— Любимый, кончай, а… — бормочешь, испуганно таращась на свисающий с руки ремень, сглатывая подступивший ком. — Чесслово, я больше не буду… — а я слышу только: «буду… буду… буду…» Напирая, подталкиваю к дереву. — Нет… Ну, ты же не будешь меня пороть? — доверчиво хлопаешь глазами, видимо, рассчитывая пробудить во мне жалость. — Любимый, это непедагогично, — пятишься от меня спиной, натыкаясь на березу.

Подхожу, ласково обнимая, разворачиваю «избушку» к себе задом. Вдыхаю, уткнувшись в изгиб шеи. Родной запах ударяет в голову. Ты боишься? Осознал? На выдохе шепчу в ушко:

— Обхвати ствол… — скалясь, оглаживаю живот, задевая холодной пряжкой ремня. — Не мой… — ты напряженно подрагиваешь, постоянно сбиваясь в дыхании. — Деревца, — расстегиваю шорты и резко, одним движением спускаю вниз до колен.

— Любимый, — шепотом, оглядываясь на меня. Прячешь за ласковыми словами свой испуг. — Ну, не надо, — стискиваешь ягодицы, покрываясь мурашками, когда я задираю на грудь мешающую майку. Дрожь в ногах импульсами пробегает по телу.

— Надо, Дракошка! Надо! — складываю ремень пополам. Давлю рукой на спину, прижимая тебя к стволу дерева. Тело в огне, мозг же чист и холоден. Перед глазами черное дуло направленного на меня пистолета и твои холодные зеленые глаза. Заигрался! Накажу!

Молча смотрю, как твои руки обнимают белый ствол. Прижимаясь к березке, прячешь взгляд за рассыпавшимися волосами. Рука свободно, от плеча, взлетает вверх. Ремень резко опускается на ягодицы. ХРЯСЬ! Розовый след ложится ровной полоской через всю попку.

Ты, вздрагивая, шипишь. Наша связь звенит натянутыми нитями, и ощущение, словно хлестнул самого себя. Чувствую, как боль растекается по ягодице, перехватывая дыхание. Сам вздрагиваю. Лицо горит, в висках стучит. Путаюсь: то ли это твои чувства, то ли мои.

Тут же замахиваюсь, легко, не вкладывая силу. Ремень кусает бедро и ягодицы.

— С-с-с, — подаешься вперед. Прижимаясь к дереву, откидываешь голову, — м-м-м… больно-о-о… — сжимаешь половинки, выгибаясь дугой.

Перехватываю ремень, устраиваясь за твоей спиной. Движением руки влево-вправо посылаю мелкие шлепки по алеющим ягодицам. Ритмично, равномерно. Останавливаюсь. Даю прочувствовать весь огонь ударов. И ты чувствуешь. Замираешь, быстро вдыхая воздух и выдыхая боль с вырывающимися стонами…

И снова ремень опаляет то правую, то левую половинки. Удар за ударом обжигает, усиливая боль. Стон-всхлип с непривычно молчаливых губ. Твои ноги дрожат, подгибаясь. На спине искорками блестит выступивший пот. Не закончил. Продолжим!

Град ударов. Ремень обхватывает твое тело в жаркие объятия, обжигает своим безжалостным поцелуем-укусом. Проходится по бедрам, ягодицам, пояснице, спине.

Упираешься головой в ствол, крепко сжимая руки. Напряжен как натянутая тетива, вздрагиваешь под каждым хлестким ударом, то тихо стонешь, а то срываешься в крик. Тебя колотит, ягодицы трясутся мелкой дрожью. Но не просишь остановиться.

Кидаю ремень. Подхожу ближе. Оглаживаю холодной ладонью горячие половинки, спину, стирая, забирая себе то чувство, что принес. Боль. И не сказать, и не объяснить, что каждый удар чувствовал как свой. Что больно вдвойне: за то, что причинил, и за то, что допустил саму ситуацию. Но наказание было необходимо. Никакого удовольствия от такой игры, лишь тяжелый камень на душе.

— С-с-с… Алекс-с-с, больно… — всхлипывая, выдыхаешь, сглатывая слова.

— Я не хотел делать тебе больно. Я хотел дарить тебе только блаженство любви. Но, видимо, тебе этого мало, — злость бушует на задворках сознания, не желая утихать. Разворачиваю и вжимаю в себя содрогающееся тельце Дракона.

— Любимый, прости… — тебя трясет. Невольные слезы наполняют глаза и срываются по щекам. Нет жалости, но есть огромная нежность, что волной накрывает меня. — Я не думал, что ты так отреагируешь… — ты возбужден, прижимаешься ко мне стояком. — Я просто хотел поиграть… — голос срывается, всхлипывая. — Хочу тебя… — шепчешь. Твои руки непрерывно скользят по моему телу, сумасбродный взгляд настораживает и пугает. — С ума схожу от желания…

— Извини, мой сладкий, но на это у меня не стоит, — боль раздирает душу и сознание. Во мне словно две личности борются: одна кричит, что надо удовлетворить любимого, другая сжалась в комок и не хочет идти на уступки, предлагая и в этом наказать. По твоим щекам стекают капли обиды и горечи, оставляя влажные дорожки. Смотришь в землю, содрогаясь, давя в себе слезы.

— Я люблю тебя, — тихо говорю, баюкая тебя в руках. В горле все пересохло. Голос хрипит. — И не я дурак, а ты, мой милый. Ты! — прижимая тебя к себе, целую глаза, собирая соль. — Не смей так больше делать. Не смей подвергать свою жизнь опасности. Не смей сомневаться во мне. Это не игрушки. Ведь если с тобой что-то случится, я себе этого никогда не прощу, — провожу нежно по спине, по припухшим горячим полоскам. Ты всхлипываешь, стонешь, дрожишь у меня в руках, прижимаясь пахом.

— Я хочу… Мне больно, — хватаешься за пульсирующий и налитый кровью член.

— Не смей трогать себя. Жестче захотел? — рычит во мне доминантная сущность. — Хочешь ласки, попроси…

— Сделай что-нибудь… — сдерживаешь стон, закусывая губу.

— Ну, тогда на колени, мой хороший, и возбуди меня так, как только ты умеешь, — смотрю сквозь прищур глаз, впитываю эмоции, что бушуют в тебе.

Ты медленно опускаешься, путаясь в шортах, что до сих пор болтаются у твоих щиколоток. Глядя в глаза, расстегиваешь ширинку. Руки трясутся, и с первого раза у тебя не получается. Просовывая ладонь внутрь, гладишь безжизненный ствол.

— Ну, что же ты такой робкий? Как пистолетом пугать, так норм… — подстегиваю Дракошку к более активным действиям.

— Я не буду просить… — шепчешь, опустив глаза в землю. Убирая руку из ширинки, поднимаешь злобный, замутненный желанием взгляд. Твердо бросаешь: — Не дождешься! Хочешь, чтоб я унижался?! Да ты ахуел, что ли?! — твой голос повышается с каждым словом.

Впадаю в ступор. О чем ты сейчас говоришь? В уме ли ты?

— Нет, Ал, никогда, — хватая тебя за плечи, встряхиваю, пытаясь привести в адекватное состояние. Голова кругом. Это все больше и больше смахивает на какой-то нелепый фарс. — Успокойся! Ты сам виноват, — все внутри сжимается. Не хочу видеть тебя надломленным. И у ног своих — не хочу. В груди бешено стучит мотор и вот-вот вырвется. Сам падаю на колени, притягивая к себе взмокшего Дракошку, в ладонь отдает бешено колотящее сердце. — И он меня дураком назвал… поганец мелкий, — глажу горячие ягодицы. — Довел меня до ручки. ДОВОЛЕН? — ору на весь лес.

— Доволен… — сцепив зубы, шипишь. — А теперь просто дай мне кончить…— плюешь на мой запрет и хватаешь себя за член.

Слова раскаленным клинком входят и мутят сознание. «Просто дай мне кончить». Что? Кончить? Я тебе что, игрушка-удовлетворюшка? Просто трах, без чувств, чтобы просто кончить? И тебя совсем не интересует, а что сейчас чувствую я?!

— Нет, Ал, так не пойдет, — перехватываю руку на члене.

— Алекс, мне плохо… Пусти-и-и-и!!! — орешь, вырываясь из рук раненым зверьком.

— Нет, никогда, — прижимаю тебя к себе. — Я никогда тебя не отпущу. Хочешь меня на коленях, сломанным? Я встану… — мне кажется, что еще немного, и сам сойду с ума. Никому не позволял такого, а тебе все прощаю, все дозволяю.

— Не хочу! Зачем мне раб?! Ты совсем, что ли, сбрендил? — задыхаешься в эмоциях.

— Нет, Ал, я - нет! Может, чуточку… Иди ко мне…

— Меня тошнит, мне плохо. Я сейчас вырублюсь… — сворачиваешься в клубок, содрогаясь. Волнение за твое состояние сковывает тело.

— Ал, что с тобой? — поднимаю, хватая за плечи. Тебя шатает. Бледность твоего лица начинает пугать.

— Я, кажется, перевозбудился…

— Глупый… Какой же ты еще несмышленый! Перегрузился — это называется, — натягиваю шорты, что болтаются на щиколотках, поднимаю тебя на руки и несу к машине. Ты прижимаешься ко мне.

Встречаю озабоченный взгляд Николая. Мотаю головой, и он отводит глаза. Правильно, никому не позволю видеть тебя таким. Таким могу видеть тебя только я.