ЛУКШИЧ:. Влияла ли новая среда на ваше мировоззрение? У вас появились новые эстетические привычки?
ДРУЖНИКОВ: В основе нет, но эта среда научила меня иначе выражать свои взгляды. Теперь я и сам удивляюсь, что прожив полжизни в России, я тем не менее чувствую себя именно в Америке дома. А крайние оценки, нетерпимость в подходе к проблемам удивляют.
У меня наверняка увеличился процент терпимости. Читаю сейчас в независимых российских изданиях следующую изумительную фразу: "Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов статей". Эта фраза вызывает улыбку. А как же иначе? В том и смысл прессы, чтобы в ней мнения не совпадали. Это пережиток тотального единомыслия. Тут другое отношение к книге и статье. Нет давления. Крайности не желательны. Писатель пишет правду, как он лично ее видит. В Америке категоричность не понимают. Мне нравится, что даже если говоришь глупость, не принято говорить "Вы не правы". Окажут: "Ваша мысль очень интересна, но у меня другое мнение". И это не только вежливость. Это уважение к собеседнику и свидетельство, что другой не глупее тебя.
Американский университет -- феномен особый: сколько профессоров, столько и мировоззрений, и эстетических привычек. И все взгляды -- от умеренных до крайних -- сосуществуют. И еще -- Америка научила меня работать по 14-16 часов в день. Так и в субботу с воскресеньем. Так работают все. Формально у нас читают лекции полгода, два-три раза в неделю по одной-две лекции в день, и полгода свободны. Но преподавание -- это 50 процентовтого, за что ему платят зарплату. Другие 50 процентов -- это исследовательская работа или творчество, которое оценивается по книгам, скульптурам, статьям, фильмам или симфониям. Плюс обязательное участие в конференциях по всему миру. Считается, что профессор, который сам не пишет книг, не может научить других, как их писать. Университет поощряет вашу активность. И студенты вовлечены в ваш творческий процесс, они ваши первые читатели, критики, ваша Школа.
Американская академическая наука -- это множество мировоззрений в одном котле, эклектика эстетики, хаос от избытка свободы. Некоторым это не нравится, но я вбираю в себя все, чего раньше не знал, поскольку жил в закрытом обществе. И вообще, Америка, так сказать, многокультурная страна. Есть в ней и русское культурное поле -- одно из многих. Слависты в Америке хотят знать все, в том числе понять, как жила свыше 70 лет та чудовищная страна, откуда я родом. Тут в университетах находило приют все, запрещенное там. Здесь и сейчас изучают то, что я в целом называю советизмом, любые "измы". По русской брани здесь теперь издано больше литературы, чем в России за всю историю.
Моя "американизация", расширение кругозора, плюрализм помогли лучше понять русскую литературу, искусство и культуру вообще, посмотреть на это сверху, как бы с облака. Другими словами, надо было положить на одну чашки весов старые эстетические принципы и на другую -- новые. И взвесить. Без этого нельзя было стать понятным и интересным американским студентам. И это мне по душе. Студенты эти становятся журналистами, дипломатами, переводчиками, учителями. Если из моих лекций и книг они лучше поймут Россию, от этого будет польза обеим странам.
ЛУКШИЧ: Хотели бы когда-нибудь вернуться домой?
ДРУЖНИКОВ: Намерения такого пока нет. Ни семейные, ни экономические, ни даже политические причины для меня, в отличие от других моих коллег, основной роли не играют. Не важен и фактор ностальгии. "Люблю Россию я, но странною любовью", как сформулировал150 лет назад Лермонтов. По взглядам я скорей всего космополит, а, главное, уверен: писать удобнее находясь вдалеке -- как исторически, так и географически. Лучшие произведения Карамзина, Гоголя, Тютчева, Тургенева, Достоевского, Куприна, Бунина, Зайцева и многих других написаны за границей. Пушкин не стал всемирной величиной (мировое значение Пушкина -- в общем-то советский миф), потому что его всю жизнь не выпускали в Европу и ему не удалось из России бежать, что я доказываю в книге "Узник России". Первым русским писателем, хорошо известным за границей, стал Иван Тургенев, потому что жил в Париже.
В Москве меня пугают, чторусский писатель отрывается от среды. Но это стереотип пропаганды, то, что я называю овировским мышлением. Никогда мне так плодотворно не работалось, как в Америке. Лев Толстой говорил, что он узнает новости от извозчиков на улице, но теперь для этого есть радио и телевидение, а поговорить с московскими таксистами, впрочем, как и с нью-йоркскими, достаточно, когда наезжаешь. В России свобода писателя все еще групповая, зависит от обстоятельств и мнений.
ЛУКШИЧ: Что вам больше всего мешало в новой среде?
ДРУЖНИКОВ: Можно мне быть откровенным? Тогда скажу: гостеприимство американцев. Днем вас приглашают на ланч, до лекции закуски, после лекции обед, ежедневные приглашения в гости, а там обычная компания 70 -- 100 человек и все хотят с тобой поговорить. Я люблю людей вообще, красивых женщин, анекдоты, шум праздников, но это отрывает писателя от стола, и приходится отказываться от большей части приглашений.
Вторая, более серьезная трудность -- избыток информации. 130 программ по телевидению (а скоро будет 500). Предложение посмотреть 90 новых кинофильмов. Газеты толщиной 100 страниц. Только русские газеты и журналы: в одном Нью-Йорке их 44, десятки во всех крупных городах Америки. Каждый день вынимаю из почтового ящика стопу, которую еле могу унести. Три четверти этой стопы можно сразу выбросить -- реклама и разные предложения, например, сегодня предлагают выиграть миллион или найти вам подходящую жену. А в дверь звонит общественник: не можете ли помочь деньгами человеку, который решил пересечь Америку с берега на берег на одноколесном велосипеде. Приходится помочь этому сумасшедшему, чтобы он от голода не упал со своего одноколесного велосипеда, и быстрей сесть за недописанный роман.
ЛУКШИЧ: Каково ваше отношение к культурной традиции страны, в которой живете?
ДРУЖНИКОВ: За десять лет я объехал мир и живу в стране, в которой есть все -- от великого до смешного. Выбор в Америке огромен, по сравнению с любой другой страной. Есть вещи, которые вызывают восторг, а есть вещи, которым удивляешься или которых стыдишься. Например, неумеренная борьба феминисток за свои права (хотя статус женщины в Америке сегодня очень высок), беспринципность адвокатов, готовых за деньги доказать, убийца не виновен (но если вы в беде -- то защитят и вас). Плохие средние массовые школы, которые выпускают недоучек, поступающих в университеты (зато частные школы дорогие, но великолепные). Треть населения не может лечиться, так как не имеет страховки (но для остальных -- лучшая в мире медицинская помощь). В литературе и живописи -- гарантированная свобода и даже успех графоманов и халтурщиков (но романы лучших американских писателей и картины мастеров великолепны). В Голливуде -- качество сценария, определяемое количеством трупов и проектируемой суммой дохода от проката фильма (но есть гениальные фильмы, сделанные бедными продюсерами-энтузиастами). Все это -- американская свобода культуры. За все надо платить, и за нее тоже. Запретите делать выставку бездарному художнику, и это отразится на свободе гения тоже. Живя в Америке, самое трудное -- вырабатывать свою линию, свой вкус и ему следовать, чтобы не утонуть в поп-культурном море.
