– Вот-с мои апартаменты! – гордо провозгласил Иван Алексеевич. – Прошу любить и жаловать. Отвечает за всё тут Дима (человек на экране слегка поклонился), его тут недавно реставрировали под моим руководством… Кстати, как сегодня связь?

– Опять сорвалась. В двадцать три семнадцать, – с осуждающим дребезгом в голосе проинформировал Дима. – Когда нам, наконец, выделят свою частоту?!

Стало понятно, что связь с внешним миром Змиевка поддерживала с помощью архаического проводного канала.

Робот Дима (сокращение DiMa – от достаточно известной в прошлом фирмы Digital Machine Ltd) был безответным исполнителем редких, видимо, заявок местной интеллигенции и представлял собой остаток технологии, давность которой внушала почтение и священный трепет.

Иван, церемонно извинившись, отправился к начальству – выбивать вожделенную связь. Дима, дождавшись его ухода, принял на себя функции хозяина.

– Садитесь, – гостеприимно предложил он. – Извините, что не могу предложить чаю. А то холодновато тут для вас. Ладно, я сейчас тесторование памяти включу, это помогает. Эх, мне бы руку, хоть одну… Разрешите полюбопытствовать: ваша фамилия-имя-отчество? Мне формуляр заполнить. Вы книги будете брать? Или микрофильмы? Может, музыку – недавно поступили свежие кристаллы…

– Не буду, – отказался я. – А зовут меня Павел Арсентьевич. Ты давно здесь?

– Здесь? О, недавно, всего тридцать три года. Собственно, после восстановления, спасибо местным роботягам…

– И я недавно, – сказал я. – Тридцать три часа, или что-то вроде этого. Расскажи мне про Змиевку. Что за люди тут. Чем живут, чем дышат. Мне всё интересно.

Я поудобнее устроился на колченогой табуретке и слушал бесконечную историю словоохотливого старика-робота. Машины, долго живущие на свете, приобретают постепенно свои привычки и особенности, так же, как это свойственно людям. Дима был очень старой машиной, в свое время побывавшей в составе бортового оборудования в дальнем космосе, списанной затем по сроку эксплуатации и переданной для учёбы и тренировок детей в какую-то школу. Впоследствии его как безнадёжно устаревшего изъяли и оттуда, хотели было разобрать на запчасти, но оказалось, что таких деталей больше не применяли нигде, и на него махнули рукой; когда же группа роботов-энтузиастов взялась пристроить его в сельской библиотеке, Диму им с радостью спихнули и забыли о его существовании. Старика подлатали, "подкинули мозгов", как он сам выражался, и оставили в покое. Теперь он видит людей нечасто ("у каждого всё дома, в клуб и не ходят почти"), и поэтому, хоть и желает, а помочь мне особой возможности не имеет. Но познакомиться со мной очень и очень рад.

– А всё же, – спросил я, – неужели нет в деревне этаких ярких, запоминающихся личностей? За столько-то времени можно было целое досье собрать!..

– Как не быть, – вздохнул Дима, и в динамике опять что-то заскрипело. – Вот хоть бы Иван Фомич… Или ещё Казимир Тимошевский… Или…

– Ивана Фомича я уже знаю, – перебил я. – А кто этот Тимошевский?

– О, это фигура! – оживился робот. – Это давняя история. Он бывший католический священник. Поляк. Однажды, было дело, он увлекся нашей туристкой. Валя Лазарева, из Сабурова, это рядом тут, была в Польше по турпутёвке. Приглянулась ему, хоть и никаких авансов не давала. А он, видать, настойчивый; сам себе решил, вот… А ксендзам, знаете ли, жениться запрещено… Ну, бросает он, недолго думая, приход – и к нам. Является нежданно-негаданно, незваным, непрошеным. Переходит в православие – уж как он там все с Господом утрясал, не знаю… Делает авансы, да Валя ему ноль внимания, замуж уже вышла, хорошо живут и всё такое. Вот и остался он один, а уж в летах был… А Валя вскорости погибла, на мотоцикле ехали с мужем, в них на мосту молния ударила. Так обоих и убило. А она уж беременная была… Ну, в Польшу свою возвращаться он не захотел, с тех пор здесь вот и живёт. На кладбище ходит, службы служит, а признания ему от патриарха, значит, так и нет… Интересный человек, только роботов не любит.

Странноватое ощущение оставалось от Диминого разговора, от полязгивания на резонансах старого динамика, от его едва уловимого акцента… Робот постоянно уклонялся в сторону, жаловался на одиночество, вспоминал молодость и клянчил дополнительную оперативную память, видимо, приняв меня за некое новое начальство. Мысли его временами путались, были непоследовательны. Он то принимался декламировать мне свои стихи ("да вот иногда пописываю, знаете, так, для себя…"), то вновь возвращался к рассказу о выдающихся, по его мнению, змиевцах, насыщая все это цветистыми гиперболами и тропами.

Становилось заметно теплее – по ногам тянуло вытяжной вентиляцией из недр старого робота. Вообще, есть дома, которые сколько ни топи, нагреть невозможно, и даже в разгар лета там сыро и знобко; змиевский клуб относился, видимо, как раз к такому типу.

В окне мелькнула голова возвращающегося Ивана Алексеевича. Дима тоже заметил его и с громким щелчком что-то выключил у себя внутри. Поток теплого воздуха тут же пропал.

– Такая зануда! – заметил он вполголоса. – Сейчас заметит и будет читать мораль про экономию электроэнергии. Недавно оформлял я ему web-страничку в интернете – так замучил: то фон ему не нравится зелёный – мол, подумают про него – молодо-зелено; то быка ему не такого изобразил – не эту, значит, породу наше хозяйство разводит… А если я и не видал того быка никогда?!

Вошел начальник Голимый. Дима примолк и замигал светодиодами.

– Сегодня связи не будет! – сурово объявил с порога Иван. – Столб упал, провода порвало. Бригада уже выехала… Что-то тут душновато, – он открыл форточку и подозрительно взглянул на экран. Дима, широко улыбаясь, преданно смотрел ему в глаза.

– Так вот, в завершение нашего разговора – многозначительно сказал я Диме. – Того робота, которого мы оба имеем в виду, поймали на мелочи. Он жаловался, что ему не хватает памяти, а судя по потреблению энергии, у него её был огромный запас. И самое интересное, это никого особо не волновало.

Я поднялся.

– Благодарю за экскурсию, – сказал я Ивану. – Я никогда не проводил время более содержательно. Всё было очень и ещё раз очень. Не сомневаюсь, что в ближайшем будущем мы ещё услышим о змиевском дворце культуры.

Иван расцвёл.

Глава 4

– Одиноко стальная машина (я признаюсь вам, что это я) вычисляет в активном режиме тайный смысл своего бытия… – посмеиваясь, бормотал я застрявшие в памяти строчки, выходя из клуба на тёплую деревенскую улицу. Пока я разговаривал со старым роботом, прошёл и окончился короткий скупой дождь; низкие тучи редели и мчались вдаль, небо светлело и разъяснивалось; с огородов поднимался пар.

– Пшепрашам, то пан бул в того варьятского библиотекаря? – услышал я голос из-за спины. – Не верьте жодному слову! Не может створення чловека размышлять о сенсе жизни. В него нет души, бо бессмертную душу дае только сам пан Бог!

Я обернулся. Передо мной стоял тучный старый священник в потертой, но чистенькой рясе. Седая львиная грива и аккуратно подстриженная борода давали неожиданный эффект в сочетании со светлыми голубыми глазами в окружении густых черных ресниц. Затруднённое дыхание, посвистывая, вырывалось из его заплывшей жиром груди, мерно поднимая тяжёлый наперсный крест.

– Здравствуйте, святой отец, – сказал я. – Или лучше – Казимир Адамович?

– Я не свенты, бо суть грешен, яко все на земли, – живо отозвался священник. – То и называйте меня як вам лепше. Як праойтец наш Адам назвал всё по воле Бога, але створить жоднои твари не змог. Витам вас!

В моей практике не было богатого опыта общения с духовными особами. Несколько раз мне попадались какие-то ограниченные личности, которые на самый простой вопрос типа "почему католики крестятся слева направо, а православные наоборот?" не могли подобрать лучшего ответа, чем "потому, что так правильно" или "так уж сложилось исторически". Возможно, сейчас судьба наконец-то подсовывала мне шанс восполнить пробелы в моем религиозном образовании. По крайней мере, Дима давал местному иерею достаточно лестную рекомендацию.