизнь обоими учениями признавались необходимыми для нравственной жизни, но в остальном общего было слишком мало.
Проповедь мозольного труда у А. Н. вовсе не являлась протестом против цивилизации. Напротив, мужик, оплодотворённый наукой, мозольный труд плюс знания и культура, способность одновременно работать и головой, и руками, проведение знаний и культуры в народ людьми, живущими одной жизнью с народом, а не барами, - вот батищевский идеал, сущность батищевского дела". Как смотрел Энгельгардт на умственный труд, видно из заметки, найденной в его бумагах: В ней говорилось, что "умственный труд есть такой же физический мозговой труд, как и всякий мускульный труд. От работы (пахать, косить) "хряпка болит". От умственной работы мозги болят. На мускульной работе можно надорваться и умереть, на умственной работе тоже можно надорваться, заболеть, умереть..."
Вот и в Букове "согласие общины нарушалось не потому, что молодые люди наши не могли научиться земледельческим работам и трудиться из месяца в месяц, из года в год. Человечество делится на два пола. Мужчины и женщины, приехавшие холостыми, они соединялись парочками, и ожидались дети. Как и среди крестьян, где бабы бывали инициаторами разделов, неизбежно ведущих к бедности (но зато баба сама становилась "большухой"), в общине интеллигентов также раздор начинали женщины. Являлся вопрос - будут дети, что же с ними будет? Где они будут учиться? Где взять деньги на это? И начинались счёты и свары: кто сколько внёс в общину, кто живёт за чужой счёт?.. Но, как ни успешно шло преподавание в батищевской практической академии, всё же были подводные камни, наносившие делу вред, и главным из них являлось то, что хозяйство в Батищеве велось обыкновенным, эксплуататорским путем, отец был "батищевский пан" - барин, сам не работал и являлся по отношению к своим ученикам не только профессором, писателем - проповедником великой, чистой, святой идеи, страдальцем за идею, но и хозяином, барином, помещиком, эксплуататором... Это вносило фальшь в отношения, и Энгельгардт понимал, что в таком виде его академия может существовать лишь временно... Мечтой Энгельгардта было - создать интеллигентную трудовую коммуну и ей передать свое имение". Для этого нужно было потерпеть некоторое время, но у интеллигентов терпения не хватило.
"Успехи Буковской общины шли об руку с её разложением. Час её красы был часом падения. Именно тогда, когда вера в дело и в успех её охватывала всё Батищево, когда несомненным казалось её процветание, именно тут-то совершился печальный крах".
Буковский хутор пришлось ликвидировать. Так закончилось существование Буковской общины.
"Материальные потери были довольно значительны. А. Н. Энгельгардт потерял 1000 руб., "Капитан" - 1200 руб., из шести товарищей один даром
работал 21/2 года, двое по 11/2 года, один два лета и т. д. Но не материальные потери огорчали товарищей, а ясно выразившаяся недостаточная "зрелость" интеллигенции для общинной, трудовой, братской жизни".
Строго говоря, такой конец можно было предсказать заранее. Просто удивительно, как это Энгельгардт, с его трезвым взглядом на вещи, который отмечали буквально все, кто с ним общался, мог, одушевлённый мечтой своей жизни, не разглядеть органический порок интеллигентского сознания и неспособности интеллигентов к общему и производительному делу, что отмечал и Ленин ещё в дореволюционных своих работах. Эти недостатки интеллигенции, отмечал он, обусловлены самим образом её жизни, отрывом умственного труда от физического и пр. Но то, что для других было лишь неудачей одного из начинаний, для Энгельгардта означало не только ощутимые материальные потери. Быстрое разложение Буковской общины, за столь же быстрыми первыми успехами, было крушением его идеала. Идеального хозяйства, деятельностью которого он надеялся повлиять на судьбу России, изменить жизнь её народа к лучшему, не получилось. Именно это и сразило старого идеалиста.
Но Энгельгардт не впал в отчаяние, не стал посыпать голову пеплом. Сетовать на судьбу в духе поэта "Что же делать, если изменила та мечта, как всякая мечта" - не в его характере. Он не сдаётся. И опять его думы не о себе, а о процветании народа, прежде всего - крестьянства. И опять инструментом решения этой задачи у него выступает наука.
"В сфере отвлеченного, научного труда и научных интересов и находит себе утешение А. Н. после крушения его социальных идеалов.
Передав хозяйство дочери, он летом 1884 г. отправляется исследовать рославльские фосфориты Смоленской губернии, и затем в Батищеве открывается новая эра - фосфоритная. До самой смерти интересы А. Н. были сосредоточены на вопросах искусственных удобрений.
Хозяйство в средне-русской полосе с постоянным расширением запашки невозможно, так как эта лишняя запашка поглотит часть земли, нужной под выгон, под травы, и не хватит корма, не хватит навоза. Хозяйство, которое держится исключительно на навозе, может развиваться только до известного предела, и предел этот наступает весьма быстро. Благодаря этому северные хозяйства всегда представляют клочок культурной, пахотной земли, окруженный луговыми пространствами, пустошами. С пустошей вытягивают соки.
Как же, с одной стороны, утилизировать эти скрытые богатства, а с другой - избавить хозяйства от исключительной зависимости от навоза? Как сделать так, чтобы запашку можно было расширять беспредельно, всю землю сделать культурной? Решение вопроса лежит в фосфоритных залежах.
Из своего флигелька в Батищеве уже поседелый Энгельгардт руководил новым "фосфоритным движением". Груды писем, статей, заметок, счетоводство по сложному делу производства опытов поглощали энергию этого человека, уже прикованного болезнью к своему старому вольтеровскому креслу, обитому телячьими шкурами. В его воображении развертывалась картина грядущего благосостояния крестьянина.
В центре хозяйства, около деревни или усадьбы, лежат тучные земли, ежегодно удобряемые навозом, доведённые до состояния огородной земли, где можно будет сеять пшеницу.
Эти поля облегают разделанные пустоши. Везти туда навоз далеко и невыгодно - они удобряются фосфоритом. А на горизонте синеют рощи и зеленеют луга на землях, с которых уже взяты урожаи льна и ржи. Там краснеют головки клевера, удобряемого каинитом, блестящие результаты применения которого так радовали А. Н., задумывавшего летом 1893 г. произвести еще новые опыты с известью. Вся земля разделена, и с трудом представляют себе новые люди те времена, когда березняки надвигались на поля, и бесконечные "пустоши" производили только жёсткие, как щетина, травы, белоус, можжевельник, куманицу и рыжики.
И это была не мечта: в Батищеве у всех на глазах осуществлялись идеалы Александра Николаевича.
Но дни его были сочтены. Болезнь мало-помалу подтачивала его богатырское здоровье. И 21 января 1893 года наступил конец.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПЯТЬ ЖИЗНЕЙ АЛЕКСАНДРА ЭНГЕЛЬГАРДТА
Составление этой части книги оказалось делом очень трудным, потому что сведения о личной жизни А.Н. Энгельгардта (о чём он сам писал очень мало и скупо), его семье и ближайшем окружении приходилось собирать по крупицам из сотен различных источников и перепроверять, когда в приводимых там данных оказывались противоречия. Особо хотелось бы отметить из давних источников воспоминания А.Фаресова и других современников Энгельгардта, а из современных - материалы А.В. Тихоновой и составленный ею том "Литературных памятников" с академическим изданием книги "Из деревни. Достаточно только просмотреть её комментарии к тексту, чтобы составить представление о громадном её труде и.мастерском владении темой. Отмечу также работы Алексея Львова, Ревекки Фрумкиной, А. Степанова, Елены Шелаевой, а также исследователей, не указавших своего имени, а лишь сославшихся на свои сайты . Интересные (хотя по большей части повторяющиеся) факты приводятся авторов безымянных или подписанных только инициалами статей в биографических словарях и энциклопедиях, Я использовал часть перечисленных материалов, порой большие фрагменты, но в тексте ссылок на источники не даю (это ведь не академическое издание, а публицистическая книга), за исключением современных публикаций, которые, возможно, ещё не успели войти в научный оборот. Точнее, я взял за основу как раз упомянутый файл, поскольку это самый полный биографический очерк об Энгельгардте, и в нужных местах вставлял фрагменты других источников, а главное - собственные мнения и оценки, а также некоторые собственные открытия. Поскольку мои суждения на этот счёт, как мне представляется, либо высказаны впервые, либо существенно отличаются от мнений других авторов, я считаю их главными в этой книге, ради чего она и была написана.
