— Дай гляну, самому интересно, — слушаю всю эту ахинею, думая, что надо бы за пол-литром сходить. И нервы успокоит, и поможет разобраться. Но магазы тут до восьми спецпомощь продают. Поэтому просто забираю ноут, пока его об мою голову не прикончили. Глаза скользят по строчкам. — Вообще-то это не мне, но спасибо, что ты меня так любишь, — начинаю угорать. Да, мой темненький от ревности совсем рехнулся. Тяжелый у него сегодня выдался день. Снова склоняюсь к «прянику», пытаюсь вспомнить, куда презики и смазку положили.

— Щас-с-с!!! Не надо мне тут ля-ля! Тут четко написано, что тебе, — не унимается ревнивец, но в глазах сомнение. Неужели мозг включил? А у меня на душе уже голуби поют. Надо дожать мелкого.

— Читай внимательнее, внизу коммент ко второй части, — тычу в ноут упрямую темную бестолковку. Чуть ли не фыркаю, пока мой ревнивец сам себя пытается убедить в правоте своих бредовых предположений.

— Ко второй части? А к первой что было… — дракошка в который раз перечитывает стих, продолжая бухтеть, подозрительно прищурив глаза.

— Ал, я тебя щас нагну и трахну, может, ты другой головой думать начнешь, — меня достал этот желто-зеленый день. — Будешь болтать всякую херь, еще и Кузькину мать узнаешь в виде ударного девайса, — показываю глазами на валяющиеся тапки.

— Я узнаю… Я все узнаю и одному козлу рога пообломаю… — ворчит эта ревнивая бестия и уже улыбается уголками тонких губ. Понял, наконец, что лоханулся. Ну да, все нормально, мозг мне вынес — и чувствует себя счастливым.

— Любимый, я сколько раз говорил, что тебе можно все, но только не сомневаться во мне, ну, и изменять тоже под запретом, — переодеваюсь и читаю нотации, втайне надеясь на компенсацию морального ущерба. — Доверие просто через край.

— Доверяй, да проверяй… — бесенок, уже вовсю улыбаясь, откинулся на подушки и следит за моими передвижениями, явно не зная, к чему бы еще доебаться. А то, что доебаться хочет, видно невооруженным глазом.

— Я вот сейчас что потяжелее возьму и проверю… — смотрю в эту смеющуюся зелень. Ну что за Бес? Ни минуты покоя.

— Чего? Член, что ли? — предлагает свой вариант эта наглая рожа и, уже совсем страх потеряв, продолжает хамить: — Снимай штаны, поворачивайся и бери свой в руку.

— Ал, подойди-ка ко мне, — почти ласково подзываю темненького. Это чтоб не спугнуть суровостью своих мыслей. — Сидит он тут, возбужденный… Чего так завелся? А? Признавайся, чего начитался? — пошёл ва-банк. Лучшая защита — это нападение. — Небось фотки подружки прислали? — перехватываю инициативу под кодовым названием «А дай я тебе растрахаю мозги».

— Ка-ки-е фотки? — тянет слова темный и тут же захлопывает крышку ноута. — Щас я тебя свяжу и буду фоткать. А потом за больши-и-и-е бабки продам на ebay. — Ну да, профессиональная деятельность везде фонит.

— И тебе не жалко, что каждый будет на то, что принадлежит ТЕБЕ, пялиться? — подковыриваю бесенка.

— Нy-y-y… — «Отелло» в черепастых труселях опять завис в своих бредовых идеях. Надо опережать события. Иначе нам удачи нифига.

— Ну-y-y… тогда я подружкам твоим сейчас пробник вышлю, — раззадориваю мелкого беса. — Заодно и дружбанам биполярным. — Ты оглядываешь меня оценивающим взглядом. После целой минуты внутренней борьбы барыги и собственника победу одержал последний.

— Ладно, не продам, — прозвучало как-то разочарованно. — Себе оставлю. Когда ты на работу свалишь, сяду на кровать, разведу ноги, как щас, — ты разводишь ноги в стороны. Я сглатываю ком в горле. — Между ними поставлю ноут, — ты тянешься за ноутом. — Открою папку под названием «Рыцарь» и буду дрочить.

— Что, прямо сейчас начнешь? — уже приготовился просмотреть спектакль одного актера. Предвкушающе улыбаюсь.

— Ага, прямо сейчас. А потом так оттрахаю, что тебе небо с овчинку покажется, — поедаешь меня глазами, а в паху шевелятся черепушки, как живые. — Пиздец просто, ты меня распалил! Видишь, как щеки горят? — Я, и правда, вижу, как полыхают не только щеки, но и уши темного. Интересно, это реакция на мое «вышлю пробник»?

— Ну, не психуй! С какого опять ревнуешь? — подхожу к кровати, смотрю в зелень проказника. Как же я хочу этого разгоряченного дракончика. Хватаю за лодыжку. А она… — У тебя опять ноги холодные! Паразит, надень носки! Даже на юге мерзнешь!

— Я щас эти носки тебе в рот засуну, нацеплю на тебя наручники и трахну! — меня заключают в драконьи объятия и валят на кровать, оседлав. Планируя доебаться до задницы, раз уж не получилось расковырять до гипофиза мозг.

— Аа-а-а! Караул! Это насилие! — ржу, в шутку вырываясь. — Ну, признайся, что совсем мозги растерял от любви ко мне? — капаю бальзам на больное место.

— Ах ты ж… — шаловливые ручонки тянутся к моей шее, собираясь отрепетировать шекспировскую сценку, но я сам перехватываю инициативу, заключая в объятия моего неугомонного беса.

— Ал, что случилось? — я прижимаю тебя к себе. Чувствую кожей последующую фразу. Не хочу ее слышать, нежу твое тело под падающими каплями воды, что смывают с нас следы ночной страсти, пытаясь в ласках отвлечь. Но надежда не оправдывается.

— Лет, мне надо идти… — сжимаю до боли челюсти, видя, как ты отстраняешься, уходишь в себя. Меня просто переклинивает. Удерживаю, сжимая, в кольце рук.

— Останься, — меня прорывает. Выплескиваю все, о чем молчал. — Подчинись уже своим и моим желаниям. Я понимаю, что ты даешь мне все, что можешь. Но я жажду большего, — ты замираешь в моих руках.

— Довольствуйся малым, — твои глаза потемнели, на лице застыла маска. Что-то хочу возразить, но словно онемел. Ты вырываешься из моих объятий и уходишь.

В голове, как на повторе, раз за разом звучат твои слова. Я так и замер, переваривая в себе услышанное. Теплые струи бьют по плечам. Добавляю горячей. Этого мой дракон не любит: обжигающую воду. Мне же она необходима, чтобы согреться от холода, что вымораживает изнутри. Снова мы столкнулись, и снова я не смог переломить твое упрямство. Я с тобой точно становлюсь мазохистом. А по-другому как объяснить то, что я снова и снова, стараясь увлечь тебя за собой, встаю на путь, который ведет к одному пункту: «Ты уходишь — мне больно»? Как ни пытаюсь, не могу разгадать тебя. Ты для меня вечная загадка. Я чувствую, ты горишь, желая быть моим. Но чего ты боишься? Почему не хочешь остаться, переступить через себя и заснуть в моих объятиях, отпустить все свои «но»? Но ты с садистским упрямством каждый раз закрываешься и уходишь.

Я совсем не спал. Ты пришел глубокой ночью и, может быть, впервые просто потянулся ко мне. Я ликовал. Неужели? Мы любили друг друга, я не мог насытиться тобой. А сейчас…

Я мечусь по комнатам. Квартира — одна сплошная клетка. Хочется вырваться. Дома не сидится, ведь куда я ни посмотрю, вижу тебя…

Коридор. Ты стоишь и подпираешь дверь, нагло улыбаясь. Бросаешь куда попало кожку, берцы.

Ванна. Ты стонешь, нет, кричишь, а я, прижимая тебя к кафелю, вдалбливаюсь в тесное нутро. Рычу раненым зверем.

Стиралка. Отгоняю мысли о тебе, но воспоминания опять захлестывают. Я стою перед тобой на коленях, сжимаю узкие бедра.

Зал, диван, кресла, ковер и даже чертов телевизор, вкупе с освещением — все напоминает о тебе. Зависаю, забыв, как дышать.

Спальня. Застываю. Ты распят подо мной, а я, как умалишенный, врываюсь в тебя. Все внутри сжимается. Я прижимаю тебя к себе после страстного секса и тихо пою осипшим голосом. Задыхаюсь от нахлынувших чувств. Воздух просто не идет в легкие. Ведь я опять не удержал. Ты уходишь.

Все предрассветное время мечусь в бетонной клетке своей квартиры, даже не заметив, что утро, и вроде как нужно собираться на работу. Не хочу идти, но надо. «Съезжу отвезу документы. Это лучше, чем сидеть к квартире, где все напоминает о тебе и о том, что тебя опять нет в моей жизни», — улыбаюсь этим горьким размышлениям.

Не сбавляя скорости, несусь в коридор. Кроссовки, куртка, ключи, все — дверь захлопнулась. Нажимаю кнопку лифта. Нет, я, как дятел, по ней долблю. Не выдерживаю и бегу по лестнице, и хер с ним, с этим последним этажом. Спускаться — не подниматься, всегда легче. Мне что-то говорит консьержка, но я не слышу, просто не разбираю слов.