– Спасибо, – искренне поблагодарила ее Кейт.
Девушка кратко кивнула. Благодарность ее не очень интересовала; она работала исключительно за свои пару центов зарплаты.
Как гурман, смакующий вкуснейшее вино или отборный сыр, Кейт научилась открывать письма без спешки. Она всегда оттягивала эту процедуру до последнего, держа конверт и внимательно всматриваясь в штамп, чувствуя вес письма в своей руке и разглядывая паутину строк, где написан адрес. Она осторожно проводила большим пальцем по цифрам номера своей камеры, написанных черными чернилами в левом верхнем углу; ей было не важно, что письмо уже открывали, чтобы просмотреть содержимое – красными чернилами на конверте было написано «РАЗРЕШЕНО». На секунду или две Кейт удалось отбросить мысль о том, что кто-то из тюрьмы уже прочитал все предназначавшееся только ей, она притворялась, что находится где-то совсем в другом месте, где может свободно узнавать последние новости и связываться с остальным миром.
Кейт перевернула коричневый прямоугольник, так что тот лег в ее ладонь. Сердце дрогнуло. Перед глазами женщины был не скачущий почерк сестры, а идеально точные штрихи, выведенные рукой дочери Кейт.
– Ой! Это от Лидии!
Кейт не знала, кому она это кричала, слова вырвались сами собой. Словно радость выплеснулась из ее души.
– Рады за тебя, милая, – послышался равнодушный ответ из соседней камеры.
За три года это письмо было всего лишь вторым от ее дочери. Предыдущее Кейт зачитала почти до дыр. И теперь этот драгоценный новый талисман обещал подарить женщине сладостные часы для размышлений. Она очень быстро выучит каждое слово, но самих слов и их значения будет недостаточно. Держать этот лист бумаги и следить за словами, которые пальцы ее дочери нанесли на него, – это куда более сильное впечатление, чем просто вспоминать о написанном. Неописуемым удовольствием было и вдыхать аромат листа, в котором чувствуется смутный намек на аромат кожи ее дочери, оставшийся от легчайшего прикосновения ее запястья. В тот день Кейт прочла и перечитала эти две страницы по меньшей мере раз двадцать. А в последующие дни этот ритуал занял прочное место в ее распорядке дня.
Господи, мама!
Так быстро пробежали почти три года. Франческа все по-прежнему такая же крейзи, но замечательная и напоминает мне во многом тебя. Я вижу в ней некоторые твои черты. Думаю, до этого просто не замечала, как сильно вы похожи, потому что не проводила с ней достаточно времени. Но сейчас я вижу – у вас почти одинаковые голоса, и, когда она только-только нас забрала, я никак не могла привыкнуть к ее голосу по телефону, или, когда она звала нас на ужин, мне все время вспоминалось, как это делала ты. Но сейчас я уже привыкла, и иногда я заставляю себя поверить, что это ты внизу завариваешь мне чай, и это заставляет меня улыбаться.
Кейт прервалась, чтобы вытереть слезы, которые застилали ей глаза. Она представила себе те многочисленные моменты, когда звала детей на ужин… «Доминик, Лидия, идите ужинать!» И слышала, как они весело бегут по лестнице, смеясь или споря друг с другом. Как же она скучала по всем этим семейным ужинам, по их веселой болтовне, по тому, как ее дети поглощают еду, неуклюже разливают напитки на скатерти и стучат ботинками по деревянному полу.
В колледже потрясающе! Очень много нового узнаю и, когда получаю домашнее задание, думаю – вау, как здорово! Хотя многие мои друзья очень недовольны, что нас так сильно загружают. Думаю, все дело в том, что мне нравится учиться гораздо больше. Учителя хвалят, особенно преподаватель по живописи, и я так рада!
Знаю, что не давала о себе знать очень долго. Много раз пыталась написать тебе, но все время бросала. Надеюсь, это письмо смогу дописать до конца. А если нет, то постараюсь закончить следующее. Мне трудно, мам, правда. Я не знаю, как написать тебе, если это имеет смысл.
– Знаю, дорогая моя, знаю, это сложно, но не останавливайся, Лиди. Для меня это так много значит.
Кейт даже не поняла, что говорит вслух.
– У тебя там что, гости, милая? – прокричала ей соседка напротив. Кейт проигнорировала ее; сейчас она говорила со своей дочерью.
И только сейчас я стала осознавать – все это происходит на самом деле, а не просто дурной сон. Слишком уж долго я пыталась убедить себя в обратном. Я ходила к психологу в Йорке, и мне очень помогли его сеансы. (Не думала, что это сработает, но получилось. Дом не хочет к нему идти, а я думаю, что ему стоило бы.) Я поняла – что бы папа ни совершил, он все равно мой папа. Я скучаю по нему и оплакиваю его, потому что он мой папа, и до того, как все произошло, он был отличным отцом. Я гордилась тем, что он директор школы. И я чувствовала себя особенной в школе. Я помню только, что была по-настоящему счастлива рядом с ним, и ничего больше. И по тебе я тоже скучаю, мам. Ты была моим фоновым шумом – ты всегда суетилась вокруг, что-то делала, а теперь в моем мире стало так тихо, потому что я тебя потеряла. Потеряла вас обоих.
– Нет, нет, дорогая. Я рядом с тобой!
Голос Кейт превратился в сорванный шепот, ее голосовые связки не могли смыкаться из-за волнения.
Иногда мы говорим об этом с Домом, не все время, как ты могла бы подумать, лишь изредка. Как будто у нас есть секрет, и мы обсуждаем его совсем шепотом. Если сможем договориться, то постараемся приехать к тебе через полгода.
Скучаю и люблю – как всегда,
Лидс
Кейт прижала письмо дочери к груди и постаралась обнять ее слова руками. Женщина знала, что Лидия права: Марк был ее отцом независимо от того, что совершил, и она никогда не пыталась убедить своих замечательных детей в обратном. Кейт берегла их всю жизнь и сейчас продолжала их защищать.
На фоне всего остального текста ярко-ярко выделялось одно предложение: «Постараемся приехать к тебе через полгода». От одной мысли, что она снова сможет увидеть своих детей, у Кейт закружилась голова. Мышцы ее живота свело судорогой от нетерпения.
Каждые четыре недели в тюрьме наступал приемный день: родственникам разрешалось прийти на час. Но за все время, что Кейт провела в Марлхэме, ей нанесли визит лишь двое: назначенный судом священник и Франческа – в прошлом году.
Ее сестра проехала через всю страну и целый час провела в напряженной обстановке комнаты для свиданий.
Кейт тут же стала извиняться, дескать, лучше бы ты сейчас была в Хэлтоне, с Домом и Лидией. Час пролетел как пара минут, и под конец свидания обе женщины неловко схватились за руки и не менее неловко попытались попрощаться сквозь слезы. Вышло ужасно.
Прошло четыре недели, потом восемь, потом двенадцать. Кейт перестала считать. Дети не приходили.
Теперь Кейт согласилась с тем, что чем больше проходит времени, тем меньше становится вероятность их прихода. Казалось, пропасть, которую нужно пересечь, становилась все шире и коварнее с каждым днем. Единственным посетителем, на которого она могла положиться, была лучшая подруга Кейт, Наташа. Первый визит Наташи в Марлхэм она не забудет никогда. К тому дню Кейт провела в тюрьме уже несколько недель, и вдруг рядом с ее камерой раздался скрип резиновой подошвы сапога охранницы.
– К тебе гость, Кейт, – сказала та.
– Гость? – опешила женщина.
Она прекрасно все расслышала, но была так удивлена, что хотела, чтобы эти слова повторили. Надзирательница повернула ключи в замке и открыла дверь камеры. Кейт на мгновение смутилась. Женщина не ждала, что ее может кто-то так скоро навестить. Кейт читала роман Пауло Коэльо, когда ее прервали. Сердце женщины заколотилось, во рту пересохло.
Лидия, Доминик или оба – неужели они наконец решились приехать? «Господи, пожалуйста, пусть они приедут вдвоем», – умоляла про себя Кейт. Она никак не могла унять дрожь в руках. Идя по коридору, Кейт подумала о своей прическе, хотя вряд ли для ее детей имеет значение, что за кавардак у нее на голове.
