Разложив вещи, оба з\к уселись писать письма домой, одолжив бумагу, карандаши и конверты у воспитателя, под поручительство вернуть их с первой посылки.

«Здравствуй Аннушка! – писал Иван Петрович жене,– наконец-то добрался до лагеря, ехали почти полтора месяца и не было никакой возможности отправить письмо. В лагере прошел карантин и завтра приступаю к работам. Что и как буду делать, пока не знаю, но по разговорам моя должность табельщика, не очень тяжела и будет, наверное, в самый раз, так как за время пути твой старый друг ослабел и на тяжелых работах мне не вытянуть.

Получишь письмо и сразу в ответ. Мой адрес: Амурская область, г. Ворошилов, БамЛаг, фаланга №3. Если соберёте посылку – тоже по этому адресу.

Деньги здесь имеют цену, но просить не могу. Если вышлете, то в посылке и немного. Хотелось бы валенки на зиму, подбитые брезентом, чтобы и тепло и не промокали. Обязательно положите бумаги, и конверты для писем. Я могу писать одно письмо в месяц, если есть бумага и конверты с марками и еще можно одну посылку в месяц.

Как старшие дети? Учатся ли, и нет ли неприятностей из-за меня? Сильно скучаю по Ромочке: он только-только начал привыкать к отцу и опять без мужского воспитания.

Пока всё. О чем хотелось бы написать – нельзя, а прочих новостей нет. Тёще отдельное спасибо.

Жду с нетерпением известий.

Твой старый друг Иван Петрович».

Написав письмо, он сложил его в конверт, подписал адрес и на конверте, указав: «письмо первое», не запечатывая его, передал конверт воспитателю, для передачи дальше по инстанциям.

Письма эти, конечно, читались в 3-ем отделе, и если з\к описывали в подробностях свою лагерную жизнь или жаловались на несправедливость приговоров и лагерной жизни, то такие письма изымались, а их отправители лишались на какое-то время права отправки писем. Это письмо Ивана Петровича почему-то тоже не было отправлено по адресу.

Удары в рельс известили о начале раздачи ужина по-барачно и через каждые пять минут, согласно расписанию, очередной барак выдвигался в столовую, чтобы каждый з\к получил порцию каши в миску, кусок хлеба, горсть сухих овощей и мутного чая в кружку, поедал свой ужин в столовой или в бараке – это уж кому как нравится: строем з\к ходили только в столовую, а из столовой можно и поодиночке.

Вернувшись с ужина, Иван Петрович поговорил с Мироновым о завтрашней работе, подготовил свою одежду к завтрашнему дню, лёг на нары и вскоре забылся тяжелым и беспокойным сном.

Поутру з\к 3-ей фаланги получили по куску хлеба и луковицу на завтрак и двинулись к месту работы, путь, к которой лежал через станцию, погрузку в вагоны вместе с другими фалангами, что и составляло шестую колонну. И эти вагоны, числом пять, подцепил паровоз – кукушка и потянул за собой на ближнюю станцию Архары, где колонна должна была строить станционные запасные пути, чтобы потом приступить к строительству вторых путей на перегоне от этой станции до полустанка «Озерная падь».

Стройка станционных путей начиналась с дополнительной расчистки территории станции от пней, оставшихся после лесоповала, на месте которых и должны были отсыпаться полотно и укладываться станционные запасные пути.

Через полчаса состав остановился и з\к выгрузились из вагонов прямо на месте будущих работ, где их поджидал прораб из вольнонаемных, отсидевших срок и оставленных на поселение ещё на два-три года для окончательного исправления своей биографии.

Прораб указал, что и как делать, но оказалось что инструмент: топоры, кирки и лопаты ещё не подвезли и з\к принялись за разгрузку трактора, приданного колонне для корчевки пней, который стоял на последней платформе. З\к устроили из бревен, лежавших в штабелях вдоль полотна, наклонный съезд и трактор своим ходом съехал на полотно дороги и потом на обочину.

Через час подъехала мотодрезина с инструментом, и з\к приступили к работе. Одни топорами подрубали корни пней, другие кирками пробивали под крупными корнями подкопы, через которые заводился стальной трос и трактор, поднатужившись, выворачивал очередной пень из земли, с которого лопатами счищали вывороченную землю, отрубали длинные корни, и освобожденный пень относился на руках на край будущей строительной площадки.

Прораб указал Ивану Петровичу его задачи, как табельщика, которые заключались в переписи участников колонны, составлении наряда на работу со слов прораба, и вечером оформить наряд на выполненные работы, который подписывал прораб, и который являлся отчетным документом колонны по выполнению дневной нормы, что в свою очередь являлось основанием для получения доппитания и зарплаты за переработку нормы, или лишения этих благ, если норма не выполнялась.

Закончив с бумажками, Иван Петрович должен был присоединяться к другим з\к и выполнять посильную работу, поскольку наряд давался на всю колонну и такая помощь табельщика, воспитателей и инструментальщика, ответственного за выдачу и сохранность инструмента, помогала выполнить задание для всех.

Погода стояла почти по-летнему теплая – около 20 градусов, на безоблачном небе ярко светило солнце, позолачивая пожелтевшие от недавних заморозков листья берез, тут и там проглядывающих сквозь потемневшую хвою елей и сосен. Багрянцем светились осины, подступавшие к самим путям, и над всем лесом стояла тишина и спокойствие, какие бывают в этих местах поздней осенью перед наступление тайфунов и непогоды, предшествующих приближающейся зиме.

Однако з\к было не до красот Приамурского края – необходимо выкорчевывать участок, отмеченный прорабом колышками, иначе заслужат они штрафной паёк, на котором долго не протянуть при тяжелой работе.

Прораб объявил получасовой перерыв на обед, который состоял из пустых щей на свежей капусте и картошке, выращенных другими з\к в прилагерных подсобных хозяйствах, на расчищенных от тайги участках.

Кашевар зачерпывал половником щи из бака полевой кухни, привезенной на платформе вместе с трактором, и плескал щи в подставленную миску очередному з\к, которые колонной выстроились вдоль путей и медленно продвигались к заветному баку. Вместе со щами каждому давался ломоть хлеба, что и составляло весь обед.

Иван Петрович вместе с Мироновым попали в середину очереди и потому, получив каждый свою порцию, успели съесть свой обед, как, и положено, откусывая хлеб и прихлебывая горячие щи. Хуже было тем, кто получил свою порцию в самом конце. Не успели они отойти от кухни, как прозвучал удар в рельс, подвешенный на суку ближайшей сосны, что означало окончание обеда и начало работ. Эти бедолаги на ходу выпивали щи прямо из миски, засовывали кусок хлеба в карман, чтобы при случае украдкой от прораба, съесть этот хлеб всухомятку во время работы.

Уже темнело, когда урочный участок был очищен от пней и з\к снова погрузились в вагоны, подогнанные тем же паровозом, что доставил их сюда на работу. Паровоз дал гудок и медленно тронулся в сторону лагеря увозя з\к снова за колючую проволоку, от той мнимой свободы, что они провели на деляне, не огороженной проволокой и охраняемые только двумя вохровцами, присевшими на выкорчеванные пни вдоль опушки леса.

Такая охрана вызывала искушение побега, легкость которого ещё более облегчалась уходом в лес по нужде с согласия охраны, но поодиночке: следующий нужник мог отправиться в лес лишь после возвращения предшественника.

Таким образом, побег можно было совершить лишь одиночке или всем вместе разбежаться в разные стороны и два охранника смогли бы подстрелить одного – двух не более того. Кто-то из з\к в вагоне и высказал вслух мысль о побеге не из лагеря, а с места работы, но тотчас был осажден своим более опытным товарищем следующими словами:

– Убежать отсюда – дело нехитрое, а что делать дальше будешь? До границы отсюда почти 100 километров, по тайге – это две недели пути, если не собьёшься, без компаса и не ослабеешь без еды. Можно понемногу экономить хлеб и посушить сухарей, но на фаланге этого не скроешь, и тебя обязательно сдадут другие, потому что после побега вся фаланга объявляется штрафной, и всех отправят, поэтому, в другие лагеря на Север и в Магадан, где по слухам жить значительно хуже.