-Бабушка Оракул подарила её несколько лет назад.

-Ткань волшебная! А какие узоры!..

-Думаешь? Мне тоже она очень нравится. Хотя, безусловно, не сравниться с твоей шалью, - воскликнула я воодушевлённо. Я тысячу раз видела её бусы и шаль, как и она мои серьги и скатерть, но оттого эта маленькая игра, скромная фальшь, была только веселее и больней.

-Ох, эта шаль не так хорошо, как твои занавесочки, Лоралэ!

-Что ты! Шаль много краше и так идёт к твоим глазам.

-А к твоим глазам подойдёт всё, что угодно, даже эти занавески, - на этих словах мы от души рассмеялись, и смех этот был неподдельным, радостным и ярким, словно вспышка маяка у причала нашей на годы утерянной дружбы.

-Уже ли стемнело? Мне, наверное, пора.

-Конечно, - ответила я, опомнившись.

Мы вышли в проходную. Сиарис открыла дверь, но ещё с полминуты завязывала ленты на босоножках. Я горячо захотела обнять её, не дать уйти, не сказав, как сильно люблю её, как буду считать дорогой подругой, пусть даже мы никогда боле не свидимся. Душа моя в отчаянии завопила, раздирая оковы молчаливой плоти: "О, как бы я хотела остаться, воплотить наши мечты в жизнь! Как больно мне обманывать тебя, Сиарис! Прости меня! Я буду любить тебя до конца жизни!"

С годами я многое осознала, и, переосмыслив ту сцену, пожалела о невысказанных словах. Дан научил меня, что любовь - это не то, что ты получаешь, а то, что ты отдаёшь. Своей непоколебимой верностью, на собственном примере, он доказал, что гордыня не способна ни на что, кроме убийства. Из любви же рождён был весь мир. Мир, который убила наша гордыня в тот последний вечер. Я ждала от Сиарис любви, не понимая, что тем самым уничтожаю её. Я ждала слов, но молчала. Я ждала действий, но стояла на месте. Сиарис попрощалась и вышла из дому. Последнее, что осталось в моей памяти, был её мутный силуэт, медленно растворившийся во тьме.

То было зяблое утро. На пляже было пустынно и одиноко. Небо заволокло тяжелыми тучами, запахло грозой. Меня нельзя было проводить, но Антеран и Даро выскочили у самого пляжа. Мы обнялись, я была благодарна им. Сиарис не пришла.

Я села в лодку, в которой сидел рослый мужчина в сером плаще, который сливался с горизонтом. Всё вокруг казалось серым, как его плащ. Над головой раздавались крики чаек. Становилось всё холоднее, но я старалась не думать об этом. Вообще ни о чём не думать...

Спустя четверть часа в лодку сел ещё один мужчина, коего я никогда не видела раньше. Не обмолвившись ни словом, мы отплыли.

Песчаный берег отдалялся с невероятной скоростью. Вместе с ним оставался мой дом, Щучья речка, школа, "немое" кладбище, где покоилась мама и госпожа Аонис, храм Света. Всё, что я любила, уходило от меня в тот миг. Я не хотела жалеть об этом. Я не хотела оплакивать собственный выбор, хотя бы потому, что это значило бы, что я готова усадить в эту лодку Сиарис и с упоением смотреть, как она уносится от берега. Но даже несмотря на то, что она не пришла, я не хотела этого. И я была готова каждый последующий день своей жизни провести в этой лодке, в чужой стране, в окружении людей, ненавидящих меня, готовых убить, в бессчётных попытках отыскать сына посла, в слезах, в отчаянии, в боли. Лишь бы она оставалась на тихом острове вновь выстроенного храма Света, глядела на морскую гладь с ракушечного пляжа и улыбалась в вечном неведении цены своего покоя.

Даро и Антеран показались из лесу. Я не смела помахать им рукой. Мужчина в коричневой мантии равнодушно глядел в сторону берега. Сиарис так и не пришла.

Наконец, мы отплыли достаточно далеко, чтобы пляж скрылся из виду. Нас окружили мутные волны и хмурое небо. Гудел мотор, и волны разбивались о лодку с неистовым криком, что обычно слышат ундины. Я слышала только два слова: "была", "сестра".

Лоралэй.

13.04.179952.

Земля.