И вот к чему я веду. Близятся рождественские праздники. А значит, мне придется закрыть магазин более чем на две недели. Честно говоря, это мое самое нелюбимое время. Меня вполне устраивает моя жизнь, точнее, даже не так: меня более чем устраивает моя жизнь, такая, какая она сейчас, но на рождественские праздники почему-то вдруг становится одиноко. Все вокруг суетятся, покупают подарки, запасаются продуктами, ездят в гости, принимают гостей, ссорятся, мирятся, веселятся – а я не могу за этим даже из окна понаблюдать, потому что окна моей квартирки выходят во внутренний дворик.
Карл с Кариной на все каникулы уедут к детям в Швейцарию пить глинтвейн и кататься на лыжах. То есть кататься будет Карина, она великолепна во всех благородных видах спорта – верховой езде, лыжах, гольфе, – а Карл будет в основном падать. После часа напрасных попыток он промокнет и устанет, оставит Карину на попечение детей или какой-нибудь свежеприобретенной подруги, сдаст лыжи и вернется в свой номер к любимым книгам. Как ни странно, такой вариант неизменно устраивает обоих: во время подобных горных вылазок Карина большую часть дня блистает в обществе, собирая аплодисменты и комплименты, Карл же читает, по десятку раз посещает ярмарки и антикварные магазинчики, а иногда под вечер сопровождает Карину на какую-нибудь вечеринку ее новых знакомых, где блещет умом и эрудицией и создает Карине еще более очаровательный образ.
В Росас я ездила на прошлое Рождество, но мне было как-то не очень уютно. Мама не хотела оставлять меня в одиночестве, чтобы совершить привычный обход гостей и знакомых, а когда гости приходили к ним, я запиралась у себя в комнате или отправлялась бродить по городку. Ну не хочу я социализироваться! Тем более когда все эти эмоциональные испанки рассматривают меня, треплют за щеки и нахваливают мои голубые глаза. Каждая считает своим долгом сообщить, что у нее есть неженатый сын, и настойчиво зазывает в гости познакомиться с «будущим женихом», несмотря на то, что возраст сына варьируется от шестнадцати до сорока, и невзирая на мнение по этому поводу самого сына и уж тем более мое собственное. Я понятия не имею, как себя вести в таких ситуациях: терпеть не могу подобные намеки и сватовство. Вроде и понимаю, что они так поступают не со зла и, скорее всего, исключительно из вежливости (мол, нужно показать хозяйке, что ее угрюмая нечесаная дочь на самом деле очень даже ого-го!), но моя изначальная милая улыбка все равно постепенно превращается в оскал. Сначала я отнекиваюсь, потом фальшиво хихикаю, а как-то раз дошло до того, что одна из гостий цепко ухватила меня под руку с намерением сопроводить-таки на встречу с суженым, так что мне еле удалось отвертеться. С тех пор я перестала показываться гостям на глаза.
Маме совсем не понятна моя резкая реакция: это ведь соседи, друзья, не поведут же они меня под венец насильно, в самом-то деле! Разве нельзя просто присоединиться к шутке? Даже познакомиться с этим самым сыном – что тут такого? Но меня прямо-таки передергивает от отвращения: после Стивена все вопросы брака и отношений стали какими-то слишком уж болезненными. Так что ну их всех, лучше приеду как-нибудь весной, а еще лучше – осенью, когда все местные кумушки будут заняты обхаживанием своих садов либо заготовками.
* * *
За шесть лет в Брюгге я умудрилась практически ни с кем не подружиться – окунулась в мир книг с головой, отреклась от всего человеческого, короче говоря, до сих пор порядком боялась людей. Разве что вот Оливия… Но для Оливии любая праздничная пора оборачивается каторгой. В это время она практически не спит, только месит тесто, лепит, печет, украшает, продает. Чем больше она устает, тем шире становится ее улыбка. К концу рождественского безумия она напоминает Чеширского кота: сплошная улыбка, витающая в воздухе. Затем она берет пару дней отдыха и отсыпается, оставляя кафе на двух не особенно мастеровитых поварят, освоивших буквально четыре-пять сортов хлеба да круассаны. Так что эти дни кафе работает, так сказать, в разгрузочном режиме.
Еще у меня есть соседка с верхнего этажа. Эта барышня лет на пятнадцать старше меня, но держит себя в тонусе и форме, по крайней мере считает, что это так. Ее скорее следует отнести к врагам замедленного действия, хотя изначально она активно набивалась мне в подруги. Ванесса – такая же претенциозная, как и ее имя, – пытается выглядеть дружелюбной и очаровательной, но эта маска, кажется, не обманывает никого, кроме нее самой. Как только мы с Карлом договорились о работе, он предложил, чтобы я заняла прилагающуюся к магазину квартирку. Когда я переносила свои немногочисленные пожитки в новое жилище, Ванесса застала меня на лестничной клетке (из квартиры есть два выхода – на общую лестницу и в магазин) и сразу же предложила пойти завтра с ней на пикник в ее любимый парк. Я от неожиданности согласилась, хотя желанием совершенно не горела и не скрывала этого. Потом устыдилась: соседка проявила доброту, а я волком на нее гляжу. Решила искупить свою грубость, расстаравшись к пикнику: нажарила домашних котлеток для бургеров, сложила их в пластиковый контейнер вместе с хрустящими полосками своего любимого бекона, позаботилась о специальном легкоплавком сыре, булочках с кунжутом и салатных листах. Веселая Ванесса заскочила ко мне с утра в спортивном костюме. Я сразу слегка напряглась: мы не договаривались ни о каких физических нагрузках. За ее спиной болтался легкий рюкзачок, в котором едва ли могло поместиться что-то съедобное к пикнику. Ванесса уловила запах жареного бекона и брезгливо поморщилась:
– Ой, фу, Китти, что это?
Я не сразу поняла, к чему она клонит, поэтому тщательно принюхалась к воздуху, затем к контейнеру с котлетками. Пахло изумительным свежеподжаренным мясом.
– Бургеры и бекон. Свежайшие, я даже фарш сама делала.
– Что-о, ты ешь мясо? – с таким недоверием спросила она, как будто ранее я сообщала ей, что происхожу из славного племени луговых коровушек. Травоядных то есть.
– Еще как! – Я решила, что раз уж она позволяет себе подобное поведение, то и мне можно. – За обе щеки уплетаю! Кажется, я и не говорила, что вегетарианка.
– А я вот вегетарианка! – гордо сообщила противная бабенка. – И тебе советую! Это же просто кошмар – поедать братьев наших меньших! К тому же так вредно! Вся эта гадость откладывается в сосудах и на боках! Ты извини, Китти, но ты не можешь похвастаться идеальной талией!
Я даже не обиделась. Сама знаю: похвастаться идеальной талией я могла только в тот период, когда чуть не сдохла от истощения из-за сердечных мук. Но талия меня не особенно интересовала: вокруг нее образовалась небольшая симпатичная мягкость, мой внешний вид она не портила, а ремень перестал так больно впиваться в кости. Я задумчиво пощупала свои бока, оценивая их масштабы, но Ванесса восприняла это иначе:
– Ну вот, видишь! Все, Китти, с сегодняшнего дня ты начинаешь новую жизнь! Я не дам тебе пропасть! Не позволю филонить! Теперь мы каждое утро будем с тобой выбираться на пробежку и зарядку! Давай, переодевайся, и пойдем! Для начала сделаем несложный комплекс упражнений, потом перекусим морковными палочками – она потрясла рюкзачком, и в нем что-то негромко затарахтело, – а потом отправимся в мое любимое кафе и позавтракаем вареным брокколи и свекольно-кабачковым смузи!
Я попыталась представить, каков на вкус свекольно-кабачковый смузи, и меня чуть не стошнило. Собрав остатки самообладания и призвав все имеющееся в наличии дружелюбие, я собралась было вежливо отказаться от участия Ванессы в заботе о моем здоровье и в жизни вообще, но тут она схватила мой контейнер и выбросила в мусорное ведро, демонстративно отряхнула руки и сказала:
– Итак, первый шаг сделан!
Ей повезло, что я как раз перед ее приходом вынесла мусор и застелила ведро чистым пакетом, поэтому я не стала бить ее по рукам или тыкать мордочкой в содеянное, а молча достала контейнер из ведра, открыла его и демонстративно, глядя ей прямо в глаза, захрустела полоской бекона.