Девица хохотала, прикуривая у Балбесова сигарету. Изредка она с интересом оглядывалась по сторонам. Похоже, в ресторане ЦДЛ до этого она не была. Сопровождающие ее товарищи поднялись и ушли. Медведский с Белугиным тоже вернулись за наш стол.

— И что? — спросил я Белугина.

— Ничего, — поморщился тот. — Пусть Юра с ней разбирается.

Через какое-то время Балбесов с девицей поднялись и ушли из ресторана.

— Простил?! — не верил я собственным глазам.

— Не убивать же ее за какой-то миллион, — засмеялся Белугин. — Вернет оставшиеся деньги, и дело закрыто. Это же бизнес!

Мне такой бизнес был непонятен. Но я в него и не лез, хватало своих забот.

В издательстве я возглавил отдел рекламы и маркетинга, но что это такое, не знали ни руководство, ни рядовые сотрудники.

— Изучай вопрос, — сказал Гена Петров, который меня курировал. — Мы и редактора тебе даем.

Моя помощница оказалась стройной голубоглазой блондинкой.

— Лена, — порозовела она от смущения при знакомстве.

Мне тоже стало не по себе.

— Раньше рекламой занималась? — спросил я.

— Нет.

— А редактированием?

— Тоже нет.

— Что ж, будем учиться, — бодро сказал я. — Ваша мама…

— Замдиректора по производству.

— Где?

— У нас.

— А муж?

— В Израиле.

Как выяснилось, семейная жизнь Леночки была столь же ужасающа, как и в стране вообще. Муж Леночки оказался подлецом. Он, типичный русак из Коломны по фамилии Сидоров, женился не на обладательнице длинных ног и полного бюста, украшенных изящной головкой с пышными волосами и очами с поволокой, а на ее крови. Леночка была частично еврейка с родственниками в Израиле.

Муж, строитель по специальности, уехал в Израиль якобы для знакомства с родственниками. Там он провел маркетинговую кампанию — я уже знал, что это такое, — и сказал, что в Израиле можно организовать хороший строительный бизнес.

— И ты отпустила его одного? — спросил я Леночку.

— Но я же не знала! — губы Леночки задрожали.

— А каков он внешне?

— Высокий, — потупилась Леночка.

— Н-да… — задумался я. — Тяжелый случай. И где он сейчас обретается?

— В Эйлате, на юге Израиля.

— Там ведь климат тяжелый.

— Летом за сорок. Но он говорит, что и в жару можно строить.

— Проходимцы строят при любой погоде, — сказал я. — У нас вон в Арктике строителей больше, чем в Москве.

Если бы я не был женат на своей Лене, я немедленно бросился бы свою сотрудницу спасать. Даже в горе она была так хороша, что устоять перед ней не представлялось возможным.

Но, к счастью, из издательства уволилась сначала мама Леночки, затем и она сама. А мой отдел был ликвидирован, и я стал просто редактором.

«Что ни делается, все к лучшему, — с легкой грустью подумал я. — Для меня она все же слишком хороша. А поляки говорят: цо занадто, то не здрово».

И я отправился утешаться в «Московский вестник». Там все носились с новым дарованием — писателем Палкиным.

— Тоже рассказы пишешь? — мрачно спросил меня Палкин.

— Пишу, — сказал я.

— Бросай, — налил он себе в стакан водки. — Самое последнее дело — писать рассказы.

— А Чехов? — возразил я.

— И Чехов дерьмо. Сейчас его никто не печатал бы.

За Чехова мне стало обидно. Изредка меня с ним сравнивали, и это как-то примиряло с действительностью.

С Чеховым еще в детстве у меня приключилась забавная история. Мы жили в Речице, я запоем читал Майн Рида, книги которого в городской библиотеке были редкостью. Там меня знали и откладывали Майн Рида в сторону, если вдруг кто-то его сдавал.

— Вас таких двое, — смеялась библиотекарша. — Читаете все подряд, скоро совсем ослепнете.

Вторым был Витька из параллельного седьмого класса. Он был настолько поглощен чтением, что у него не оставалось времени даже на сон, не говоря уже про еду. В следующий класс его переводили только потому, что у нас в стране было обязательное среднее образование.

В какой-то момент Майн Рид кончился окончательно, и я с утра до вечера пропадал на Днепре. «Вырасту, уеду в большой город и куплю там полное собрание сочинений Майн Рида», — думал я, вытаскивая уклейку.

Однажды я зашел в гости к уличному соседу Петьке. Сам он жил в Мончегорске, но на лето его привозили к бабке в Речицу.

— Твои? — показал я на книги, ровным строем стоящие на полке.

— Бабкины.

— Читал?

Петька посмотрел на меня как на идиота.

— Можно, я возьму одну?

— Бери все, — махнул рукой Петька. — Бабка их тоже не читает.

И я за лето одолел собрание сочинений Чехова в шести томах. Не скажу, что я дочитывал все рассказы до конца. Например, «Даму с собачкой» можно осилить только под дулом пистолета, но рассказ «Налим» был хорош.

До сих пор из писателей, портреты которых висели в классе, мне нравился лишь Гоголь. Его «Страшная месть» представлялась вершиной, на которую не вскарабкаться простому смертному.

И когда я упомянул имя Чехова при нашей «русачке» Марье Семеновне, она онемела.

— Кожедуб, — заявила она, придя в себя, — ты станешь писателем. У меня еще не было ученика, который в седьмом классе читал бы Чехова.

Впрочем, я и сам знал, что стану писателем, и не придал ее словам большого значения.

И тут какой-то Палкин заявляет, что Чехов дерьмо.

— Где ты его нашел? — спросил я Сербова, суетящегося подле Палкина.

— В самотеке, — не стал тот врать.

— Готов за него поручиться?

— Конечно, это новое слово в русской литературе.

— Ну-ну, — посмотрел я по сторонам.

В редакции уже практически все были пьяны, даже Уткин.

— С теми, кто не уважает Чехова, у нас не пьют! — заявил он, воинственно блестя очками.

Палкин, ни слова не говоря, поднялся и бросился на Уткина, норовя сорвать с его носа очки. Послышались глухие звуки ударов, сопение, со столов на пол посыпались рукописи. Сотрудники бросились разнимать дерущихся, что только увеличило суматоху.

Общими усилиями Палкина выкинули за дверь.

«Пора уходить, — подумал я, поднимаясь. — Без женщины пьянка превращается в драку, а с нами даже Бурятиной нет».

На выходе я увидел Палкина, который рвался назад в здание.

— Русского гения бьют! — орал он.

— Владимир Иванович, идите домой, пока под вторым глазом синяк не поставили, — урезонивал его Сербов.

Только сейчас до меня дошло, что Уткин с Палкиным полные тезки.

— Козлы! — бушевал Палкин. — Даже драться не умеете!

— Мы и не должны уметь, — сказал я Сербову. — На твоем месте я сходил бы за бутылкой.

— Иду, — вздохнул Сербов. — Как хороший писатель, так обязательно сволочь. Владимир Иванович, ты со мной?

— А с кем же еще! — полез тот к нему целоваться. — Поехали ко мне, хоть выпьем.

— Его возьмем? — показал на меня Сербов.

— Нет, — отвернулся от меня Палкин.

Я с ним согласился. Два рассказчика за одним столом — это перебор.

5

Союз писателей СССР вместе с Советским Союзом почил в бозе, и на его руинах возникло Международное сообщество писательских союзов.

— Какой-то МПС, а не Союз, — сказал мне консультант Дудкин. — А на месте машиниста бухарский меняла.

— Кто? — удивился я.

— Мулатов. Его дед был главным ростовщиком в Бухаре. А яблоко от яблони, как ты знаешь, падает недалеко. Консультантом по белорусской литературе к нам не пойдешь?

— Консультантом? — еще больше удивился я. — Там же Володя Плотников.

— Уволился.

— А ты становись консультантом по совместительству, — посоветовал мне Вепсов, когда я ему рассказал об этом предложении. — Со вчерашнего дня я у Мулатова заместитель.

Это меняло дело.

В одной из комнат в особняке на Поварской мне выделили стол.

— Я ж говорил, что все образуется, — похлопал меня по плечу Дудкин. — План мероприятий составил?

— Какие сейчас мероприятия? — хмыкнул я. — Денег нет.

— Денег нет, а план должен быть, — засмеялся Дудкин. — Да и с деньгами не так все плохо.