Если бы в зале в этот момент был хотя бы один человек, лишенный особенностей вампирского восприятия, он бы, вероятнее всего, не сумел различить ничего в бешеном, с каждой секундой взвинчивающем скорость мельтешении, сопровождаемом оглушительным металлическим лязгом. Однако для сцепившихся немертвых бой протекал почти размеренно. Дарэм сделала резкий выпад, сокращая дистанцию, и фон Кролок по ее лицу понял, что поединок на сегодня пора заканчивать, поскольку Нази пребывала в шаге от того, чтобы в попытке проломить защиту противника добровольно броситься на острие вражеского клинка, блокируя его собственным телом. Маневр смелый, весьма нестандартный и в нынешнем состоянии Дарэм нисколько не опасный, однако для вампира, еще не научившегося блокировать нервные окончания, очень болезненный. В ответ на скользящее движение меча граф, вопреки ожиданиям Нази, вместо расцепления выставил прямой блок, вынудив женщину охнуть от ощущения того, как лобовая сцепка клинков неумолимо проминается внутрь ее зоны защиты.

Фон Кролок всмотрелся в лицо Дарэм, ноздри которой, по прижизненной привычке, яростно трепетали в такт бурному дыханию — зыбкая, столь притягательная для них обоих грань была близка, как никогда раньше, и оба они замерли на ней на сотую долю секунды, сверля друг друга взглядом. Еще мгновение — поняла Нази — и придется либо разжать руки, либо позволить мечам переломиться надвое, благо силы у них с Кролоком было довольно для того, чтобы закаленная сталь попросту раскололась. Но и то, и другое неумолимо означало поражение. Граф терпеливо ждал, не ослабляя давления и явно предлагая Дарэм самой выбрать из предложенных альтернатив тот способ, которым она предпочитает проиграть сегодня, и Нази, в пылу схватки успевшая позабыть о том, что нынче она и сама является нежитью, выбрала третий.

Повинуясь прочно вколоченному в ее подсознание рефлексу, она выпустила рукоять и, перекатившись по холодному каменному полу, резко отвела руку назад, складывая пальцы «щепотью» — исходной комбинацией, формирующей печать.

Изнанка откликнулась мгновенно. «Дверь» открылась так, словно Дарэм, вместо того, чтобы, как обычно, толкнуть ее, распахнула дорогу на тропы мощным пинком ноги. Вот только платить по счетам Нази уже почти два месяца было нечем, и ей определенно следовало бы вспомнить об этом до ставшего за десять лет бездумной привычкой воззвания. Реальность исчезла настолько быстро, что женщина даже не успела чертыхнуться, оказавшись в печально знакомой черноте, из которой она выбралась лишь несколько часов тому назад.

«Б…дь» — как-то отстраненно, и даже отчасти равнодушно прокомментировала текущее состояние вселенной Дарэм. Что ж, по крайней мере, схватку с графом она на этот раз и впрямь проиграла на своих собственных условиях.

*

— Мне крайне любопытно… — Герберт, сидящий на краю постели, почесал бровь, явно игнорируя тот факт, что чесаться она у него по определению не могла. — Как думаете, когда Нази на свет родилась, Фортуна ей в колыбель плюнула, или она над нами издевается?

Молодой человек обвел остальных, пребывающих в сознании обитателей замка вопросительным взглядом, на который, впрочем, откликнулся только пожавший плечами Куколь. Граф же, в свою очередь, не посчитал нужным ответить — приложив к тонким губам сложенные «шпилем» пальцы, он сосредоточенно сверлил Дарэм взглядом, и это занятие, кажется, увлекало его гораздо больше болтовни сына. Знай его Герберт чуть хуже, он счел бы хмурое выражение графского лица весьма грозным, однако привыкший различать малейшие полутона отцовской мимики виконт явственно видел, что старший Кролок скорее озадачен, нежели рассержен. И это, в какой-то степени, было гораздо хуже, поскольку не понимающий происходящего граф являлся для юноши зрелищем куда более пугающим, нежели граф злящийся. Во многом потому, что в его памяти на сто с лишним лет приходилась всего пара-тройка случаев, когда фон Кролок пребывал в столь явной растерянности, сдобренной изрядной порцией беспокойства.

— Как вообще вампир может упасть в обморок? — задал Герберт следующий вопрос, на этот раз настойчиво потеребив отца за плечо.

— Я не знаю, — поразив воображение виконта не столько краткостью, сколько откровенностью ответа, сказал граф и добавил: — К тому же фрау Дарэм вовсе не в обмороке. Взгляни на нее — она технически мертва, вопреки суточному циклу, всем сведениям о носферату, а заодно и здравому смыслу.

Молодой человек, а вместе с ним и Куколь послушно взглянули. Опровергнуть утверждение графа при всем желании было сложно — неподвижно лежавшая на постели Нази Дарэм действительно была мертвее мертвого, и отливающий мутным, покойницким блеском взгляд ее распахнутых глаз недвижно упирался в «потолок», в роли которого выступал темно-синий балдахин. Эти открытые, глядящие «в никуда» глаза почему-то смущали Герберта особенно сильно, и он осторожно провел раскрытой ладонью по бледному лицу женщины, заставляя ее веки смежиться и пытаясь сосчитать, в который раз они уже, подобно скорбящим родственникам, собираются у ее «одра». По всему выходило — в третий за два месяца, что возвращало юношу к вопросу о целенаправленных, злокозненных издевательствах Дарэм, которая, даже будучи мертвой, ухитрилась «смертельно занемочь». Теперь уж совершенно загадочным и неясным образом.

— А я говорил, что ты с твоими методами и немертвого до смерти «загоняешь», — невесело пошутил он и тут же понял, что на этот раз лучше бы ему было помалкивать.

— Ты полагаешь это замечание смешным, Герберт? — так тихо, что голос его ощущался скорее, как низкочастотная вибрация, спросил фон Кролок, наконец, поднимая взгляд на сына. — Что ж, в таком случае, быть может, ты соблаговолишь повторить свою столь блестящую остроту еще раз? Боюсь, я не до конца ее расслышал.

Лучше бы накричал, как после последней вылазки в город, в самом-то деле! В случае графа повышенные тона всегда значили, что на самом деле отец не так уж и рассержен, и по-настоящему стоило опасаться именно этого мягкого, полного безукоризненно холодной вежливости полушепота. Старший Кролок происходил из той породы личностей, громкость голоса которых уменьшалась в пропорции, обратной степени их гнева.

— Прости, папа, — молодой человек, даже не пытаясь спорить, покорно опустил златокудрую голову. — Это действительно было мерзко.

— Именно, — коротко бросил граф, однако после секундного молчания уже гораздо мягче добавил: — Постарайся хотя бы иногда следить, чтобы твой разум поспевал за не в меру болтливым языком.

Поняв, что «угроза» миновала, Герберт кивнул, наблюдая за тем, как граф снова прижимает сложенные указательные пальцы к губам. Молодой человек поймал себя на мысли, что этим жестом, который он неоднократно видел у смертных, отец «затыкает себе рот», так что оставалось лишь гадать, что за слова он так старательно пытается затолкать обратно в себя вот уже примерно с четверть часа.

— Ты уверен, что не сделал ничего… такого? — не зная толком, как выразить свою мысль, и опасаясь лишний раз задеть графа каким-нибудь неудачно подобранным словом, уточнил Герберт.

Этот же самый вопрос терзал Кролока с тех самых пор, как Дарэм «упала в обморок», а точнее, свалилась замертво посреди тренировочного зала прямо на середине движения. Раз за разом перебирая в памяти каждую деталь произошедшего, граф, вместо того, чтобы приблизиться к пониманию, все сильнее запутывался в рассуждениях, безжалостно отсекая один вариант за другим и стараясь мыслить здраво.

— Я уже рассмотрел такую вероятность, — медленно проговорил он. — И уверен, что ни одно из моих действий не могло привести к подобному результату. Почти уверен. Я не понимаю… — граф резко замолчал, и Герберт отчетливо увидел, как тот на мгновение крепко стиснул зубы. Тем не менее, когда он заговорил вновь, голос его продолжал звучать спокойно: — Я не понимаю, что вообще может дать такой эффект. Даже в теории. Смешно, разумеется, утверждать, будто с фрау Дарэм все было в порядке, поскольку все мы знаем, что это чудовищная ложь, однако она, если так можно выразиться, была «здорова». Чертова женщина.