Удивленный тем, как быстро наступила развязка, я не сразу понял, что не все чеки на сумму в пять тысяч долларов были мной отработаны. Я отправил каждому из родителей по чеку и получил надушенную цветочными духами карточку и флакон одеколона «Армани» от жены и книгу по бейсболу в мягком переплете от мужа. Принимать от клиентов подарки натурой тоже неэтично, и потому я вручил одеколон парню, который ухаживает за моими карпами кои, а книгу сдал в местную библиотеку.

Следующий случай от Йейтса прибыл месяца через полтора. Такая частота обращений меня вполне устраивала – мне не приходилось жертвовать собственной практикой.

Дело Номер Два оказалось совсем не таким, как Первое: здесь пара приличных адвокатов обслуживала пару совершенно отвратительных клиентов. Соглашение было составлено, но никаких надежд на то, что ему суждена долгая жизнь, у меня не было. Тем не менее я вышел из этого дела с ощущением, что сделал все от меня зависящее и хоть ненадолго, но все же облегчил жизнь двоих и без того уже издерганных детей.

В тот раз чек, наоборот, не дотянул до размеров моих расходов. Но я не стал требовать доплаты.

Ровно через восемь дней на мой стол легло Дело Номер Три. Следующие дела, с Четвертого по Седьмое, тоже не заставили себя долго ждать, так что к концу года я написал уже тринадцать судебных отчетов и вполне отчетливо представлял себе устройство и функционирование системы. В натуральную, так сказать, величину.

В округе Лос-Анджелес система работает так: в случае, когда тяжущиеся стороны не могут прийти к соглашению самостоятельно, суд назначает посредников из числа своих служащих. Это могут быть социальные работники или профессиональные психологи и психиатры, назубок знающие свое дело. Иные из них действительно суперпрофессионалы. Однако объем возлагаемой на них работы очень велик, а арбитраж должен проходить в сжатые сроки. Правда, если соглашение не будет достигнуто и с помощью посредников, то никого за это не накажут: материалы дела с пометкой «решение не принято» будут отправлены на рассмотрение и добавочную консультацию комиссии психологов или психиатров, или же независимого эксперта, которого выберут обе тяжущихся стороны.

Или на которого им укажет председательствующий судья.

Иногда это помогает, но зачастую нет. Ведь ждать от двух взрослых людей, которые терпеть не могут друг друга, того, что они сядут и выработают взвешенный совместный подход к сложным вопросам воспитания общего ребенка, – все равно что требовать от шимпанзе преподавать математику.

Кроме того, как предупреждал меня Йейтс, каждый судья своему делу хозяин, и если одни стараются пользоваться своей властью разумно, то других всемогущество явно ослепляет, размывая их представления о реальности и превращая их в эдаких Каддафи в судейских мантиях.

В тех случаях, когда Стив мог сохранить дело при себе, шансы, что оно разрешится удовлетворительно, бывали очень высоки. Но если его приходилось передавать другому судье, то тут, как бы я ни старался, исход зависел от того, «как карта ляжет». Казалось бы, одно это должно было заставить меня уйти из системы, но, к своему удивлению, я обнаружил, что неудовлетворительные исходы беспокоили меня все меньше и меньше – так много радости приносили мне те случаи, когда все выходило как надо. И даже при самом плохом раскладе мне еще удавалось выторговать какую-нибудь поддерживающую терапию для детей.

Однако, по правде говоря, главное в этой работе заключалось для меня даже не в успешном окончании того или иного дела. Просто любая новая ситуация позволяет человеку открыть что-то новое в самом себе. В двадцать четыре у меня уже была кандидатская степень по медицине, какое-то время я всерьез задумывался о том, не прибавить ли к ней еще и юридический диплом, но в конце концов решил, что битвы белых воротничков в суде – это не для меня. Потому что моей целью было воспитывать, а не сражаться.

Однако, к своему большому удивлению, я скоро обнаружил, что бодаться с юристами мне даже нравится. Мне приносила удовлетворение хорошая драка. Включая и те случаи, когда давать свидетельские показания приходилось мне самому. В первый раз – это было Дело Номер Восемь – я дьявольски нервничал и делал все, чтобы скрыть свое волнение от других. Но со свидетельского места я уходил, чувствуя себя победителем, и с тех пор дача показаний в суде стала одним из моих любимых развлечений, моим «адреналином». А все потому, что большинство выступающих в суде адвокатов – отнюдь не Перри Мейсоны[3]. Как правило, вызывая на свидетельское место мозгоправа, они ожидают увидеть напуганного обывателя, который будет тянуть, мямлить и заикаться, так что свидетель, проявляющий последовательность и самоконтроль, сбивает их с толку.

В конце концов в суде у меня сложилась репутация маниакально-дотошного типа, настоящего сукина сына, который уж если что заберет себе в голову, то будет стоять на своем, что ты с ним ни делай, и потому меня стали вызывать на допросы лишь в самых крайних случаях.

Но, видно, моя дурная слава еще не докатилась до старшего партнера в семейной юридической фирме из Беверли-Хиллз, который звонил мне по поводу Одиннадцатого Дела. Собственно, никакого личного интереса в этом деле у самого Стерлинга Старка не было, зато кое у кого из его коллег был, и он «решил вмешаться».

– По какому поводу, мистер Старк?

– Прочитал ваш отчет, доктор. – Пауза. – Он мне не понравился.

– О’кей.

– Вы его перепишете.

– Прошу прощения?

– Я хочу, чтобы вы переписали ваш отчет, доктор.

– Этого не будет.

– И вы даже не хотите услышать, что именно я хочу в нем изменить?

– Нет.

– То есть вам совсем не интересно?

– В моем отчете все точно.

– Это вы так говорите. Поверьте мне, доктор, вы его перепишете.

– Почему это вдруг?

– Потому что если нет, то я вызову вас в суд повесткой, как обычного свидетеля, а не как эксперта. И знаете, чем это для вас обернется, доктор?

– Просветите, мистер Старк.

– Никто не оплатит вам ваше время.

Я промолчал.

– Я буду тягать вас в суд неделями, мистер Делавэр. Я добавлю в это дело этические соображения, передам документы в архив, отложу судебное заседание, а потом проделаю это еще раз, в том же порядке. А вы все это время будете сидеть в коридорах суда на жестких скамейках и ждать до посинения задницы.

– Звучит не особенно привлекательно.

– Да что уж там привлекательного, доктор… Так мы с вами поняли друг друга?

– Хммм, – сказал я.

– Значит, я могу рассчитывать…

– Рассчитывать вам не на что.

Пауза.

– Вы не слушали, что я вам говорил? Я предупредил вас.

– Я понял, – сказал я. – Считай, что твоя попытка провалилась. И иди в жопу.

Клик – трубку положили на рычаг.

Больше он мне не звонил.

Вот почему, когда доктор Констанция Сайкс вздумала судиться со своей сестрой, Шери Сайкс, за право опекунства над Рамблой Пасифико Сайкс, несовершеннолетней женского пола, шестнадцати месяцев от роду, я считал, что уже повидал в этой системе все.

Но это дело с самого начала оказалось непохожим на остальные. Конни не приходилась ребенку родительницей и потому не имела права обращаться в суд по семейным делам, да и никаких законных оснований опекать девочку у нее тоже не было. Однако ее адвокат подошла к делу творчески и решила добиваться опекунства для своей клиентки через суд по делам о наследстве и опеке на том основании, что Шери-де не годится на роль матери, поскольку она на три месяца «бросила» ребенка с Конни, по молчаливому признанию самой Шери.

Мне еще никогда не приходилось выступать по делу о передаче опеки другому лицу, не родителю, а этот случай направила мне судья Нэнси Маэстро, двоюродная сестра судьи Стивена Йейтса, который ушел к тому времени на пенсию, но, видно, замолвил обо мне словечко кузине. Расклад при этом оставался тем же, что и в суде по семейным делам: я, как беспристрастный эксперт, буду работать непосредственно на суд, а не на одну из сторон.