До назначенного времени, когда Василий собирался чинно отчалить из ресторана, чтобы провести его весело и с пользой, провожая Геру Черепанова в семейную жизнь, часы тянулись до жути медленно. Пятый столик, несмотря на удобные диваны и отличный вид из окна, совершенно не радовал. Еще и, ко всему прочему, у Васьки закончились сигареты. Решил не утруждаться, хозяин он, или хрен с морковкой? И махнув рукой, подозвал пигалицу к себе. Вежливая улыбка на милых губах заставила Ваську нахмуриться еще больше. Была бы его воля, он бы запретил ей улыбаться в его ресторане. Так нет же, горячо любимый родитель категорически отказывался уволить девчонку.

– Принеси мне сигарет из бара, – скомандовал Барычинский, – Саня знает какие.

Вздернув курносый нос, девчонка расправила плечи и поплыла в сторону бара. Васька, проследив за хрупкой фигуркой, хмыкнул, и собрался было допить уже остывший кофе, но не успел. Холодный горький напиток встал поперек горла, отказываясь проваливаться. Глаза у Василия расширились от вида прямоугольной плитки от известного производителя сладостей. Да только Васька совсем не шоколадку велел притащить.

– Это что? – прокашлял Бася.

– Это гораздо полезнее сигарет, – спокойно улыбнулась Груня, глядя на парня бесстрашными зелеными глазами.

– Я херею с такой малины! – рявкнул Барычинский, – Уволю, нахрен!

– Во-первых, – тихо произнесла девчонка, – Не вы мой наниматель. Во-вторых, в зале присутствуют дети, так что попрошу подбирать выражения.

– Да ты… да я… да какого черта?! – взревел Васька, подскакивая на ноги, – Ты кто вообще такая? Твое дело: принеси, подай! Нехрен из себя доктора строить! Велел тащить сигареты, значит, тащи и не вякай! Пигалица желторотая! То, мля, пересядь, то не кури! Ты б лучше за собой следила, детский сад, штаны на лямках!

В пылу гнева Барычинский вплотную подошел к Груне. Но девчонка не испугалась, только глаза прикрыла, словно пережидала ураган. А Васька, раззадоренный отсутствием страха с ее стороны, орал все громче и уже не старался подбирать выражения. Барычинский кричал на девчонку, сверля ее макушку гневным взглядом, до тех пор, пока к ним не подлетел Вовчик.

– Вась, ты чего разошелся? – примирительно заговорил Владимир, – Грунь, беги, чего встала? Иди, я все улажу.

– Защитник хренов! – рявкнул Василий, переводя взгляд на парня.

– Вась, ты с чего завелся, народ вон перепугал, – спокойно говорил Вова.

– Ты видал, чего она мне притащила? – уже тише, но с не меньшей злостью, – Я сигареты просил.

– Ну, принесла, – примирительно говорил Вовчик, – Так она как лучше хотела. Ты за два часа уже недельную норму выкурил.

Васька хмуро взглянул на администратора.

– У нее характер такой, заботится обо всех, – втолковывал Владимир.

– Да мне ее забота никуда не упиралась! – Василий сгреб со стола телефон, ключи от машины, прихватил куртку и широким шагом направился в кабинет директора.

Нет, эта пигалица достала, до печенок, а может глубже!

Широко шагая через длинный коридор, ведущий в кабинет, Васька все еще крыл матом всех кругом. Его бесило все. То, что вместо сигарет он получил плитку шоколада. То, что пигалица не испугалась, а спокойно выслушала его оскорбления. То, что за нее вступился Вовчик. А также то, что на душе стало еще поганее после вспышки необъяснимого гнева. Но сквозь бубнеж и ворчание, Барин отчетливо разобрал тихие всхлипы, доносившиеся из-за двери, ведущей на техэтаж. Васька так и не дошел до кабинета, в который направлялся, а свернул за эту самую дверь.

Груня сидела на бетонных ступеньках, обхватив коленки, затянутые в темно-бордовый форменный фартук, всхлипывала и стирала слезы уголком бумажной салфетки.

Барычинский много раз видел, как плачут женщины. Ну, плачут, значит, хотят порыдать. Кто бы что ни говорил, а женские слезы его не особо трогали. И парень не очень понимал, как шмыгающие носы и красные заплаканные глаза могут заставить нормального здорового мужика плясать под бабскую дудку.

Оказывается, могут.

Василий Павлович шагнул ближе, аккуратно прикрыв за собой двери.

– Слушай, пигалица…. – начал он, но осекся.

Девчонка резко вскинула голову, отвела ладошки от лица. Громко шмыгнула носом, утерла влажные щеки, а потом вдруг прищурилась.

– Вы, Василий Павлович, беспринципный, безалаберный, невоспитанный, хулиганистый грубиян и задира, страдающий от вечного похмелья, косноязычия, вредных привычек и с полным отсутствием понятий об элементарных правилах приличия!

Речь Груни была четкой, а голос, казалось бы, звенел от не до конца пролитых слез, но был тверд и решителен, как и взгляд зеленых глаз.

– И к Вашему сведению, Василий Павлович, – девчонка уже поднялась на ноги и с высоты своего среднего роста отважно смотрела на мужчину, который был вдвое тяжелее и на голову выше ее, – У меня есть имя. И оно не «Пигалица»!

Груня из подсобного помещения вылетала разгневанной фурией, громко хлопнув дверью, не заботясь о том, что подумают о ней сотрудники ресторана. Было откровенно плевать. Уволит? Ну и ладно!

Бася смотрел на закрытую перед его носом дверь.

– Оху…хереть, – выдохнул он, проводя рукой по волосам.

Выйдя из подсобки, Барычинский решил не идти в кабинет, а прогуляться по свежему воздуху. Оказавшись на улице, Васька все еще молчал, находясь в некоем подобие ступора. Не случалось еще с ним такого. Никто не ставил его на место, наверное, лет пятнадцать. С тех самых пор, как директор школы грозил ему отчислением. У Барычинского в голове никак не укладывалась информация. Мелкая такая девчонка, а накричала на него, еще и дверью хлопнула. А что сделал он? Вместо того, чтобы уволить, слинял, словно провинившийся подросток. Во, делааа!

Прощание друга детства, Геры Черепанова, с холостяцкой жизнью прошло отлично. Все, как полагается, сауна, бар, и много алкоголя. Жаль, правда, не было жарких цыпочек. А все почему? Потому что мальчишник нельзя отмечать в компании мужиков, до одури любящих своих жен.

Именно об этом думал Васька, медленно бредущий по улицам ночного города. Вернее, уже просыпающегося после дождливой ночи. Спрятав руки в карманы куртки, Бася бесцельно вышагивал по брусчатке, переступая через лужи.

А Черепанову повезло, он сейчас в заботливых руках любимой женщины, которая совсем скоро, ну примерно через полгода, а то и чуть больше, родит ему ребенка. Нет, Герыч все же счастливчик.

Почему именно Барычинский потребовал у таксиста притормозить и высадить его в центре города, парень и сам не понял. Просто решил погулять. Почти весь хмель уже вышел, но ноги все еще немного подкашивались и хотелось спать. Но Васька упрямо топал вперед, не поддаваясь на провокацию подвыпившего организма.

Взгляд зацепился за вывеску ларька с яркими неоновыми буквами «Цветы 24 часа». Васька даже остановился, рассматривая стеклянную витрину. Хмыкнув, парень вошел внутрь. Сонный продавец хмуро взглянул на странного клиента.

– Слышь, парень, а вот таких у тебя сколько? – спросил Барычинский, ткнув пальцем в высокие темно-бордовые розы.

– А сколько нужно? – сонно уточнил паренек.

– Полсотни будет? – прищурился Васька.

– Вам на панихиду? Может гвоздики подойдут? Обычно их берут по такому случаю.

– Чё? – мозг Василия соображал туго, – Запихай гвоздики себе… Мне для девушки. Извиниться хочу.

– Вы сказали пятьдесят штук, я и подумал, что… – оправдывался паренек.

– Короче, пятьдесят вот этих, а сверху еще белых, штук пятнадцать, – хмуро решил Васька, вынимая бумажник из кармана джинсов.

Пара крупных купюр легко легли на стол ночного работника ларька, а Бася, зевнув, кивнул на улицу.

– Перекурю, а ты пошевеливайся, – скомандовал парень.

Спустя десять минут и две выкуренные сигареты, Василий Павлович покидал ларек, отмахнувшись от сдачи. Мужчина целенаправленно тащил охапку роз в один, отдельно взятый, и совершенно случайно расположенный за углом дом.