У меня просто яйца поджимаются, когда ты приближаешься ртом к бугорку в ширинке. Смотря мне в глаза, медленно открываешь рот, и скалишь зубы. Понимаю, еще немного, и я заржу. Ты тихонько прикусываешь ткань. Я вздрагиваю и тут же отдергиваю бедра от острых зубок подальше…

— Испугался? — слышу твой смех. — Правильно, бойся, — как ни в чем не бывало, встаешь, отряхивая коленки от невидимых пылинок, собираешь волосы обратно в хвост, удерживая в руке пряди, — Заколебали, в морду лезут, — глазами ищешь свое ноу-хау, но резинки нет.

— Ну, билять, и так всегда! Лан, похуй! — оставив попытку найти пропажу, обнимаешь, просунув руки под мои и сцепив за спиной в замок, говоришь: — Вечером залечу на огонек. Полечу… Смажу… Мозги прополоскаю… Массаж сделаю… — угораю с твоих заскоков. — Ну, может, в карты сыграем на раздевание или в дурдом сгоняем, сородичей навестим… — уже не знаю, что и подумать на твои заявы. — Все, покеда, — встаешь на цыпочки, быстрый поцелуй в нос, расцепляешь руки и улетаешь в дверь, предварительно замахнувшись на нее ногой, но, видимо, вовремя вспомнив, что она в другую сторону открывается. Облегченно вздыхаю, ладно хоть в окно не ломанулся.

Все же великая вещь — примирительный секс.

— Ну что, любимый… я всю дурь из тебя вытрахал? — наваливаюсь сверху и целую приоткрытые губы. Лежим на нашем траходроме без сил. В теле невесомость, в голове вакуум.

— Да ты из меня чуть душу не вытрахал, — смеется эта наглая рожа и кусает за губу.

— Так вот куда ты ее запрятал, — просунув руку между ног, дотрагиваюсь до припухшего колечка.

— Руки убрал! — рычит на меня дракошка и сжимает бедра. — Пальцем все равно не достанешь.

— А чем достанешь? — продолжаю расковыривать мозги, пока ты лежишь и не взбрыкиваешь.

— Да ты уже достал! — меня сталкивают на кровать, и такое блаженное настроение, что просто жизненно необходимо вмазать. Бросаю на тебя взгляды, ловлю твой сексуально-удовлетворенный. Горжусь собой, любимым, и предлагаю: — Ал, а давай выпьем? — пальцем нежно черчу узор то ли сердечка, то ли задницы на твоем животе. Знаю, пьянеешь ты, как японец, с полстакана пива, но ситуация самая благоприятная. Море, солнце и поющие тела после шикарного секса. — Мне друзья подогнали пару бутылок из частной винодельни, — я поглядываю на тебя, откровенно любуюсь моим сокровищем, подумывая, как бы тебя уговорить на еще один разок. — Красное, полусладкое, как любишь, — чувствую себя змеем-искусителем. Знаю, от красненького ты не откажешься, и оно ударит в нужную головку. В обе.

— А ты думал, я откажусь? — хрипишь ты. Не надо было так глубоко в рот брать. Я вскакиваю с кровати и топаю к холодильнику. Достаю бутылку вина, открываю. Быстро режу сыр. Два бокала наполняются рубиновым цветом, и вот мы уже сидим на диване за низким, небольшим столиком с нехитрой закусью, прикрыв разгоряченные тела простынями, как древние греки. И точь-в-точь, как они, ведем «бла-бла» о смысле жизни.

— Тост. А первый всегда за любовь. Я рад, что встретил тебя, — салютую тебе, наши фужеры сталкиваются, звенят. — На брудершафт.

— Алекс, я счастлив, что мы вместе, — пьянящий поцелуй, и я еле отрываюсь от желанных губ. — М-м-м, вкусно, — твой юркий язычок слизывает кровавую капельку вина с губы. Блин, я с тобой маньяком становлюсь. — Поправляю простынь на теле.

Полчаса спустя первый пузырь подозрительно быстро опустел, зато кровь наполнилась промиллями, голова бредовыми идеями, а язык потерял последнюю кость.

— Из какого пальца ты это насосал? — смеюсь я, пытаясь узнать, что еще может подвигнуть моего Темного потерять страх и начать кидаться тапками.

— Не из того, про который ты подумал, — огрызается бесёнок.

— Я про этот и не думал… пока. Может, немного позже обсудим? — щеки любимого уже вновь полыхают, как после секса, и ты елозишь, поудобнее устраивая пробуждающегося «дракончика». — Но с твоими зубками даже палец в рот класть опасно, не то что дорогое…

— Любимый, так ты не нарывайся, и все твои «пальцы» будут в целости и сохранности, — хохмит эта пьянь. — Ну, за голову не ручаюсь.

— Когда это я нарывался? — открываю вторую бутылку. Моя голова на месте и трезвая, чего не скажешь о драконьей.

— Да ты только это и делаешь. Я даже моргать не успеваю, как ты то с одним, то с другой звездишься, — распаляется Дракошка.

— Ты о чем вообще? — дурею с этих пьяных наездов, ну, до чего же ты смешной, когда поддашь.

— Ну, конечно, щас ты будешь из себя ангелочка строить! — начинает залупаться мелкий. — А кто с тем на пару стихи писал, а с той в игрули играл, а еще к той… в какие-то ебеня собирался лететь, чтобы в вулкан плюнуть? Да я чуть ли не кипятком ссал.

— Ал, хочешь сказать, что ты меня ревнуешь? — типа удивляюсь. Улыбка сама собой вылезает на довольную рожу. — Любимый, у тебя нет ни одного повода ревновать. У меня не встанет ни на кого, кроме тебя.

— А мне не нужен повод, у меня есть основание! Я тебя люблю! — ну, все, пьяный философ — это катастрофа. — А любовь и ревность — это сиамские близнецы. Так что тебя я к каждому столбу ревную, даже к Коту.

— За верность! — произношу новый тост, в душе прикидывая, куда тебя понесет после второй.

— Наливай, — вижу твои загоревшиеся зелеными огоньками глазки, что-то читающие в открытом ноуте. Ну, этот гад… жжет всегда с тобой, третьим лишним в нашей компании. И что тебя так разулыбало?

— Ал, а тебе когда-нибудь признавались в любви твои девочки? — изображаю невинную заинтересованность, видя, как ты мило улыбаешься, читая сообщение. Что-то корябнуло за ребрами. У тебя что, больше времени не будет потрепаться?

— Постоянно. И не только девочки, — ты на миг отрываешь взгляд от экрана и снова погружаешься в чтение. Я вроде трезвый, но в голове что-то перемкнуло. Стало жарко. Шестеренки закрутились, завертелись, перемалывая здравый смысл.

— Что-то интересное? Опять порнушку читаешь? — любопытство раздирает, чему или кому ты так мило улыбаешься. Мысли тут же лезут, и все нехорошие. Змеями заползают, и вот уже не голова, а террариум. Шевелятся, нашептывают, в клубки скручиваются, и все вокруг тебя и твоего ноута.

— Да нет, — ты поднимаешь на меня светящиеся счастьем глаза. — Смотри, что мне знакомая девушка написала, — бахвалится мелкий и поворачивает ноут. Я читаю:

Самоуверенный и дерзкий, его так трудно приручить.

Он умный, гордый, непокорный. Ну как с таким под боком жить?

Не милый он и не послушный, а если вздумаешь учить,

Тебе такое он ответит… Я не сумею повторить.

Он не похож на ангелочка. Скорее, Бесом назовешь.

И он огонь любви подарит, если занудством не спугнешь.

Тому, кто душу разглядит, с тобой почувствовав родство,

Тому, кто сердце забирая, взамен отдаст тебе свое.

Меня окатывает кипятком. Заливаю пожар в теле очередным фужером красного. Но он не потухает, за минуту распускаясь огненным цветком ревности. В голове тут же всплыли картинки, как ты сидишь и, улыбаясь, переписываешься с очередной поклонницей твой харизмы. Прям как сейчас. Нет, я, конечно, не против, а что, если… В голове начал звенеть, нет, не колокольчик тревоги, в голове звенит Царь-колокол, не давая думать ни о чем другом. В памяти всплывает твое письмо, что до сих пор в доках хранится. Почему ты все сносил? Кто тебя так доставал? Ну, не дает мне покоя, что за скелеты в твоем шкафу живут. Надо вытаскивать инфу, пока пьяный язычок выдает то, что у тебя на уме.

— Красиво и правдиво, — делаю комплимент автору, а в голове огнем выжигает, как она смогла так хорошо тебя узнать. Пытаюсь отогнать: «Надо доверять!» Но мыслишки-аспиды поднимают головы и хором: «Но проверять!» Интересно, это очередная или бывшая? Еще раз обращаюсь к более мудрой своей половине, но та, видно, напилась крымского вина, что я заливаю в организм, желая потушить огонь ревности. Вино оказывается с эффектом масла, и пожар усиливается.

— Ага. Приятно, черт подери, — дракончик в своей «римской тоге» так и цветет, распален то ли вином, то ли прочитанным дифирамбом. — Прикинь, какое тебе сокровище досталось…