— Ал, что ты хочешь? — полушепотом, голос меня не слушался. Невольный стон сорвался с губ.

— Хочу видеть, как ты играешь сам с собой.

— И вообще, мне скучно. Давай, что ли, в крестики-нолики сыграем. Ну, или в города, — опять ищешь себе забаву. Ладно, развею скуку моему Дракону.

— Давай. Игжей. Тебе на «Й», — сразу подкидываю тебе сложное задание. Получи, фашист, гранату.

— Йерусалим, Йешкинкотск, Йетиттвоюматинск. Коля, тебе на «Х», — ты тут же тараторишь. Остается только ржать, аки адский конь.

— Почему на «Х»? — даже вечно сосредоточенный Коля выдает улыбку, посматривая на нас в зеркало заднего вида.

Я в ступоре. Такого не ожидал. Мне же не послышалось? Нет, я, конечно, многое повидал и знаю, как это возбуждает, потому что в такие моменты партнер открыт, искренен. Но сам, перед другим человеком, этого не делал.

Шепот в ухо развеял сомнения:

— Лёшка, пожалуйста, — ты редко меня так называешь, только в моменты близости, это как-то более мягко и интимно, что ли. Ты знаешь, после этого я не смогу отказать.

— Хорошо, — выдохнул почти за пределами слышимости. Я не видел твоей довольной улыбки, но чувствовал ее кожей. Конечно, ты, как всегда, добился своего.

— Коля, тормози! — орешь водиле в ухо. Я вздрагиваю, выплывая из своих воспоминаний. Николай резко сворачивает на обочину. — Вот жрачка! — пальцем указываешь на придорожную тошниловку. — Все, погнали, надоело семечки Коле за шиворот кидать.

Мужик пытается стряхнуть с себя несуществующий мусор, а ты выскакиваешь из машины и резво топаешь в кафе.

Мы прошли в зал. Мое сердце стучало, как у пойманного зайца, но я методично готовил сцену для шоу: отодвинул журнальный столик, который между креслом и диваном, чуть в сторону.

— Садись в кресло, — голос, как всегда, подвел. Ты молча подошел и сел в предложенный мною трон. Я обошел всю комнату. Тяжелые шторы задернуты, центральный свет выключен. Оставил только два точечных светильника на противоположной стене. Комната в полумраке. Я присел на диван, белая кожа которого холодила мою. Я смотрел на тебя, но почти не видел лица.

— Есть небольшое условие: ты не имеешь права подходить и касаться меня без разрешения. Ты должен сидеть и смотреть. Согласен?

— Совсем спятил? — ты сел в кресло, расставив ноги и устраиваясь поудобнее. Завороженно посмотрел на меня. — Хорошо, но это, знаешь ли, сложно. А себя я могу трогать?

— Нет, себя трогать тоже нельзя. Можно только говорить.

— Ты хочешь, чтоб я свои любимые штанцы замарал? Как я домой поеду?

— Без стимуляции сильно не испачкаешь, — закусив губу, думал, как бы самому не сорваться.

 — Давай, блин, ты хуже меня изврат, — елозя на кожаном кресле, ты мягко улыбнулся. Нет, любимый, я не извращенец. У меня просто крыша с тобой поехала.

Я щелкнул пультом.

Тихая музыка наполняет уютный зал кафе. Делаем заказ, вы с Николаем набиваете брюхо, что-то обсуждаете. Я ничего не слышу, кусок в горло не лезет. Я плыву в своих мыслях. Тогда тоже играла Энигма, обволакивая нас своей тайной. Je T’aime Till My Dying Day.

Комнату наполнили звуки музыки.

— Ну, Show Must Go On, — я сидел на диване напротив тебя. Ноги чуть расставлены, спина откинута. Слушал твое учащенное дыхание. «Сейчас ты мне за все мои испорченные нервные клетки расплатишься, любовь моя», — так я думал. — Как я тебе на белой коже дивана? — в голове ни одной связной мысли, одно только вожделение. Я никогда не был стеснительным. Но то, что я тогда собирался сделать, вызвало яркий прилив крови к щекам, ушам.

— А ты хорошо смотришься. В солярий ходишь? — кадык на твоем горле дернулся. Ты явно нервничал.

— Ты прав, хожу после спортзала, — мягко, почти невесомо я дотронулся до члена через ткань. Ощущения были не такие яркие, но все же.

— Сразу видно, чел занимается собой, не то что некоторые лодыриндо-задохлики, — буднично прокомментировал, но черные ногти вцепились в обивку подлокотников. Твои глаза напряженно, не мигая, наблюдали за моей рукой, оттягивающей резинку трусов. Приподнявшись, я сдернул их с себя.

Я гладил себя по члену, оттягивая кожицу вниз. Рука скользила по головке, размазывая секрет. Дыхание сбилось. Зарычав, я тихонько подрачивал.

— Как хорошо, — стон с губ. Я смотрел в твои глаза и представлял, что это делаешь ты. — Но этого мне мало, — реакция, вызванная моими словами, была красноречива: тебя подкинуло в кресле. Приподнявшись, я взял гель. Размазав его по члену, снова начал легкие поглаживания.

Я смотрел на тебя. Наблюдал, как из-под маски напускного спокойствия прорывалась страсть, поглощавшая тебя. Видел напряженное тело, покрасневшие щеки. За распущенными волосами не было видно ушей, но я знал, что они пылают. Зубы заскользили по тонким губам, прикусывая их. В глазах тот самый блеск, что свел с ума.

— Леша, давай снимем запреты, — последовала твоя тихая просьба вместе со стоном.

— Нет, — ответил жестко: я тоже могу быть упертым и не менее упрямым.

— Я сейчас кончу, это не смешно, — ты елозил в кресле, пытаясь хоть как-то снять напряжение. — Или ты отменяешь запрет, или я нарушу его, — ты схватился за подлокотники, приподнялся. Мне даже стало жалко тебя, когда увидел, как опасно топорщится ширинка узких кожанок. Но мой протестующий жест усадил тебя на место, вырвав стон. — Что ты со мной делаешь? Леша, позволь хоть штаны расстегнуть. Я сейчас чувств лишусь. Будешь меня откачивать искусственным дыханием изо рта в рот.

— Мне надо ремень расстегнуть. Я так обожрался, что лопну, — ты толкаешь под руку, и я чуть не бьюсь головой о стол, настолько задумался.

— Ал, как в тебя столько влезло, — пытаюсь шутить.

— Да в меня и не такое влезало. — Николай давится компотом, сморит на нас, как на двух имбецилов. Ты услужливо хлопаешь его по спине, потом сползаешь на стуле, хватая себя за пряжку ремня. — Ты забыл, как мне было «плохо»?

— Можешь расстегнуть, но трогать нельзя, — послал я тебе улыбку.

— Спасибо и на этом, — ты расстегнул ремень, затем молнию, облегченно вздохнул, когда член выпрыгнул из ширинки. Ты снова был без белья.

— Ты хотел шоу, ты его получишь, — я смотрел на твой подрагивающий член. Встал, повернулся спиной, развел пошире ноги, весь изогнувшись. — Как тебе видок?

— Зашибись, — выдохнул ты, облизав губы, и, елозя задницей по белой коже кресла, стиснул ноги.

Под негромкое выстанывание твоего имени я сжал рукой мошонку, оттянул ее. Ты был в ступоре и, по-моему, даже не дышал.

— Издеваешься? — зашипел ты и, забывшись, потянулся рукой к члену.

— Только посмей себя тронуть! — остановил я твой инстинктивный порыв, глянув через плечо. Небольшим количеством смазки я увлажнил сжатое кольцо мышц, закружив пальцем по сфинктеру. Вздрогнул, закусил губу, когда ввел палец и начал трахать себя им.

— Алекс, зачем ты так со мной, хочешь, чтоб я кони двинул? — я слышал твои мольбы, но был неумолим.

— Говори, что чувствуешь, — я еще сильнее прогнулся, упершись грудью в спинку дивана, ощущая, как трутся соски. Расставил ноги еще шире.

— У меня пульсирует в промежности, живот сводит, — ты выгнулся в кресле, стиснув подлокотники. — Леш, позволь, ты нужен мне. Задыхаюсь. Легкие разрывает. Хочу кончить, — прошептал ты вместе с прерывистым, загнанным дыханием и вдруг выкрикнул, как ненормальный: — Алекс! Я больше не могу!

— Только попробуй кончить или шелохнуться, — щелчок тюбика, и вход снова увлажнен. Два пальца. Смотрел на тебя пьяным взглядом. Дышал часто, рвано, зажмурив глаза от накатившихся ощущений. Ты поджал пальцы ног, сдерживаясь явно из последних сил.

— Да-а-а, Ал, м-м-м, — во мне ходят два пальца, немного больно. — Я больше не могу. Хочу. Хочу большего. Тебя! — выдохнул, подлив масло в огонь твоей страсти.

 — Леша, можно? Ты разрешишь ведь? Ну, не мучай ни себя, ни меня. — Я вытащил пальцы и выпрямился. Ноги задрожали, я просто стек на пол. Все поплыло перед глазами.

— Ты этого желал? — я подполз к твоим ногам, развратно улыбаясь.