Ивану Петровичу было искренне жаль этого мальчишку, и он взял его под свою опеку, делясь своим тюремным опытом выживания.
– Какие у тебя враги были в поселке? – как-то однажды спросил он Женю, – кто-то из них и написал на тебя донос – больше некому.
– Не было у меня никаких врагов там – не успел ими обзавестись. Учился в школе с отличием, потом год поработал на станции рабочим и поехал поступать в академию. Девушка там у меня осталась – Таней звать, собирались пожениться, и чтобы она приехала ко мне в академию, а теперь, конечно, ждать не будет – там сосед и одноклассник за ней ухлёстывал, и, наверное, уговорит её, – закончил Женя свой рассказ, еле сдерживая слезы.
– Так этот сосед и написал на тебя донос, больше некому. Тебя в тюрьму, а сам под бочок к твоей Тане, – высказал свою версию Иван Петрович. – Меня, кстати, тоже по доносу соседа осудили, а ведь прошло около двадцати лет, как этот сосед добивался моей будущей жены: столько лет прошло, а не забыл и не простил её выбора. Так люди и гибнут за то, что их жены отвергли в свое время этих ухажеров, вот они и бесятся и пишут доносы.
– А ведь верно, кроме того Сашки больше некому было писать донос на меня, с такими подробностями о нашей школьной жизни. Но почему в НКВД не разобрались, дали ход доносу? – удивлялся парень.
– Потому, что НКВД сейчас дана установка на борьбу с врагами, которые убили Кирова, а в НКВД есть много таких же как этот Сашка, и таких же как мой сосед Туманов, вот они и стараются выполнить план – сейчас пятилетка вторая идет по плану: наверняка есть и план по осужденным врагам народа, вот любому доносу и дается ход без всяких доказательств.
Я в конце первого полугодия попал под план, а ты, Евгений, в начале второго полугодия тоже для выполнения плана НКВД пригодился. Конечно, мерзавцы и негодяи есть при любой власти, но во время перемен, многие подлецы волею случая оказываются при власти и пользуются этой властью беспринципно, ломая людские судьбы ради своих шкурных и ничтожных интересов.
Надеюсь скоро власть укрепится, всё успокоится, негодяев изгонят из органов НКВД и мы вернемся на свободу: ты продолжишь учебу в академии, а я вернусь к своей жене и четырем детям, наверное, старшие будут совсем взрослыми, а сын Ромочка ещё будет при родителях и скрасит нашу старость, – закончил Иван Петрович свою утешительную речь, чтобы приободрить парня, который был всего на два года старше его старшей дочери Авы, но попал под жернова судьбы, раскрученные Вальцманами и их подельниками.
– Наверное и убийство Кирова было задумано и исполнено для того, – размышлял Иван Петрович, – чтобы разжечь ненависть в стране, оправившейся после Гражданской войны и начавшей невиданными темпами восстанавливать и развивать промышленность и ликвидировать неграмотность, опираясь на фанатический энтузиазм простых людей, увидевших перспективы своей свободной жизни пусть и в далеком, но светлом будущем.
Пусть я не верю в эту хорошую жизнь для всех, но как быстро эти неграмотные крестьяне, попав в города, обучаются ремеслу и грамоте, управляют машинами, строят заводы и фабрики и даже овладевают искусством, чему он не раз был свидетелем в бытность свою, работая экспертом в историческом музее Москвы. А когда эти энтузиасты научатся управлять страной и заводами, овладеют научными знаниями, то таким как Вальцман и их подручные не будет места во власти, вот они и организовывают аресты грамотных людей под предлогами борьбы с врагами.
Ведь настоящими врагами являются они сами, хотя много конечно и старых врагов среди прошлых сословий, которые жили паразитами и припеваючи за счет других, а теперь вынуждены добывать трудом хлеб свой насущный.
Так и он, будучи дворянином, всю жизнь работал, чтобы содержать себя и семью, но они к этому труду непривычны и потому злобны. Власть же, вместо поиска этих врагов, сажает невинных по доносам или просто по подозрению. Надо бы запретить давать ход доносам и проверять самих доносчиков, тогда будет торжествовать справедливость.
Их усатый вождь Сталин тоже неоднократно арестовывался по доносам предателей и должен понимать, что доносчики для любой власти опаснее открытых врагов, поскольку подрывают доверие к справедливости властей и в любой момент могут переметнуться к врагам, на которых только что писали доносы. Любое предательство начинается с подлости: первая подлость рождает следующие и лишь, потом человек становится предателем родных, семьи и родины,– размышлял Иван Петрович, лёжа на нарах, в то время как парнишка Женя мельтешил по камере, пока кто-то из арестантов не прикрикнул на него, чтобы тот угомонился.
Тюремной жизни прошло полтора месяца, как однажды рано поутру, арестантам скомандовали подъём, построили в колонну во дворе, ворота тюрьмы распахнулись, и колонна з/к под жидкой охраной милиционеров двинулась на грузовой двор станции для погрузки в вагоны. Идти было недалеко, и вскоре колонна з\к подошла к товарному составу, что стоял на дальнем пути, ожидая погрузки.
Это были обычные товарные двухосные вагоны, только снабженные дверной решеткой, запирающейся на замок, с дощатыми нарами в три яруса внутри для пересылки з\к. Состав был уже почти загружен, поскольку из открытых дверей первых вагонов виднелись из-за решеток любопытные лица з\к, наблюдавших за вновь прибывшими.
Начальник охраны поезда принял от начальника охраны колонны список з\к и начал выкрикивать их пофамильно, отмечая галочкой вызываемого з\к, который после этой отметки направлялся в вагон на погрузку. Загоняли в вагон по 30 человек, он запирался охраной поезда на решетку и далее процедура повторялась.
Иван Петрович с Женей Харченко попали во второй вагон вместе, поскольку списки з\к составлялись не по алфавиту, а по мере их поступления в тюрьму для дальнейшей пересылки.
В вагоне им удалось разместиться только в дальнем углу: ближайшие к двери нары быстро заняли уголовники, которые сплотившись вокруг рецидивистов, установили свою власть, как оказалось, на всё время пересылки.
Скоро заполнился и третий вагон, куда разместились остатки колонны, конвоиры ушли строем, паровоз дал гудок, состав дернулся и покатил, набирая ход и увозя Ивана Петровича в неизвестность в восточном направлении.
По Транссибу Иван Петрович уже ездил до Иркутска и обратно, поэтому города по пути следования ему были знакомы и за семь суток пассажирский поезд добирался от Омска до Владивостока. Но арестантский поезд двигался по своему графику, собирая по пути пополнение для лагерей, и когда он прибудет в неизвестный им пункт назначения, не знал, вероятно, и начальник этой тюрьмы на колёсах.
Часа через два пути, поезд остановился, лязгнула щеколда, дверь двинулась в сторону, и через решетку показалась березовая роща за откосом дороги. Это был какой-то глухой разъезд без признаков жилья с будкой стрелочника, видимой с противоположной стороны состава.
Как успел заметить Иван Петрович при погрузке, все двери вагонов были с правой стороны состава, поэтому с проезжающих мимо поездов, которые с грохотом проносились состав за составом через каждые несколько минут, нельзя было разглядеть решетки и лица заключенных в открытых дверях вагонов.
Прошел ещё час времени, в проёме двери показались двое солдат охраны с разводящим, который открыл замок решетки, сдвинул ее в сторону и солдаты забросили в вагон мешок с хлебом и подали два ведра воды, которые з\к вылили в бачок, стоявший у торца вагона: у другого торца стояла параша: такой же бак, но пониже и пошире с испражнениями пассажиров.
Двое з\к, по команде охранника, подтащили парашу к двери и, наклонив, вылили ее содержимое прямо под откос пути. Разводящий задвинул решетку и закрыл её на замок – утренний туалет и завтрак заключенных на этом были закончены. Дорогой охрана ещё дважды за день разносила воду, но хлеб – единственная пища заключенных в пути, больше не выдавался.
Каждому з\к полагалось полбуханки ржаного хлеба в день, и этот хлеб выдавался по утрам, буханки делились з\к пополам и делом каждого было съесть свой хлеб сразу или в несколько приемов, запивая его водой из кружки, прикованной цепью к бачку с водой.
