В техцентре было полно народу. На обозрение там была выставлена красная «пятерка». В наших документах тоже значилась «пятерка».

— Будем брать эту? — спросила жена.

Она мало что понимала в машинах, но в ее словах я уловил легкий оттенок презрения.

— Сейчас, — сказал я.

Я подошел к мужику, который был здесь кем-то вроде бригадира. Он беседовал с покупателями и время от времени выгонял из ворот отобранные машины.

— Про Книгу рекордов Гиннесса слыхал? — спросил я.

— Чего? — покосился на меня мужик.

— Глянь.

Я достал из сумки книгу.

Мужик быстро пролистал ее, засунул за пазуху и отворил маленькую железную дверь в стене.

— Пойдем, — сказал он.

За дверью находился ангар, в котором ровными рядами стояли черные машины.

— У тебя какая? — спросил мужик.

— «Пятерка».

— Эта пойдет?

— Пойдет.

— Иди плати.

Он дал мне какие-то бумаги. Я помчался в кассу.

— Это наша машина? — не поверила своим глазам Алена, когда я открыл перед ней дверь. — Откуда здесь черные «жигули»?

— Оттуда, — сказал я.

Я и сам не знал, по какому верховному распоряжению в Яхрому прибыла партия черных «жигулей». Поговаривали, что на таких по ВАЗу разъезжало начальство. Однако факт оставался фактом: домой мы ехали на черной «пятерке».

Леонид, кстати, долго не верил, что нам досталась черная машина. Он вообще считал, что мы его разыгрываем, когда я попросил отвезти нас в Яхрому.

— Сейчас никто ничего никому не дает, — сказал он. — Какая, к черту, машина?

— У нас бартер, — объяснил я. — А по бартеру можно все.

— И по бартеру нельзя, — уперся Леонид.

— Поехали, сам увидишь.

Леня увидел — и все равно не верил.

— Не может быть, — ошалело вертел он в руках паспорт транспортного средства.

— Вот, написано: владелец Елена Георгиевна, — показал я.

— Она же черная!

— Да, так и написано: черная.

— Но ведь ты простой писатель!

— Хуже, чем простой, но мне и не дали. Бартер у Елены Георгиевны.

Леонид захлопнул дверь «Нивы» и укатил, не дожидаясь нас. Чувствовалось, эта история выбила его из колеи.

— Куда поедем? — спросила жена, усаживаясь рядом со мной. Она легко освоилась в своем новом автомобиле.

— Домой, — сказал я. — Завтра поедем ставить машину на учет.

— Поехали, — покорилась жена.

В принципе она легко бы поехала и не на учтенной машине. Но лучше, чтоб все было по закону.

Я тоже долго не мог привыкнуть, что у меня черная «пятерка». Несколько раз у нас пытались ее купить. Как только я подъезжал к какому-нибудь автоцентру, ко мне тут же подскакивал человек кавказской наружности.

— Продашь?

— Не продается, — захлопывал я дверь.

— Хорошие деньги дам.

— Тем более.

Итак, к миллениуму я подкатывал на черном автомобиле. Но до него было еще несколько лет. А во времена миллениумов один год считается за два, если не за три.

Жить в эти времена было интересно, но очень опасно.

3

Однажды ко мне в издательство пришел Володя Виллинович.

— Хочу книгу издать, — сказал он.

— Хорошее желание, — похвалил я его.

— Надо рассказать, как русские осваивали Прибалтику, — объяснил он. — А то про одних немцев пишут.

— Ты из Риги?

— Из Таллина. Один из моих прадедов был начальником конницы в Великом княжестве Литовском.

— Белорус?

— Тогда белорусов не было, — уклонился от прямого ответа Виллинович.

Это было правдой. Ни белорусов, ни украинцев, ни даже литовцев в Великом княжестве Литовском не было, одни литвины. И, как ни странно, русские, которые назывались русью.

— Какие крови в тебя влиты за тысячу лет? — спросил я.

— Польская, татарская, финская, — стал загибать пальцы Володя. — Наверно, и без немецкой не обошлось.

— А эстонская?

— Этой нет! — открестился он.

— Чем в советские времена занимался?

— Заведовал корпунктом в Копенгагене, — не стал таиться Володя.

То, что он птица высокого полета, и так было видно. Не то что мы, воробьи.

— В Таллине бывал? — спросил Виллинович.

— Снимал как-то, — вздохнул я.

Работая на белорусском телевидении, я неделю таскался по Таллину, снимал старый город, море и писателей, которые могли говорить по-русски. Жил, между прочим, в гостинице «Олимпия».

— Приглашаю, — сказал Володя. — Скоро будет вручение премии Достоевского, так что милости просим.

— За твой счет? — удивился я.

— Конечно. Жить будешь в гостинице в центре города. Сегодня же пришлю приглашение.

— Зачем приглашение?

— Для оформления визы, — теперь пришел черед удивляться Володе. — Ты ведь про Эстонию еще ничего не писал?

— Нет, — сказал я.

— Тогда с визой проблем не будет.

— А если бы написал?

— Возможны варианты, — посмотрел в окно Виллинович. — Молодые демократии гораздо обидчивее, чем старые. Отслеживают все, что о них пишут. А ведь в политике сейчас одни дураки, особенно в Европе.

В консульстве Эстонии мне действительно без проблем выдали визу, и я отправился в гости к Виллиновичу.

— Ты приехал на день раньше, чем остальная делегация, — сказал Володя, встретив меня на железнодорожном вокзале. — Но я это специально сделал.

— Зачем?

— Поможешь оргвопросами заниматься.

Я заселился в гостиницу, которая и вправду была в центре города, и мы поехали по делам.

— Нужно заказать дипломы для премии, — сказал Володя, садясь в «мерседес». — А на русском языке это не так просто.

— Город изменился, — согласился я, вертя головой. — Вывесок на русском совсем не осталось.

— Не только вывесок, — хмыкнул Виллинович.

Мы подрулили к фирме, которая занималась изготовлением дипломов. Девушка, сидевшая за конторкой, была настолько хороша, что я раскрыл рот, уставившись на нее.

«В советские времена таких хорошеньких здесь не было», — подумал я.

Володя произнес длинную тираду на эстонском языке, из которой я понял только слово «Достоевский».

— Нет, — сказала девушка, легонько покраснев.

В смущении она была еще более прекрасна.

— Представляешь, — повернулся ко мне Виллинович, — она не знает, кто такой Достоевский.

— Неужели?

Я и так смотрел на девушку широко раскрытыми глазами, но здесь они чуть не вылезли из орбит.

Володю мой вид рассмешил.

— Она не училась в школе? — спросил я.

— В эстонских школах Достоевского не изучают.

— А кого?

— Наверное, Шекспира.

Володя снова заговорил по-эстонски.

— Шекспира тоже не знает, — сказал он мне.

Меня это как-то утешило. Не знать только Достоевского — это одно, Достоевского вместе с Шекспиром — совсем другое.

Девушка, уже вовсю полыхавшая румянцем, поднялась и вышла в соседнюю комнату. Фигура у нее была еще лучше, чем раскрасневшееся личико.

Девушка вернулась и протянула Володе лист с напечатанным текстом. На меня она подчеркнуто не смотрела. «Боится, что ее привлекут за связь с русским оккупантом», — подумал я.

— На, прочитай, — протянул мне лист Володя.

Я прочитал и вычеркнул лишнее «с» в фамилии Достоевского.

— Да, наш Достоевский отличается от их Достоевского, — кивнул Володя.

— Зато посмотри, какая у нее попка, — сказал я. — Хорошо, что она совсем не понимает по-русски.

Девушка закашлялась, схватила со стола стакан с водой и убежала в соседнюю комнату.

— Про попку они на любом языке понимают, — ухмыльнулся Володя, — но тебе можно, ты гость.

Я и сам это знал.

Володя расплатился, мы взяли дипломы и отправились в магазин, в котором продавались рамки для дипломов.

— Его держит вместе с женой мой приятель, — сказал Виллинович. — Между прочим, русский. Очень хороший художник.

В этом магазине не только продавались рамы и рамки, но была и мастерская, устроенная как салон. Я походил по нему, поглазел на картины.

Хозяин с хозяйкой исподтишка наблюдали за мной. «Волнуются», — подумал я.