— Не говори ерунды, — Стив уставился на свои руки, все еще поглаживавшие ступню Баки, а потом вскинулся, будто решившись. — Ты все еще хочешь, ну, по-другому?

— По-другому? — Баки переспросил, и по тому, как краска залила шею Стива, понял, что зря. — Мелкий…

— Ты как-то спросил, позволю ли я. Я ответил — конечно, и…

— Господи, я думал конец света настал, такое у тебя было лицо, — Баки одним ловким движением оказался рядом со Стивом и обнял его, касаясь губами порозовевшего уха. — Я очень хочу по-другому. Очень. Эй, мне казалось, что период хронического заикания и красных ушей мы с тобой прошли в первую неделю. Ты так лихо трахаешься на всех горизонтальных поверхностях и на некоторых вертикальных — тоже, но все равно…

— Бак.

— Понял. Раздевайся. Ложись. Здравствуй.

Стив рассмеялся и немного неловко вытянулся во весь рост на своей половине кровати. Баки перегнулся через него, порылся в тумбочке и кинул на постель очередной флакончик.

— Это… другая?

— Ага. Специальная. Для тех, кому за девяносто.

Стив снова рассмеялся и расслабился. Это же Баки, его Баки, что может пойти не так?

Баки был очень нежным и терпеливым. Стиву отчего-то казалось, что из них двоих более агрессивным и несдержанным был Баки, но он ошибался. Баки был титанически терпелив.

— Расслабься максимально, мелкий, просто смотри на меня. Видишь? Я весь твой. Я тебя люблю. Я не сделаю тебе плохо. Наоборот, будет очень, очень хорошо. Веришь мне?

— Да, — Стив запрокинул голову и сильнее сжал пальцы на несчастном изголовье многострадальной кровати. Теплые, чуть шершавые пальцы Баки нежно, осторожно касались его там, внизу, где никто никогда… Стив даже предположить не мог, что когда-то позволит кому-то коснуться себя там. До Баки. До них — вместе.

— Не больно?

— Н-нет. Господи…

Стиву было неловко. Он видел Баки всего, везде, и любил его всего, но оказалось, что в обратную сторону это не работает. Сейчас, в зеркальной ситуации, ему было иссушающе стыдно, неловко и как-то вместе с тем жарко и приятно. Как грешить в первый раз.

— Ч-ш-ш, тебе нечего стыдиться, мелкий. Ты очень красивый. Везде. Гладкий, розовый. Я бы вылизал тебя там, если бы не опасался, что ты вдруг вспыхнешь и сгоришь к чертям. Я сделаю это. Позже. Ты же позволишь мне? Стиви?

— Да. Да… Баки…

— Расслабься, все хорошо. Тут никого нет, это уже давно не преступление. Ты со мной. Красивый… шею мне не свернешь?

Не дав Стиву ответить, Баки склонился над ним и вобрал в рот крепко стоящий член. Стив дернул бедрами, но сдержался, выдохнул, почувствовал, как дрожат напряженные мышцы живота, когда пальцы Баки медленно двигаются туда и обратно. В нем. Кто бы ему сказал в сороковые… Хотя и тогда, если бы это был Баки… никто другой просто не мог быть. Мысли путались, внутри назревал какой-то незнакомый жар, все было по-другому, ново и, в то же время — точно так же. Потому что с Баки. Его спокойный, чуть хриплый голос успокаивал и одновременно — скручивал, сжимал внутри ту самую пружину возбуждения, которую Стив всегда ощущал в такие моменты.

Боли не было, как и дискомфорта. Стив решился на смену ролей еще и потому, что подспудно считал, что делает Баки больно. Хоть немного, в самом начале, но все же. А сейчас ему хотелось, наконец, почувствовать Баки в себе, соединиться с ним, сплестись, увидеть его глаза, когда он будет входить, двигаться в нем, раскрывая, перекраивая его под себя. Навсегда. Потому что немыслимо, невозможно представить кого-то другого здесь, за плотно задернутыми шторами, рядом.

— Бак… иди ко мне. Хочу… пожалуйста?

Баки тут же навис сверху, нашел губами рот, и принялся медленно трахать языком, поводя по кругу, касаясь нёба и пересохших губ, повторяя движения пальцев внутри.

Стиву казалось, что сильней хотеть невозможно. Что никогда, никогда он не потеряет связи с реальностью, как бы сильно ни был увлечен. Пока не вернулся Баки. Баки просто стирал собой весь остальной мир, как ластик стирает мягкий карандаш — почти не оставляя следов. Стив видел только его, чувствовал только его, если бы можно было, он бы стал им, ими двумя, чем-то единым с Баки, слился с ним, обретя идеальные завершенность и равновесие.

Баки смотрел, не отрываясь, пока осторожно вынимал пальцы, пока медленно, но упорно толкался членом, раздвигая упругие мышцы, пока целовал скулы и веки, губы, пока шептал какие-то нежные глупости, из которых Стив различал только «Стиви» и «мой».

Стиву было хорошо. Не физически даже, а на каком-то совершенно другом уровне. Он смотрел на то, как Баки зажмуривается, резко выдыхает сквозь зубы и тихо шепчет что-то на грубом незнакомом языке, снова открывает глаза, затуманенные, пьяно блестящие.

— Тесный, какой же ты тесный. У тебя там все розовое, как твои губы. Красивый. Мой. Господи, ты мой. Хочу тебя. Ты не знаешь, не можешь себе представить — как.

— Знаю, — Стив обхватил ягодицы Баки руками и медленно потянул на себя, чуть приподнимая бедра.

Баки протяжно, почти жалобно застонал, мазнул приоткрытыми губами по скуле Стива и приник ими к артерии, нежно выцеловывая там какие-то одному ему известные письмена. Он не двигался нестерпимо долго, будто собирался остаться в Стиве навечно, а потом медленно заскользил, прикрыв глаза, упершись лбом в крепкое плечо, жарко выдыхая только одно слово — «мой».

Тяжелый жар скапливался внизу живота, мягко полз выше, к пояснице, заполнял горячей пульсацией член. Тело жадно отзывалось на каждое движение Баки, наполняясь удовольствием, как музыкой. Сначала это было что-то медленное и чувственное, а потом зарокотало басами, загудело глубоким инфразвуком, пробирающим до самого нутра.

У Баки синие глаза. Как-то, еще в сорок третьем, Стива контузило, уши заложило, а сознание уплывало куда-то. Он лежал навзничь и видел, как в небе плывут белоснежные облака. «Небо — как глаза у Баки», — подумал он тогда, пока этот самый Баки не заорал, не поволок его на себе, прикрывая щитом от пуль. От всего мира. Точно так же, как сейчас закрывал собой, позволяя быть здесь и сейчас. Вместе. И просто — быть.

Баки стонал, то далеко запрокинув голову, толкаясь мелко и быстро, то, упираясь лбом в лоб Стива, скользил длинно и чувственно, что-то осторожно задевая внутри, от чего Стиву хотелось умереть.

Стив с силой провел ладонью от загривка Баки до копчика, скользя по влажной коже, и Баки зарычал. А потом осторожно выскользнул из Стива и рывком перевернул его на живот, тут же упав сверху. Развел ладонями ягодицы, почти до боли, с силой, вошел одним длинным слитным движением и принялся трахать, заворожено глядя, как Стив принимает его.

— Черт… Стиви?

— М?

— Господи, ты… таких просто не бывает больше.

Стив в ответ только застонал и, просунув руку под бедра, принялся мерно ласкать себя, попадая с Баки в такт. Он переполнялся этим всем: мускусным запахом их близости, острым чувством принадлежности, жаром, затапливавшим с головой, отчаянными, задушенными стонами Баки, хваткой его ладоней, страстью, с которой он брал свое.

Чаша переполнилась, и Стив физически почувствовал, как эмоции, ощущения, — все хлынуло через край, обжигая, заставляя бешено подаваться навстречу, ловить Баки на полпути, и утягивать его с собой, в самое око бушевавшей вокруг стихии.

Стив кончил с громким криком, ощущая, как Баки быстро толкается в него, сжимает бедра, заполняет своим семенем, чтобы поспешно выдернуть член и заменить его губами и языком, лаская все еще открытое, чуть покрасневшее по краям отверстие.

Если бы мог, Стив бы кончил еще раз только от осознания того, что именно делает Баки, представив, как он собирает вытекающую сперму, жадно вылизывая, быстро касаясь языком и губами.

— Господи…

— Зови меня Баки, — Баки легко подул на влажную кожу, поцеловал ямочки на пояснице, к которым питал слабость, и вытянулся рядом, забросив колено на Стива и прижавшись лбом к его плечу.

— Безумие какое-то, — отдышавшись, сказал Стив. — Я пошевелиться не могу. Это всегда так?